Глава 23
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭРМИТАЖ
Елена Петрова
М. К. Малинковскому,
члену президиума Российской Академии художеств
Кропоткинская ул., 21
119034, Москва
Товарищ Малинковский,
Алексей Дружинин из Московского университета посоветовал мне написать вам. Он передает вам привет. Профессор Дружинин был моим преподавателем, когда я училась в университете; он глубоко скорбит об утрате нашего автопортрета Сезанна. Он уверен, что вы сможете передать сведения, содержащиеся в этом письме, людям, которые найдут виновных.
За те несколько недель, которые прошли со времени совершения преступления, я несколько раз просила петербургскую милицию более активно вести расследование, но они мало в этом заинтересованы. Меня не раз допрашивали, но я смогла рассказать только, как обнаружила картину в то утро, когда она была уже уничтожена. Также допросили охранников из музея, но в день, когда уничтожили картину, они были направлены в лекторий и находились далеко от зала 318, где висел Сезанн. Больше никого не допрашивали, и мне трудно объяснить подобное безразличие. Возможно, из-за того, что в Эрмитаже так много предметов искусства, милиция считает, что потеря одного Сезанна – просто капля в огромном море картин.
Я сама поговорила со всеми сотрудниками и спросила их, не видели ли они какого-нибудь человека или группу людей, поведение которых показалось им странным. Один смотритель по этажу, проработавший в нашем музее уже много лет, вспомнил, что недолго разговаривал с мужчиной, у которого были больные легкие. Он понял это по тому, что у мужчины из носа шли трубочки, прикрепленные к баллону с кислородом, который висел у него через плечо. Мужчина был сгорбленный и осматривал залы, примыкающие к 318-му, и в 318-м, несомненно, тоже был. Когда я спросила смотрителя, не странно ли вел себя тот мужчина, он ответил, что тогда ему так не показалось, но, подумав, вспомнил, что он вовсе не был старым и голос у него был сильный, не похожий на голос старика».
Там было еще две страницы любительских рассуждений, и Оксби прочитал их несколько раз. Снова дойдя до описания посетителя с баллоном кислорода, он задумался. Действительно ли у него была эмфизема? Правда ли, что у него было не все в порядке с дыханием? Копия письма пришла от следователя Сэма Тернера из Интерпола, который получил его из московского отдела ФСБ. Туда письмо послал агент ФСБ Юрий Мурашкин, получивший его, в свою очередь, от М. К. Малинковского из Российской Академии художеств.
Оксби послал Тернеру факс:
«Сэм, что касается письма Елены Петровой, не мог бы ты устроить, чтобы допросили смотрителя, который разговаривал с мужчиной с кислородным баллоном? Я хочу знать, на каком языке они разговаривали, сколько тому было лет и не припомнит ли смотритель еще каких-нибудь подробностей; где точно видели мужчину в первый раз и где в последний? Выясни все максимально подробно. Я знаю, ты в этом деле профессионал.
Дж. Оксби»
Глава 24
Маргарита Девильё отвезла Педера Аукруста проселочными дорогами в «Шато дю Домен Сен-Мартен», маленький, но роскошный отель в восьми милях от Ниццы, пристроившийся среди холмов. Они пообедали у бассейна, где солнце было теплым, а воздух прохладным из-за октябрьского бриза. Маргарита была вне себя от восторга, описывая дикую ярость Фредерика Вейзборда, когда тот обнаружил исчезновение картины.
– Он был как ребенок, который потерял любимую игрушку и не смог ее найти, его это подкосило. Дурак. – Она перестала улыбаться и покачала головой. – У него такие слабые легкие, он убьет себя, а я не только не печалюсь, но и не сожалею.
– Он был у меня, – мимоходом заметил Аукруст.
– В вашем салоне? – В ее голосе слышалось удивление. – Он знает, что картина у вас?
– Подозревает. Он угрожал позвонить в полицию.
– Что вы ему ответили?
– Чтобы он ехал в Париж, если ему нужен Сезанн.
– Фредди еще не сказал своего последнего слова. У него есть связи, и он не погнушается дать взятку, если что.
Аукруст понимающе кивнул и спросил:
– Что с завещанием?
Она печально покачала головой:
– Фредди вносил поправки в завещание Гастона на протяжении последних двух лет, как я теперь понимаю. Он иногда давал мне подписать бумаги – я их тогда подписывала пачками. Но я не знала, что соглашаюсь выставлять картины на аукцион, с переводом денег в траст. И естественно, я не знала, что Фредди будет получать комиссионные с каждой продажи.
– Он больше ничего не сможет сказать о портрете, потому что больше никогда к нему не притронется, – сказал Аукруст.
Маргарита покачала головой:
– Пусть вас не обманывает его слабое здоровье.
Они провели день, как будто были старыми друзьями, и Маргарита нянчилась с огромным норвежцем с добродушной теплотой.
– Вы подарили старой женщине счастливый день, – сказала она, когда они прощались.
Он взглянул на нее с недоумением:
– Почему вы так добры ко мне?
Маргарита изумилась:
– Что за глупый вопрос, Педер. Просто вы мне нравитесь.
– Но ведь вы даже не знаете меня?
– Нет, Педер. Я говорю, потому что знаю. Может, если бы я знала вас лучше, вы бы мне разонравились, но надеюсь, что этого не произойдет.
Она взглянула ему в глаза, но он отвернулся и стал смотреть в темнеющее небо.
Она положила ладонь ему на руку.
– Еще раз повторяю, Педер: пожалуйста, будьте осторожны.
Только после одиннадцати Аукруст свернул на Рю Фер и подъехал к своему салону. Он припарковался, выключил мотор и фары, подождал, пока одинокий прохожий не обогнул его машину и не скрылся в тени. Улица была погружена в темноту, лишь слабо освещались витрины и горел одинокий фонарь в пятидесяти ярдах от Аукруста. Он шел медленно, один раз остановился перед окном книжной лавки, затем прошел прямо к двери своего салона и отпер ее. Он вошел внутрь и нащупал длинную панель выключателей, но в тот момент, когда Аукруст уже собирался зажечь свет, он получил удар в живот и еще один – в челюсть. Он ударил в ответ, но лишь скользнул по противнику, и тут же получил третий удар в плечо тяжелым предметом. Последний удар задел голову и разорвал ему ухо.
Боль была очень сильной. Аукруст отпрянул, пытаясь отдалиться от нападавших хотя бы на несколько драгоценных шагов. Он был уверен, что на него напали двое, без сомнения, они были вооружены, но он не знал чем. Единственное преимущество Аукруста заключалось в том, что ему было известно, как устроен магазин – расположение прилавка, дверей, выключателей. Справа от себя он почувствовал тяжелое дыхание, потом услышал французскую речь, которую не разобрал, – видимо, жаргон. Другой голос ответил, затем кто-то тихо прошаркал. Аукруст прокрался мимо прилавка и очутился перед закрытой дверью в мастерскую с сейфом. Сквозь входную дверь, в которой были три ромбовидные стеклянные вставки, в магазин проникал тусклый свет, благодаря которому Аукруст увидел два неясных силуэта.
Аукруст открыл ящик под прилавком и вытащил два мотка бечевки. Он швырнул один по полу и, как только моток ударился о стену, бросил второй.
– Что там такое? – раздался голос.
– Фонарь! Включи! – ответил второй.
В этот краткий миг замешательства Аукруст кинулся к ближайшему сопернику, яростно налетел на маленькое тело, правой рукой ухватил волосы, а левой сильно ударил в челюсть, выбив ему зубы.
– Arrete! Arrete![10] – испуганно закричал тот.
В ответ Аукруст ударил его по лицу тыльной стороной ладони, но в тот же миг сам получил удар по спине тем же предметом, что и полминуты назад. Повернувшись, он схватил то, что оказалось четырехфутовой трубой. Он крепко ухватился за нее обеими руками, потом дернул и отпустил, лишив противника равновесия. Схватив его за рубашку, Аукруст начал колошматить нападавшего по голове и груди. Кровь сочилась у Педера из ран на плече, голове и из уха, и боль давала ему право причинять боль. Один из нападавших кинулся к двери и выбежал, прежде чем Аукруст успел среагировать.