Мэгги отпрянула назад.
— Мама миа! Эйприл, не собираешься же ты подвергнуть меня одному из этих безумных экспериментов над скрытыми возможностями человеческой личности? Я слышала, что в такие вот джазовые мелодии закладываются посылки в подсознание, что-то вроде: «Заплатите денежки! Присоединяйтесь к нам!», и ты идешь и подписываешь заявку на участие в недельном семинаре на Гавайях или Каймановых островах.
— Не волнуйся, — улыбнулась Эйприл. — Как только подсознание направит тебя к сцене, чтобы поставить подпись, я тут же помогу тебе вернуться в реальность.
Они нашли два свободных кресла в задних рядах и сели. Эйприл заняла место у прохода, чтобы в случае необходимости быстро выйти.
Огромный лозунг над сценой, гласил: «Горизонты власти» — ключ к внутренней силе и внешнему успеху!» За подиумом с потолка свешивалась огромная ярко-желтая суперобложка, с очень выразительным фотопортретом автора и несколькими цитатами, превозносящими книгу как «бесподобное, жизнеутверждающее произведение».
— Думаю, в этом году, в силу экономического кризиса, мало кто преуспел. Так что выглядит все это довольно нелепо, — скептически заметила Мэгги.
Эйприл ее не слышала. Она внимательно всматривалась в фотографию на суперобложке. Мать спустя тридцать лет по-прежнему оставалась привлекательной женщиной. И даже больше. Черты лица каким-то образом смягчились. Нет, невозможно. Это всего лишь великолепная работа фотографа. В жизни в Рине не было никакой мягкости. Напрочь не было.
Неожиданно шум в зале стих. Мысленно Эйприл перенеслась в начало 1965 года.
Нью-йоркский порт. Она стоит под сводчатым навесом на пароходной пристани, крепко прижавшись к материнской руке. Ей вдруг вспомнился тот день, все до мельчайших подробностей: серо-черный цвет морских волн, оглушительные гудки пароходов, холодный, с примесью дыма, ветер в лицо. Рина, нарядная и стильная, в красном меховом пальто с щегольским лисьим воротником, в коричневых перчатках и крошечной шляпке, приколотой к вьющимся золотым волосам. Рядом с ней стоит хорошо одетый учтивый француз. Тот самый, что увозит ее — Арманд. Вдовец с двумя детьми. Ему нужна новая жена, а детям — новая мать.
Эйприл ненавидит Арманда. Она ненавидит и его детей, оставшихся без матери. Но больше всех Эйприл ненавидит Рину, которая уезжает от нее.
Пароход ждет. Он огромный. Он стоит прямо у причала, и черный борт его вздымается ввысь, словно гора. Люди по трапу поднимаются на борт, а потом начинают прощально махать своим родственникам и друзьям, оставшимся на берегу.
— Это совсем ненадолго, — говорит Рина. — Я пришлю за тобой, как только мы поженимся и приведем в порядок все документы. Понимаешь, мы должны получить на тебя визу. А для этого нужно выполнить кое-какие формальности.
Эйприл знает, что Рина лжет. Она знает, что больше никогда не увидит свою мать. Но девочка изо всех сил старается не показать виду, старается поверить словам Рины.
— Пора прощаться, ма шер, — фальшиво беспокоится Арманд. — Мы должны подняться на борт, а то уплывут без нас.
— Сестра будет хорошо о тебе заботиться, пока я не пришлю за тобой. Все будет хорошо…
Рина кивает в сторону суровой грузной монахини из женской школы «Святых сердец» при монастыре, куда определили Эйприл. Но девочка не собирается оставаться в этом вонючем старом монастыре. Она убежит. Она удерет за границу на каком-нибудь пароходе и даже не заглянет к матери, когда приедет в Париж. О нет! Она найдет себе мать получше. Она найдет кого-нибудь, кто бы действительно ее любил. И у нее будет своя семья. Настоящая семья.
— Ну, поцелуй меня. — Рина наклоняется к дочери, и маленькая лисья головка с воротника касается щеки Эйприл. Девочка резко отбрасывает эту ненавистную голову. — Будь умницей, — шепчет Рина. — Я люблю тебя. Мы скоро увидимся.
«Вранье, вранье, вранье! — кричит про себя Эйприл. — Не оставляй меня, мамочка! О, мамочка, пожалуйста, не уезжай!»
Пока Рина и Арманд поднимаются по трапу, сестра-монахиня крепко держит ее безвольную руку. Рина оборачивается в последний раз и весело машет рукой. Хвост рыжей лисы треплет морской ветер.
Громадный пароход поглощает Рину.
За Эйприл так и не прислали, даже тогда, когда Рина и ее новая семья вернулись в Нью-Йорк.
Эйприл не видела свою мать с 1965 года. Брошенная еще ребенком, она изведала немало ужасного, немало того, что с трудом укладывается в голове. Кошмарного и, как говорится, не подлежащего огласке. И виновата в этом была ее мать…
— Ты в порядке? — слегка коснувшись руки Эйприл, с беспокойством спросила Мэгги.
Эйприл кивнула. Под ложечкой у нее сосало, ладони от волнения стали мокрыми. Она изо всех сил пыталась взять себя в руки, но…
У входа в зал публика несколько оживилась. Эйприл обернулась вместе со всеми и увидела новую, только что вошедшую группу людей. По мере приближения вновь прибывших к сцене музыка играла все громче.
Первым, кого увидела Эйприл, был Арманд. Для своих лет он выглядел неплохо: ладная стройная фигура, среднего роста, более моложавый, чем можно ожидать от семидесятилетнего старца. Седовласый, кожа загорелая и гладкая, не считая легких морщинок вокруг глаз. Его крепкое телосложение подчеркивалось еще и тысячедолларовым костюмом «от кутюр».
За годы, прошедшие с тех пор, как Рина уплыла с Армандом на пароходе, Эйприл узнала о нем все. Французский промышленник из знатной семьи, мотающийся между своими резиденциями в Париже и на Манхэттене. В ту пору, когда Арманд встретил Рину, он изучал политику и дипломатию, пробуя свои силы на посту сотрудника консульского отдела посольства Франции в Вашингтоне. По возвращении в Париж, после свадьбы, Арманд с головой ушел в развитие и расширение промышленных и финансовых предприятий своего семейства, самым крупным из которых были международные морские перевозки с центром в Нью-Йорке.
Кроме Арманда, Эйприл знала как минимум еще двоих из мамашиной команды — мужчину и женщину. Эйприл достаточно внимательно изучила уйму брошюр, издаваемых «Горизонтами власти», чтобы узнать их. Стройная черноволосая женщина — Изабель де Севиньи, одна из двух детей Арманда от первого брака, заботу о которых он поручил Рине. Рядом с Изабель — Чарльз Рипли, личный секретарь Рины, румянощекий молодой блондин с широкой открытой улыбкой, не уступающей своей искренностью и очарованием улыбке самого Мэджика Джонсона. Поднимаясь по ступенькам на сцену, Чарльз едва коснулся руки Изабель.
«Любовники?» — заинтересовалась Эйприл.
Брат Изабель, Кристиан, в представлении не участвовал. Он был официальным наследником Арманда, но ходили слухи, что его отношения с отцом сердечностью никогда не отличались.
Арманд, Изабель и Чарльз стояли на сцепе, взявшись за руки, улыбаясь и кивая публике. Нельзя не отметить, что это трио выглядело исключительно привлекательно — симпатичны, грациозны, прекрасно одеты, с модными прическами. Глядя на них, не приходилось сомневаться: кто-кто, а уж они-то явно преуспели в поисках «внутренней силы».
Грохот музыки достиг апогея. Из скрытой двери слева от сцены появилась главная звезда шоу. В сопровождении высокой, великолепно сложенной девушки на подиум поднялась элегантная блондинка, которую со своего места Эйприл не сразу узнала.
— Это она. — Эйприл поразилась бесстрастности собственного голоса. — Эффектное появление, а?
— Что? Кто?
— «Сабрина де Севиньи, мастер доверительных отношений, вдохновенный оратор и автор бестселлеров, трижды отмеченный «Нью-Йорк таймс», — вслух прочла Эйприл аннотацию на обложке брошюры, врученной ей при входе в зал. — Недурно сохранилась, правда? И через тридцать лет можно поверить, что эта женщина привлекала самого Джона Кеннеди.
— Господи, Эйприл! Так Рина де Севиньи — твоя мать?
Он ловко прошел сквозь толпу и, не привлекая всеобщего внимания, отыскал себе местечко сзади. Попасть в здание конференц-центра было нетрудно. Как и планировалось, его заранее зарегистрировали под именем Джеральда Морроу, мелкого книготорговца из Индианаполиса. Необходимые взносы, опять-таки как планировалось, за него уже оплатили, оставалось только расписаться. Охрана была никакая. Никто никого не обыскивал. А стало быть, его пистолет, полуавтоматический кольт «Вудсмен» двадцать второго калибра, остался незамеченным.
