А, древний призыв «Врачу, излечися сам»,

говорит Юликова. — Совершенно логичный вопрос, но боюсь, не могу. Отдача сведет на нет все положительное воздействие. Так что время от времени приходится наведываться сюда.

Я не сразу задаю свой следующий вопрос, потому что он ужасен. Но я все равно должен знать, раз уж собираюсь по доброй воле положиться на ее обещания. — Вы умираете?

Мы все умираем, Кассель. Просто одни быстрее, другие медленнее.

Киваю. Приходится довольствоваться этим, потому что в палату возвращается агент Джонс — в руках у него оранжевый поднос из кафетерия с горой бутербродов, кексов и фруктов и стаканами с кофе.

Поставь на кровать. Будем брать оттуда,

говорит ему Юликова.

Беру сэндвич с ветчиной, чашку кофе и апельсин и снова сажусь; Джонс и Юликова выбирают, что же взять.

Отлично,

Юликова разворачивает лимонный кекс с маком. — Ладно, Кассель, думаю, ты знаешь губернатора Паттона.

Фыркаю. — Паттона? А как же! Я его просто обожаю!

У Джонса такой вид, будто его так и подмывает выбить из меня сарказм, но Юликова только смеется.

Так и думала, что ты ответишь в этом роде,

говорит она. — Но ты должен понимать — после того, что сделала с ним твоя мать, и попыток это исправить, он все менее и менее стабилен.

Открываю было рот, чтобы возразить, но Юликова вытягивает руку, останавливая меня.

Нет. Я понимаю твое стремление оправдать мать, и это весьма благородно, но в данный момент к делу не относится. Сейчас неважно, кто виноват. Я должна сообщить тебе конфиденциальные сведения — обещай, что эта информация останется между нами.

Ладно,

говорю я.

Если ты видел Паттона в недавних новостях,

продолжает Юликова,

то мог убедиться, что он почти не владеет собой. Его слова и поступки слишком рискованны — даже для рьяного противника мастеров. Но зато никак не поймешь, насколько его одолевает паранойя, насколько скрытным он стал. В верхах этим очень обеспокоены. Боюсь, что если пройдет вторая поправка, он попытается закрыть штат Нью-Джерси, выследить всех мастеров и заключить их в тюрьму. Мне кажется — и я тут не одинока — что он намерен вернуть лагеря для мастеров.

Но это же невозможно,

говорю я. Конечно, я вполне верю, что Паттон может к этому стремиться, но сомневаюсь, что он на самом деле попытается осуществить свои намерения. Невероятно также, что Юликова призналась в своих опасениях, особенно мне.

В Вашингтоне у него немало сторонников,

продолжает она. — И их число растет. Его поддерживает полиция штата, а также кое-кто в Форт-Дикс (учебный центр пехоты перед отправкой на службу за границу, находится недалеко от Трентона, штат Нью-Джерси — прим. перев.). Нам известно, когда и с кем он встречается.

Вспоминаю, как Лила хваталась за прутья решетки, когда мы с нею, Сэмом и Даникой угодили в тюремную камеру после марша протеста в Ньюарке. Никаких телефонных звонков, обвинений не предъявлено — вообще ничего. Потом думаю о других арестованных, которых, как сообщали, продержали в течение нескольких дней.

Смотрю на агента Джонса. Судя по его виду, его все это ничуть не тревожит, хотя стоило бы. Пусть он и предпочитает это скрывать, но то, что он работает в особом отделе федерального агентства, означает, что он тоже мастер. Если Паттон и впрямь настолько обезумел, служебные корочки Джонса не спасут.

Киваю Юликовой, чтобы та продолжала.

И она продолжает:

Я присутствовала на той пресс-конференции вместе с начальством, и мы все сошлись на том, что нужно его остановить, пока он не натворил дел похуже. Ходят слухи об убийствах, ужасные слухи, но доказательств нет. Если арестовать его сейчас, он воспользуется арестом ради политической выгоды. Устроит показательный процесс, на который мы не сможем представить веских доказательств — ему это только на руку.

Снова киваю.

Я получила разрешение на небольшую операцию с целью устранить Паттона от власти. Но мне нужна твоя помощь, Кассель. Обещаю, твоя безопасность будет для нас главнейшим приоритетом. Ты в любой момент сможешь остановить операцию, если почувствуешь, что тебе что-то угрожает. Мы все спланируем сами и попытаемся уменьшить риск.

Куда это вы клоните? — Спрашиваю я.

Мы хотим, чтобы ты трансформировал Паттона,

Юликова так ласково на меня смотрит, можно подумать любой мой ответ будет считаться правильным. Отпивает кофе из чашки.

А,

говорю я. Я так потрясен, что до меня не сразу доходит, что она сказала.

Но потом понимаю, что рано или поздно это должно было случиться. Я ценен именно тем, что являюсь мастером трансформации — потому-то меня и включили в программу, потому-то и готовы закрыть глаза на то, что я совершу убийство.

Они простят мне любое преступление, если только я совершу его по их приказу.

Простите,

говорю я. — Просто удивился очень.

Такое трудно воспринять спокойно,

отвечает Юликова. — Знаю, тебе немного страшно от того, на что ты способен.

Агент Джонс фыркает, и Юликова бросает на него грозный взгляд.

Когда она снова поворачивается ко мне, в ее глазах все еще читаются отзвуки этого гнева.

И я знаю, что мою просьбу непросто выполнить. Но нам необходимо, чтобы не осталось никаких следов. Нельзя, чтобы это выглядело как покушение.

Хотя это оно и есть? — Спрашиваю я.

Похоже, Юликова не ожидала такого вопроса. — Мы бы предпочли, чтобы ты превратил его в живое существо. Насколько я понимаю, так он сможет остаться в живых. Не умрет. Просто будет обезврежен.

Мне кажется, навеки сидеть в клетке, заключенным, подобно Лиле, в тело животного — это ничуть не лучше смерти. Но, наверно, в таком случае Юликова сможет спокойно спать по ночам.

Она подается ближе ко мне. — Поскольку ты окажешь нам огромную помощь, мне позволили сделать тебе одно предложение: мы снимем с твоей матери все обвинения.

Джонс с силой хлопает ладонью по поручню кресла:

Снова заключаешь с ним сделку? Эта семейка скользкая как гололед на шоссе!

А ты не мог бы подождать за дверью? — В тоне Юликовой слышится сталь. — Операция очень опасная, а он еще даже не вошел в программу. Ему всего семнадцать, Эд. Пусть хоть одним поводом для беспокойства у него станет меньше.

Агент Джонс смотрит то на нее, то на меня, а потом отводит взгляд в сторону. — Ладно,

говорит он.

В нашем отделе часто говорят, что герои — те, кто готов испачкать руки, лишь бы они оставались чистыми у других. Мы страшные люди — тебе таким становиться необязательно. Но в этом случае придется — по крайней мере, мы тебя об этом просим.

А что будет, если я откажусь — я имею в виду, с моей мамой?

Юликова отщипывает кусочек кекса. — Не знаю. Мой начальник уполномочил меня сделать тебе это предложение, но решать что-либо может только он. Наверно, твоя мать сможет и дальше скрываться от правосудия — а может, ее поймают и экстрадируют — если она находится за пределами штата. Если ее поместят туда, куда сможет добраться Паттон, я бы не стала ручаться за ее безопасность.

Тут меня внезапно осеняет: Юликовой прекрасно известно, где находится моя мать.

Мною просто манипулируют. Юликова хочет показать, насколько она больна, говорит приятные вещи, угощает. А вот Джонс ведет себя как последний гад. Классика: хороший и плохой полицейский. Хотя нельзя сказать, что этот метод не работает.