И вот посреди запустения вырос замок, над которым шутили все окрестные жители. Вскоре комнаты замка были заполнены дорогой старинной утварью. Прошло еще немногим больше месяца, и барон привез в замок из чужедальних стран молодую жену.
В первый раз о ней заговорили, когда она появилась в городском театре. Смуглолицая, совсем еще девочка, она ни на шаг не отходила от мужа, а он снова был весел и совершенно всех очаровал. В тот вечер они танцевали в зале ратуши. Барон, сложив губы трубочкой, что-то насвистывал в танце, поглаживал свою окладистую каштановую бороду и, посмеиваясь, всем показывал рубцы от ожогов на правой руке.
Во второй раз о его жене заговорили уже неделю спустя, когда среди ночи из замка верхом примчался гонец, забарабанил в дверь к доктору, вытащил его из дома и доставил на пустошь к бездыханному телу молодой женщины. Она лежала в темном коридоре возле спальни, в ночном одеянии, с посиневшим лицом. Рядом на полу догорала свеча: видимо, она держала ее в руке, когда выбегала из комнаты. Барон смотрел на доктора застывшим взглядом, на вопросы не отвечал, но ничем не выдавал своего волнения. Из обрывочных слов рыдающей горничной удалось узнать, что чужестранка давно страдала сердечным недугом. Доктор установил: смерть наступила от закупорки легких.
– Брат, и не забудь: иного способа мы не придумали.
– Я не забуду… Да и как тут забыть, если мы говорили об этом только вчера?
– Брат, не стоит шутить – слишком все серьезно. Вот свиток – отдай его. Постарайся не выдать, что ты видишь ее впервые…
– Ох, и зануда же ты, братец! Небось, завидуешь мне. Хочешь еще разочек отведать сладенького и глупенького курицына тельца?
– Братья, не ссорьтесь!
– Мы вовсе не братья, осел…
– Мы куда ближе, дурень… И запомни – ночи полнолуния еще надо дождаться. А ты лезешь в драку!
Все четверо умолкли. Нетерпение снедало их, но действительно, впереди было еще долгих четыре ночи…
– Спустя три недели, рассказывают, барон снова появился в городе. Его стали принимать в обществе. Все чаще он ездил на охоту, участвовал в состязаниях, ходил на бега, а по вечерам за бокалом вина рассказывал о своих путешествиях и приключениях. Горожане часто видели его, веселого и мечтательного, в компании городских стражников, как вдруг в один мартовский день он, взяв двух матросов, опять отправился в плавание. А через полгода барон прислал своему управляющему письмо, в котором приказывал обить стены жилых комнат зеленой тканью, постелить зеленые дорожки, а на женской половине поставить букеты орхидей.
После восьми месяцев отсутствия барон воротился из странствий. И снова с молодой женой. Вторую жену барона в городе никто не видел. Через месяц ее нашли мертвой, она лежала во дворе замка, в черной амазонке, зажав в руке хлыстик, а бледное гордое лицо прикрывала вуаль.
Теперь стоило только барону появиться в черном кожаном одеянии на улицах города, как раздавались негромкие, однако весьма непочтительные шепотки, дети при виде его громко вскрикивали, бросали вслед камнями или метили из рогаток в его жеребца.
Дочь члена муниципалитета, хрупкое белокурое создание, сидя у окна, не раз глядела барону вслед. И всякий раз, когда мужчины с затаенной злобой говорили о судьбе черного рыцаря, на ее прекрасные глаза наворачивались слезы. У себя в комнате она часто плакала над его горькой участью. А однажды появилась у него в замке и стала его женой. Не помогли ни просьбы, ни уговоры ее родных. Когда спустя месяц под вечер у пролома в городской стене был найден труп прелестной девушки, горожане в неистовстве едва не растерзали барона. С этого дня барон старался не появляться на людях, он жил один посреди пустоши, и только его богатство удерживало в замке прислугу.
Но вот однажды к берегу причалила небольшая яхта. Над бухтой и окрестностями разнеслись звуки серебряного рога – это в город, управляя парой белых лошадей, спешила в коляске мисс Ильзебилль. Она поселилась в гостинице на рыночной площади, расспросила хозяина сперва о бароне Паоло и его замке, затем о том, женат ли теперь барон, и наконец – где его можно увидеть. Оказалось, на скачках, которые должны были состояться завтра за городом. Едва рассвело, запрягли лошадей, грум взобрался на козлы, на мягком сиденье покачивалась мисс Ильзебилль.
Небо было стального цвета, дул летний ветерок. Люди теснились у входа на ипподром, заполняли трибуны перед широким зеленым полем. Стоял такой невероятный шум, будто над ристалищем кружила огромная стая птиц.
Она приехала последней, перед самым началом забега. Две белые смирные лошади катили по шуршащему песку открытую коляску, обитую синим шелком. Мисс Ильзебилль вышла из коляски – в синем бархатном платье, с высоко собранными волосами, открывающими белую шею, в шляпке с длинным страусовым пером, гордо покачивающимся на ветру. Легкой походкой она прошла на свое место. Скользнув задумчивым взглядом по лицам и предметам и оставив на них, словно осклизлая улитка, липкий след, она с улыбкой принялась лакомиться шоколадом.
– Шоколадом, уважаемый? А что это такое?
Недис не сразу смог ответить. Он настолько погрузился в историю, так заслушался самого себя, что был даже рассержен, когда Сафият задала вопрос.
– Шоколад?.. Ты не знаешь?
К счастью, он успел удержаться от низких слов. Девушка отрицательно качнула головой. «Конечно, где ж вам знать, ничтожные…»
– Это… такое лакомство… Его привозят из далекой страны… вы зовете ее Фузан.
– Вкусное?
– Коварное, ибо заставляет вновь и вновь покупать его. А каждая следующая плитка стоит дороже предыдущей. Говорили, что некоторые глупцы отдавали целые состояния за новую порцию…
Сафият вздохнула – воистину прилюдно лакомиться таким могла только весьма самоуверенная особа.
– Однако ты прервала меня… глупенькая. Итак, скачки. Барон Паоло стоял, облокотившись на барьер. Он заслонился от солнца фетровой шляпой и с интересом наблюдал за подъезжавшими рысью белыми лошадьми. А когда увидел страусово перо, спустился по лестнице на четыре ступеньки и, протиснувшись сквозь толпу, предстал перед мисс Ильзебилль. Подняв руки ладонями вверх, как это делают кочевники, он низко поклонился. Она от испуга вздрогнула, затем рассмеялась.
Как только закончились скачки с препятствиями, она встала и пригласила учтивого мужчину прокатиться с ней в коляске. Они направились к полудню от города, и, пока ехали лесом, он рассказал о себе: о том, что оказался здесь по воле судьбы и что живет в замке посреди пустоши. А она сказала, что ее зовут мисс Ильзебилль, и ей известно, что в замке на равнине у него умерли три жены, и она глубоко опечалена его участью.
В ответ он только мрачно взглянул на нее и понурил седую голову. А грум резко развернул лошадей, и они покатили по дороге, ведущей на пустошь. При въезде на замковую аллею дорога сужалась. Паоло забрал у кучера поводья. Лошади заупрямились. Он вышел, взял их под уздцы. Под ударами кнута лошади захрапели, рванули с места и чуть было не понесли, но барон крепко держал поводья.
Возникший перед мисс Ильзебилль замок казался чудом посреди пустыни. Над крышей женской половины торчала остроконечная вершина белой скалы. Паоло сидел выпрямившись: на голове мягкая шляпа, загорелые щеки впали, взгляд светло-серых раскосых глаз пуст, и только губы по-прежнему казались мягкими и нетерпеливыми. В сумерках коляска подъехала к дому. У главного входа, прощаясь, он подал ей руку, но она вышла вслед за ним и попросилась остаться у него на несколько дней: она готова развлекать барона музыкой. Паоло с удовольствием согласился, и мисс Ильзебилль расположилась на женской половине.
По утрам и после обеда они катались на лошадях. У себя в покоях Ильзебилль играла и пела для Паоло, одевалась в пестрые и бледно-зеленые русалочьи наряды, черные волосы заплетала в косы, а когда танцевала перед ним на коврах, зажимала кончики кос ослепительно белыми зубами, и тогда в ее глазах вспыхивали коварные огоньки. Паоло хмуро возлежал на подушках, курил кальян, обволакивая себя дымом, а потом бросался на пол и, лежа на ковре, с любопытством разглядывал ее светлыми глазами, слушая, как она что-то напевает вполголоса под аккомпанемент гитары, на которой играла служанка. Голос ее становился звонче, движения – стремительней.