— Я думаю, что здесь для этого найдутся роботы, — холодно ответил мальчишка.

Его сердце пело. С этого мгновения он стал богаче отца! Пусть даже половину этих денег придется отдать на налоги и прочее — так или иначе, сумма останется весьма и весьма внушительной. И теперь никто не посмеет приказывать ему, учить, как себя вести. Теперь он и сам может стать законодателем мод в любой произвольно выбранной области.

— …А также, — продолжал Ефан, довольный произведенным — совершенно верно спрогнозированным им — эффектом, — становится одним из двенадцати соискателей всего наследства Фингера Двадцать Первого!

— Эй, малыш, — снова вмешался Тедди, — не возьмешь ли нас, по старой памяти, в телохранители?

— Вы мне не подходите, — отрезал Бахам.

— Для получения выигрыша прошу следовать за проводником, — закончил Ефан.

И тотчас от колонны отделился компьютерный фантом в образе прекрасной феи, одетой весьма условно. Она повернулась к мальчишке и, глядя немного мимо него, поманила рукой в сторону ярко освещенного коридора в конце зала.

— Почему же это не подходим? — запоздало удивился пилот, как и остальные, провожая взглядом ставшую такой самоуверенной хрупкую фигурку.

— Рылом не вышли, — ответил Вилли. — А мальчишку они лихо купили. Что-то будет дальше?

— Мрак и безмолвие, если так и будем здесь стоять, — ответил Пол. — Скорее всего его выбрали для какой-то цели…

— А мы? — не понял Тедди.

— А мы, как я понимаю, больше не нужны, — ответил за Пола сержант. — Поэтому — вперед!

Граф пришел в себя немного раньше Типы. Если бы рядом оказался в этот момент Штальнагель, то первое же проявление жизни в этом полумертвом теле спровоцировало бы его на последний, смертельный удар. Но киллер в это время гнал по руинам Энни и совершенно не задумывался о том, что происходит у него в тылу. Или тешил себя надеждой, что эти двое не могут быть серьезными противниками. Что ж, людям свойственно ошибаться и потом горько раскаиваться, когда приходит пора платить за совершенные ошибки.

Граф, действуя по банальной схеме, протестировал себя и понял, что повреждения, полученные им во время крушения бота, не столь значительны, чтобы продолжать лежать на холодных бетонных плитах. Он медленно, все еще опасаясь появления боли, поднялся и, насколько позволяли утренние сумерки, огляделся.

Описывать вторично окружающий его пейзаж было бы излишеством — в руинах бастиона с момента побега Энни ничего не изменилось. Однако открывшаяся картина была ему в новинку. Разрушения производили гнетущее впечатление, но и подавали надежду на то, что кошмар, порожденный извращенным воображением владетеля здешних мест, наконец закончился. Они достигли поставленной цели, и хотя Мастубани оказался здесь совсем не для того, чтобы получить приз, некое вожделение все же бродило в его душе.

Вдруг совсем рядом с собой он услышал слабый стон. Стон, исторгнутый грудъю страдающего человека. И как ни эгоистичен был граф, он не смог пропустить этот зов о помощи мимо ушей.

Типа тоже постепенно приходил в себя. За время путешествия он был неоднократно травмирован, но воля к жизни в его душе оставалась несгибаемой. Он хотел выжить любой ценой — победителей не судят, — пусть даже ему пришлось бы предать все человечество в руки его смертельных врагов. Важна для него сейчас была только его бренная плоть, содержащая жалкую душонку, трепещущую и готовую на любые подлости.

— Ты кто? — был первый его вопрос, обращенный к неясной тени, возвышающейся над ним на фоне сумеречного неба.

— Я — ваш попутчик и товарищ по несчастью, — ответил граф, не вдаваясь в подробности.

Он хорошо помнил, как Типа ничтоже сумняшеся предал всех оставшихся в живых Новисту и его банде. Это был именно тот человек, встречи с которым Мастубани менее всего желал.

— Где мы находимся? — Типа не Спешил вставать, хорошо помня о том, что на этой планете в любой момент можно попасть под прицельный огонь неведомого охотника.

— Если я правильно понимаю, мы все же достигли замка.

— Ага! Значит, все деньги — наши?

— Их еще нужно получить, — попытался остудить его энтузиазм граф, хорошо понимая, что влекомый этой идеей Типа может стать многократно опаснее. — Не думаю, что приз вам выдадут прямо здесь, на раз-рушенной стене.

— Конечно! — Типа резво вскочил на ноги, словно каких-то пару минут назад не лежал полумертвым у ног графа. — Надо найти кассу и получить наши денежки! По шестьдесят миллионов на нос — это хороший куш!

— Что вы предлагаете?

— Дураку понятно! Получить деньги!

— Но для этого надо спуститься в жилые помещения…

— Какая проблема? Найдем лестницу и спустимся!

— Я никогда не занимался подобными поисками, — холодно ответил граф, ища причины каким-то образом расстаться с опасным попутчиком.

— Никогда не поздно учиться. — Типа понял тон попутчика по-своему.

Он вдруг сообразил, что сумма выигрыша увеличится вдвое, если он придет за выигрышем один. Уничтожить последнего конкурента было для него теперь главной задачей.

Типа осторожно осмотрелся. На руинах бастиона они были одни. Никто потом не сможет стать свидетелем обвинения. Никто не осудит его за убийство одного-единственного человека. А совесть?..

Что есть совесть? Всего лишь догматы, привитые человеку с детства. Рамки, в которые он должен пожизненно вписываться, чтобы спокойно жить среди себе подобных. Чтобы никто не смог осудить. Чтобы быть как все. Но даже отчаянные бунтари не преступают определенных границ, понимая, что им будет присуждено и отмерено тою же мерою, которой судили и отмеряли они. Когда-то ты сам можешь стать жертвой поломанных тобой же рамок, и если ты сам ратовал за это, то можешь ли сетовать на последствия своей революции? Огромный опыт человечества поставил перед индивидуумом эти преграды, и пресекший их страдает первым.

Однако Типа был не из тех, кто испытывает дискомфорт от сделок с совестью. Он привык быстро забывать моменты своей жизни, достойные порицания окружающих. Мало того, он всегда считал любой поступок, увеличивающий его благосостояние или просто улучшающий настроение, пусть это будет кража или убийство, вполне житейским делом, совершенно недостойным запоминания.

Его глаза уже искали подходящий для убийства предмет, руки сжимались в кулаки — судьба графа для него была уже решена.

— Что там у них происходит? — недовольно проворчал Лев, напряженно вслушиваясь в ревущую на десятки голосов рацию.

— Если я правильно понял, — ответил адмирал, — их контратаковали и постепенно вытесняют из помещений замка.

— Кой черт их мог там контратаковать? — возмутился Лев. — Гарнизон замка деморализован и панически бежит…

— Смею заметить, что гарнизон состоит не только из людей. Там есть еще и роботы.

— Ну так пошлите вперед своих роботов, пусть они очистят помещения.

— Именно этого и просят командиры отрядов.

— Надеюсь, вас не надо просить дважды?

— О да! Разумеется! Наши боевые роботы уже в пути. Но боюсь…

— Если боитесь, вам нечего делать в рубке управления, — перебил его Лев.

Адмирал как-то некстати вспомнил поговорку, ходившую среди тех, кто волей или неволей сталкивался с начальником имперской тайной полиции. Она звучала приблизительно так: «Кто Лев — тот и прав».

— С вашего разрешения, я поясню, — начал адмирал.

— Ну!

— Я боюсь, что размеры наших боевых роботов не позволят им проникнуть во внутренние помещения замка.

— Это еще почему?

— Они предназначены для космических сражений, и в их задачи не входит проникновение во внутренние помещения кораблей. Для этого у нас имеется многочисленный людской контингент.

— Ваш контингент ни к черту не годится!

— Большинство моих людей показали себя с наилучшей стороны.