Но скоро Гренландия, где надо будет решать вопрос смены курсов, а это будет зависеть от погоды впереди. Короче говоря, нам нужна была радиосвязь со станциями, лежащими впереди, а не оставшимися сзади.

Разбудил я своих радистов, Муханова и Низовцева, и предложил им во что бы то ни стало наладить связь с Канадой. И вот три радиста, разложив на коленях содержимое портфеля мистера Кемпбелл, устроили что-то вроде конференции.

Муханов тыкал пальцем в расписание, указывая на определенную частоту волн, Низовцев быстро перестраивал передатчик на указанную частоту, а мистер Кемпбелл, усиленно нажимая на ключ, с ожесточением отстукивал на ключе позывные. Потом все втроем, затаив дыхание, слушали несколько минут, вращая конденсаторы на приемнике. Не добившись ответа, снова разбирали листки инструкции и искали то, чего не могли найти. [40]

Глядя на их усилия, я вспомнил все большие перелеты, когда сотни станций следили за самолетом, и штурману стоило только нажать ключ, как ему сразу отвечало несколько станций на многих частотах. Не то теперь. Война ведется и в эфире. Перепутаны, перемешаны все волны. Нелегко в таких условиях наладить связь на большом расстоянии.

«Неужели придется без связи сделать такой солидный перелет» - подумал я.

Я тщетно пытался на радиополукомпасе обнаружить хоть какую-нибудь радиостанцию на острове Гренландия. Все было напрасно.

Мысли были направлены на то, как обезопасить наш корабль, предусмотреть все необходимое на тот случай, если бы нам так и не удалось наладить связь.

Антенная лебедка на нашем самолете располагалась недалеко от штурмана. На ней было намотано метров восемьдесят тонкого стального троса. Тогда я, выпустив всю антенну на лебедке, переключил свой радиополукомпас на выпускную антенну и стал на приемнике ловить по всему канадскому радиоволновому диапазону.

И тут случилось то, чего никогда еще не бывало в моей практике. Я громко, отчетливо услышал звук «а», все время повторявшийся. Ничего другого не было слышно. Откуда этот звук? Никаких радиомаяков вблизи нет и не может быть. А источником мог быть только радиомаяк. Смотрю на приемник, глазам не верю. Слушаю в телефон, ушам не верю. Зову Романова, включаю его телефон и спрашиваю, какую букву он слышит. Отвечает «а». Я показываю на приемник и спрашиваю, какая частота, Романов подтверждает, что все правильно. [41]

И в это время вместо одной буквы мы услышали позывные радиомаяка одного из предполагаемых для посадки аэродромов. У Романова глаза делаются все шире, он непонимающе смотрит на меня, затем берет карту и мерит расстояние от нас до радиомаяка. Невероятная вещь: простой маяк с радиусом действия в 300 километров мы слышим на расстоянии 1500 километров.

Так поразившее нас чудо объяснилось двумя причинами: длинной антенной и пространственной волной. Впоследствии мы в этом убедились. Радисты, увидев, как работает мой приемник на выпускной антенне, отобрали ее, лишив меня возможности слушать радиомаяк. Впрочем, это было сейчас не существенно, так как практически на таком огромном расстоянии пользоваться радиомаяком нельзя.

Через четыре часа полета по расчету времени мы были у южной оконечности Гренландии, о чем немедленно доложили командиру.

В погоде никаких изменений. Те же ровные белые облака, а над ними, на высоте трех с половиной тысяч метров, без колебаний, с привычным шумом идет самолет. Тень теперь не впереди, а немного в стороне, но так же неутомимо бежит вперед и мы ее никак не можем нагнать.

Гренландия осталась позади, и все вопросы, связанные с ней, отошли, точно их и не бывало. Теперь появились новые вопросы, а с ними новые сомнения: как-то будет дальше, какая погода впереди. Связь с землей нужна дозарезу, а ее все нет и нет.

По прогнозу предполагалось, что на материке погода лучше, чем на острове Нью-Фаундленд. Договорились с командиром ориентироваться на аэродром Гусс-Бей в Канаде. [42]

Наши радисты возбужденно роются в объемистой инструкции, крутят ручки, советуют, предлагают, требуют. А невозмутимый мистер Кемпбелл сидит с олимпийским спокойствием, соглашается с радистами, кивает головой, изредка улыбается и методично выстукивает на ключе.

Прошел четвертый, пятый и шестой час полета. Солнце поднялось выше. Под нами безграничное облачное поле. Кругом чистый прозрачный арктический воздух. Лучи солнца зайчиками отражаются в стеклах. В такую погоду лететь и лететь, жить да радоваться солнечному дню.

Но внутри самолета сейчас не до красот. Атмосфера накаляется. Командир теребит двух штурманов, два штурмана теребят трех радистов, и все это упирается в одно - нужна связь, нужна погода, надо решать, что делать.

Наступило время для решительных действий. На радистов надежды мало. Надо было самому выкручиваться из обстановки, пока еще не угрожающей, но очень сомнительной в перспективе.

Отбираю у радистов большую выпускную антенну и включаю ее на радиополукомпас, предоставив радистам заниматься экспериментами с двумя жесткими антеннами.

Нахожу на приемнике радиомаяк Гусс-Бея и слышу знакомый звук «а». Мы идем по одной стороне зоны радиомаяка и по моим расчетам скоро должны будем войти в самую зону и по ней без труда выйдем на аэродром. Но какая же там погода?

Переключаю приемник на радиомаяк другого аэродрома на острове Нью-Фаундленд и слышу одну букву, от которой у меня и руки опустились: буква не та, которая должна быть по нашему месту и по схеме радиомаяка. Стало ясно, что либо мы далеко от тех точек, которые считаем своим [43] местом, либо один из радиомаяков работает не так, как у нас в схемах указано.

Надо было предпринимать что-то решительное.

- Эндель Карлович! - обратился я к командиру, - подверните вправо градусов тридцать и будем входить в зону радиомаяка.

- А долго ли мы будем в нее входить? Горючего у нас не так уж много.

И Пусеп переключил коммутатор на борттехников и стал с ними подсчитывать остатки горючего.

Минут десять прошли с новым курсом, но до зоны маяка не дошли. У меня возникло опасение, что именно этот маяк на нашей схеме показан неверно. Решил итти прежним курсом, чтобы не увеличивать ошибки: если она была нами допущена. Снова обращаюсь к командиру:

- Эндель Карлович! Давайте ложиться на прежний курс.

- Что, уже в зону вошли?

- Нет, зоны мы еще не нашли, но думаю, что скоро найдем. Как с горючим?

- Горючего еще на два часа, не больше.

В своих списках американских и канадских радиостанций я нашел три небольшие морские радиостанции, расположенные у берегов Канады, которые работали на одной волне по одной минуте каждого часа. С их помощью я решил проверить свое место и правильности работы радиомаяков. Я легко поймал и запеленговал все три радиостанции в течение трех минут.

Рассчитав и проложив на карте обратные радиопеленги, я убедился, что больших отклонений от маршрута у нас нет, а маяк Гусс-Бея работает неверно.

Задача была решена. Курс самолету немного правее, буква «а» с радиомаяка слышалась все [44] слабее и слабее и, наконец, совсем пропала, До слуха доходил только один тон средней зоны.

Появились разрывы в облаках, сквозь них далеко внизу видно море с плавающими льдинами. По старой полярной привычке пишу в бортжурнал: «мелкобитый лед до 5 баллов».

В это время на нас свалилось счастье, какое только было возможно в нашем положении. Началось с Пусепа, который вдруг сказал, что впереди облака кончаются. Кто-то истошным голосом закричал, что видит землю. И тут же радисты вручили нам бланк со сводкой погоды, в которой было сказано: «в Нью-Фаундленде туман, в Гусс-Бее безоблачно, видимость 5 км, ветер западный».

Это было полное исполнение желаний. В благодарность я отдал радистам, большую антенну, радиомаяк был хорошо слышен на маленькую верхнюю антенну.

Мы вышли на материк и в зоне маяка шли прямо на аэродром. Погода была безоблачная, все облака остались позади и только в заливе над озерами и речками стоял туман.

Теряем высоту, идем вперед, в самолете становится все теплее. Пассажиры снимают меховое, чистятся, приводят себя в порядок. Радисты через каждые две минуты суют нам всевозможные сводки. Настроение на корабле праздничное, голоса веселые, все замечают, как красиво солнце и вообще какая хорошая погода.