Хотел бы я знать, чем же именно он занимался.

Мистер Шарп, вызов в мой кабинет второй раз за пару никому из учащихся добра не предвещает,

голос у него строгий и недовольный, как всегда.

Знаю, сэр,

старательно изображаю раскаяние.

Вчера, молодой человек, вы пропустили утренние занятия. Надеялись, это не возымеет последствий?

Простите, сэр. Я неважно себя чувствовал.

Вот как? И у вас есть записка от медсестры?

Я предпочел поспать. Потом, когда мне стало лучше, пришел на занятия.

Значит, записки нет? — Декан поднимает седые брови.

Ладно, допустим, Мина — мастер удачи. Допустим, ему не везет в азартных играх. Может, он собирался выйти на пенсию и вдруг осознал — по той или иной причине — что у него недостаточно сбережений. Думаю, он из тех людей, которые, как правило, мыслят прямо и узко. Но честного человека тоже можно довести до белого каления. Финансовый кризис. Кто-то из родственников заболевает, а страховки никак не хватает на лечение. В общем, что-то заставляет его свернуть с истинного пути.

Мой взгляд прикован к желтой пилюле, лежащей на ковре.

Нанять мастера удачи проще простого. Вовсе не надо было вовлекать в это ученицу — хотя, пожалуй, Уортон настолько неискушен, что просто не знал, к кому еще обратиться. Но использование заклятья удачи ради выигрыша — весьма сомнительное предложение. Конечно, некоторым удается найти обходные пути, но большинство ипподромов и казино умеют контролировать заклинания удачи.

Конечно, удача могла понадобиться Уортону и по другой причине. Может, Норткатт увольняется, и он метит на ее место.

Нет записки,

говорю я.

В субботу придете на отработку — со мной, в этом кабинете, Кассель. Вы должны придти сюда в десять утра. Никаких отговорок. Или же получите третье взыскание, на которое так старательно напрашиваетесь.

Киваю:

Да, сэр.

Возможно, пилюля под его столом — самая обычная. Может, аспирин или средство от аллергии. Но подсказок у меня мало, и потому эта очень нужна. Надо бы что-нибудь уронить, но все мелкие вещи, с которыми можно было бы это проделать, остались в сумке. Нет ни ключей, ни ручки — ничего.

Можете идти,

говорит мне Уортон, и, не глядя на меня, вручает пропуск. Думаю, а не уронить ли его, но, пожалуй, бумажный листок упадет на пол совсем не там, где мне надо. С бумагой как следует не прицелишься.

Встаю и делаю несколько шагов к выходу, и тут мне в голову приходит идея. Хотя и не слишком удачная. — Гм, прошу прощения, декан Уортон.

Он поднимает глаза, хмуря брови.

Простите, я ручку уронил,

подхожу к его столу, наклоняюсь и хватаю пилюлю. Уортон отодвигает стул, чтобы лучше видеть, но я быстро распрямляюсь.

Спасибо,

спешу к выходу, пока декан не успел опомниться.

Спускаясь по лестнице, разжимаю ладонь и смотрю на пилюлю. Информацию о лекарстве можно поискать в интернете. Вводишь описание — например, форму, цвет и маркировку — и для сравнения получаешь целую галерею пилюль. Терять на это время мне не приходится, потому что на пилюле напечатано слово «АРИСЕПТ» с одной стороны и «10»

с другой.

Я знаю, что это такое: видел рекламу на ночном канале.

Это препарат для контроля проявлений болезни Альцгеймера.

Во время обеда Даника ждет меня возле столовой. Она сидит на скамейке, копна каштаново-пурпурных волос обрамляет лицо. Даника машет мне рукой и отодвигает свою пеньковую сумку с книгами, чтобы я мог сесть.

Откидываюсь на спинку скамьи и вытягиваю ноги. Холодно, надвигается гроза, но пока еще достаточно солнечно, чтобы можно было посидеть и погреться. — Привет,

говорю я.

Даника поднимает голову, и я вижу, что волосы скрывали ее покрасневшие и опухшие глаза. От слез на щеках остались полоски соли.

Лила звонила тебе, да? — Не хочу показаться бесчувственным, но выходит именно так.

Даника вытирает глаза и кивает.

Мне очень жаль,

сую руку в карман, надеясь найти бумажный платок. — Честно.

Девушка фыркает и прикасается к мобильнику, который лежит на ее коленях, обтянутых клетчатой форменной юбкой. — Минут десять назад я порвала с Барроном. Надеюсь, ты счастлив.

Да,

отвечаю я. — Баррон — отвратительный тип. Он же мой брат, уж я-то знаю. Сэм куда лучше.

Знаю. И всегда знала. — Она вздыхает. — Прости. Я злилась на тебя, а ты был прав. Это несправедливо.

Баррон психопат. А они умеют убеждать. Особенно если ты из тех девушек, кто считает, будто может перевоспитать парня.

Точно,

соглашается Даника. — Наверно, я такая и есть. Хотела ему верить.

Ясно, тебя притягивает порок,

говорю я.

Она отворачивается и смотрит на сумрачное небо, на бесформенные скопления облаков.

Мне хотелось думать, что у него есть светлые стороны, которые вижу только я. Что в глубине души он хочет любви и ласки, но не знает, как об этом сказать. Я же глупая, да?

Ну да. У тебя тяга к пороку, но никаких способностей к нему.

Даника вздрагивает:

Наверно, я это заслужила. Прости, Кассель, что поверила тому, что ты сказал обо мне. Знаю, ты мне не все рассказал, но…

Нет,

вздыхаю я. — Это я веду себя как придурок. Злюсь, потому что видел в тебе человека, который всегда сумеет отличить добро от зла. А такое глупо ожидать от кого-либо. И еще, наверное… Думаю, мы были хорошими друзьями, хотя и огрызались друг на друга без конца.

Друзья иногда ругаются,

говорит Даника.

Может, будет лучше, если я сразу открою карты. Скажи, что тебе наговорил Баррон, и я поведаю тебе чистую правду. Давай, пока я не передумал.

Потому что потом снова начнёшь врать? — Спрашивает она.

Не знаю, что будет потом. В этом-то и проблема. — Пожалуй, ничего более правдивого я в жизни не говорил.

Ты так и не сообщил, что ты за мастер, а вот Лила и Баррон сказали. Я не виню тебя за то, что не посвятил меня в это. В общем-то это секрет, который стоит хранить. А ты правда только весной узнал?

Ага,

отвечаю я. — Вообще не считал себя мастером. В детстве я любил мечтать, будто я мастер трансформации. Воображал, что бы мог тогда сделать. Оказалось, что все это почти правда.

Даника задумчиво кивает. — Баррон сказал, что ты сообщил федеральным агентам… кто ты такой, чтобы с тебя сняли вину за былые преступления.

Точно,

говорю я.

За убийство Филипа, например.

Значит, вот как думает Баррон? — Качаю головой и смеюсь, хотя мне вовсе не весело. — Что это я убил Филипа?

Даника смущенно кивает. Не знаю, почему она так напрягается: то ли думает, что я ей скажу, что она идиотка, то ли ждет, будто я враз во всем признаюсь. — Он сказал, что человек, которого обвинили в убийстве Филипа, был к тому времени давным-давно мертв.

Отчасти это правда,

говорю я.

Даника сглатывает.