До самого рассвета пролежала там гордая мисс Ильзебилль. А когда поднялась, с тупым спокойствием сняла с себя туфли, распустила косы и, простоволосая, в одной тоненькой сорочке, вышла за ворота замка и направилась через пустошь в сторону города, к тому месту, где росли березы. Она шла не оглядываясь. А за ее спиной неистовствовала стихия. С моря нарастал гул. Гигантская морская волна, вытянувшись на целую милю, прорвала дамбы и, крутясь и пенясь, обрушилась серой стеной на заколдованную равнину, накрыв собой и то, что когда-то уже однажды принадлежало морю, и серый замок, и спящих в нем несчастных людей.

Ужасная волна докатила свои воды до самого холма, где росли березы. Ильзебилль поднималась по склону холма, и когда она проходила между деревьев, на лес опустился туман. Ее губы шептали странную молитву, но уже блекли, дева становилась все тоньше и тоньше и наконец со вздохом растаяла, растворившись в легком тумане, плывущем над березами.

Солнце стояло над морем, когда из города через пролом в стене медленной рысью выехал всадник на вороном жеребце. Он поднялся на холм и остановился на вершине: внизу, растянувшись на многие мили, бушевала и пенилась серая масса воды. Не было больше ни дороги, ни замка.

В тот день, когда прорвало дамбу, горожане еще раз увидели черного рыцаря: он промчался по улицам города… И там, где ступил его черный конь, более не выстроили ни дома, ни харчевни, ни лавки. Лишь черные цветы качались на синих стеблях, отмечая путь призрака…

Недис завершил рассказ. Сафият с трудом сбросила с себя колдовское очарование печального сказания. И лишь тогда заметила, что возлежит она на собственном ложе, что и рассказчик, и она сама наги, что серебряный свет луны заливает опочивальню. А пергамент, на котором должна была быть записана печальная история о черном рыцаре и самоотверженной красавице Ильзебилль, остался внизу, вместе с лакомствами, к которым ни она, ни Недис так и не притронулись.

«Он колдун! Он вновь околдовал меня! – Девушка вздрогнула в испуге. – Я видела пламя костра, я слышала удары подков о камни горной тропы, я слышала смех и пение красавицы Ильзебилль…»

Недис-пришелец прильнул к шее девушки в долгом поцелуе. Она не шевелилась.

– Чего ты боишься, красавица? Избегаешь моих объятий? Тебе неприятны мои поцелуи?

Сафият почувствовала, что язык не повинуется ей – она не может произнести ни слова. Не может потому, что хочет многого – объятий, требовательных и нежных, поцелуев, заставляющих забыть не только о приличиях, но и о себе самой, близости, кружащей голову… Сафият ощутила, что все это уже было – было в точности – даже желания, горячие, пламенные, были точно такими же. Все ощущения, все прикосновения… Будто повторился день вчерашний…

– Прекраснейшая, иди же ко мне…

Сафият покорно отдалась опытным рукам гостя. Рукам, которые повторяли вчерашние движения педантично, до последней мелочи. Но сейчас это было неважно – ибо во властности этих прикосновений жило особое колдовство, колдовство, усмиряющее разум и опаляющее чувства. Губы, холодные и решительные, лишь подтверждали его власть над ее телом и духом.

«Да, о да! Мне не нужен другой – мне нужен только такой: мудрый, сильный и решительный… Любовник и наставник…»

О, тут Сафият, даже околдованная, ничуть не ошибалась. Ибо ее гость давно уже в совершенстве постиг науку колдовской страсти. Быть может, единственную из наук, которых было так много…

Разум же Сафият, похоже, спал – ибо вновь не слышала она спасительного шепота внутреннего голоса, не видела ничего, кроме горящих желанием глаз прекрасного гостя.

Пальцы девушки скользили по его шее, по плечам, остановились на груди.

– Клянусь, – прошептала Сафият, – столь совершенно тело бывает только у борцов… Как ты прекрасен!

И удивилась сама себе: ей показалось, что вчера она эти слова уже говорила. «Я повторяюсь, как мой гость… Но отчего же он не укорил этим меня?»

Однако трезвые мысли покинули ее так же внезапно, как и появились, – прикосновения Недиса становились все горячее, все настойчивее.

Он же помнил, что сегодня нет нужды учить страсти Деву Пророчества, что побывала она на самом дне бездны… И теперь он может смело бросить ее в ярость страсти, какой не видела еще ни одна женщина в мире.

«Дурочка… Конечно, не видела. Такого тела не может сотворить природа – это лишь наваждение. Но для тебя страсть будет не просто колдовской – она будет поистине смертельной. Ибо после меня, нас, ты не захочешь никого! Любой из простецов, пожелавших тебя, будет тебе отвратителен. А его прикосновения заставят тебя лишь содрогаться от ужаса!..»

И гость прильнул к шее девушки. То был второй шаг морока – теперь Сафият не избавится от наваждения до утра.

«Мой Недис в одежде был совсем невидным… Сколь многого лишены мы, не видя истинной красы тех, с кем делим страсть!»

Девушка гладила могучие плечи, восхищаясь прекрасным телом, что пряталось за строгими одеяниями. Она любовалась телом гостя, наслаждалась его решительными прикосновениями. Она чувствовала, что голова от желаний идет кругом. Могучие плечи, широкая грудь, плоский живот. Взгляд Сафият спустился к чреслам.

«Мужское тело прекрасно! Особенно в тот миг, когда охвачено огнем желаний!»

– Если будешь так смотреть на меня, моя греза, то я не смогу угодить тебе так, как мне бы того хотелось, – шепотом проговорил он.

Сафият потупилась, лишь из-под ресниц продолжала любоваться гостем. Не смотреть на него было невозможно. Недис провел рукой по обнаженному плечу девушки, опаляя ее своим прикосновением, утверждая свою власть над ней.

«Вчера я так же испугалась своей наготы… Так же спрашивала у себя, куда делось мое платье!..» – мелькнуло в затуманенном мозгу девушки.

Увы, продолжить она не смогла – волны желания уже затопили ее разум.

Гость еще раз провел ладонью по прекрасному плечу и едва не застонал сам: кожа была так нежна, что вожделение поглотило все иные желания, овладело им, заставило бешено биться сердце. От этой неопытной красавицы он завелся так, будто сам был неопытным мальчишкой и впервые увидел обнаженное женское тело. Черные, как вороново крыло, ресницы. Волосы разметались темным шелком. Он даже испугался того вожделения, каким горел к ней, неизвестной. К той, которая вскоре исчезнет, оставив в памяти лишь эту мимолетную ночь.

Наклонившись, он страстно поцеловал ее, а пальцы легкими движениями коснулись гладкой кожи груди. Застонав, Сафият прижалась к его руке.

– О мой Недис…

– О да, прекраснейшая. Наконец мы вместе… Я хочу сделать тебя счастливой. Пусть всего на миг…

– Мой желанный… – Сафият нежно рассмеялась, а Недис поймал себя на том, что любуется длинной ее шеей и предвкушает, как вопьется обжигающим поцелуем в соблазнительную впадинку у ключицы. – Я вижу, что страсть поглотила тебя целиком. Не бойся и не медли – я желаю тебя столь же сильно, сколь ты желаешь меня. Я говорила это тебе вчера и повторю сегодня. Я твоя!

Недис привстал, взглянул девушке в глаза. Но там плескалась только страсть. Однако эта страсть заставила гостя насторожиться. Страсть и ревность.

– Удивительнейшая… – Недис зарылся лицом в шею девушки. – Мечта моя, греза…

Сегодня Алим куда яснее видел, что гость колдует, околдовывает, обволакивает Сафият путами колдовского желания. Сказка не подошла еще и к половине, но он уже надел магическое покрывало на голову девушки. Вновь, как вчера, он заставлял ее не столько слушать, сколько вожделеть, не столько следить за судьбой несчастной девы Ильзебилль, сколько за губами рассказчика, напоминая, каким был вкус поцелуев.

«Ох, достойный рассказчик… Теперь я знаю, я вижу, кто ты на самом деле».

Вновь Алим глазами кота наблюдал, как девушка с удовольствием позволила себя обнять, как с улыбкой повела гостя наверх. Алим видел, что полуночный колдун повторяется, видел, но не совсем понимал, почему он ничего не меняет в своих деяниях.

«Он повторяет себя вчерашнего! Повторяет до мелочей! Отчего так? Почему не идет далее? Да, любому ученику чародея известно, что околдованная, завороженная, влюбленная женщина сделает для своего любимого все – не раздумывая о собственной судьбе и о том, насколько сие деяние разумно. Но нельзя же каждый раз колдовать, ничего не меняя. Обычные люди, радуясь обретению первого клочка власти, стараются завоевать следующий, потом еще… Ты же повторяешься до мелочей, до слов… Отчего?»