Он подумал: интересно, как она его примет, если он сейчас тихо пройдет по коридору к ее комнате и ляжет к ней в постель. Не ради секса, даже не ради любви. Просто чтобы почувствовать тепло другого человека рядом.

Фин знал, конечно, что он этого не сделает. Он закрыл ноутбук, тихо прошел по дому. Захлопнул за собой дверь из кухни во двор и отправился сквозь ночь туда, где стояла его палатка. Океан блестел в лунном свете так, что на него было больно смотреть. Звезды казались раскаленными иголками, прокалывающими ткань вселенной. В бездушной тьме палатки Фина ждали холодный спальный мешок, кожаная папка с материалами о смерти его сына и несколько часов без сна, которые оставались ему до утра.

В Эдинбурге было теплее. Со стороны парка «Пентленд Хилс» дул легкий ветер, солнце выглядывало из-за кучевых облаков, расплескивая свет по серым кварталам из гранита и песчаника.

Фин и Маршели взяли с собой все необходимое, чтобы переночевать в городе. Фин, впрочем, сомневался, что они найдут что-нибудь, кроме тех мест, о которых говорил отец Маршели. А это дело займет меньше часа. Они взяли такси в аэропорту; водитель уже подъезжал к Хеймаркету и включил левый поворотник, собираясь свернуть на Магдала Кресент.

— Не сворачивайте, — попросил Фин.

— Но так короче!

— Неважно. Езжайте через Палмерстон.

Таксист пожал плечами:

— Ну, вам платить.

Фин почувствовал, что Маршели внимательно смотрит на него. Не поднимая глаз, он произнес:

— Когда Падрайг Макбин вез меня на Скерр на своем старом траулере, он рассказал, как потерял новенькую лодку отца в Минче. Сам едва жив остался, — Маршели глядела на него огромными от любопытства глазами. — Место, где затонула лодка, никак не отмечено. Но Падрайг всегда знает, что проплывает над ним.

— Твоего сына сбили на Магдала Кресент?

— На боковой улице.

— Хочешь мне об этом рассказать?

Он смотрел через плечо водителя, на машины, идущие по Вест-Мейнлэнд-Стрит. Наконец сказал:

— Нет. Не хочу.

Такси свернуло на Палмерстон. Мимо пронеслись почерневшие многоквартирные дома с эркерами, деревья в первой весенней листве, готический собор Святой Марии. На пересечении улиц, спускавшихся с холма, стояла церковь из красного песчаника с красными же дверями, которую переделали в молодежное общежитие. Затем такси снова двинулось вверх, на этот раз по Белфорд. Водитель высадил их у отеля «Трэвелодж». Напротив виднелись каменные столбы забора, бело-синий флаг над ними полоскался на ветру.

— Галерея «Дин», — удивленно прочла Маршели, когда они вышли из машины. Фин тем временем расплатился с таксистом. — В Дине художественная галерея?

— Теперь — да.

Он взял спутницу за руку, и они перебежали дорогу прямо между машинами. За черными воротами из кованого железа начиналась галечная дорожка. Она вела вверх, между высокой живой изгородью из бирючины и каменной стеной. Затем тропинка выходила на открытое пространство и вилась по парку. Высокие каштаны бросали тень на ухоженные лужайки, где на постаментах стояли бронзовые статуи.

— Давно, когда еще не было социального государства, — объяснил Фин, — в Шотландии действовал особый «Закон о бедных». Это было что-то вроде социального страхования для беднейших слоев населения. Расходы в основном брала на себя Церковь. А если где-то этого не хватало, вступали частные благотворительные фонды. Именно так открыли Сиротский приют Эдинбурга. Его построило в начале восемнадцатого века Общество распространения христианских знаний.

— Это ты нашел в интернете вчера ночью?

— Да, — они миновали потускневшую статую Мадонны с младенцем. Статуя называлась «Эльзасская дева». — В тысяча восемьсот тридцать третьем году приют переехал в новое здание — сюда, в усадьбу «Дин». С тех пор его стали называть «Приют Дин».

Мимо них быстро прошла женщина неопределенного возраста, с коротко стриженными седыми волосами. Ее синяя юбка шуршала в такт шагам. Шлейф ее цветочных духов напомнил Фину мать Маршели.

На вершине холма дорожка делала изгиб. С него Дин открывался во всей красе — высокие стены из песчаника, портики, арочные окна, каменные балюстрады и четырехугольные башенки. Фин и Маршели остановились, рассматривая его. Возникло чувство, что здесь, на вершине холма, за деревьями и живыми изгородями, их ждет кусочек истории — важный и для отдельных людей, и для страны. Круг замкнулся: когда-то отец Маршели уехал отсюда, а теперь она сама стоит здесь.

— И это был приют? — в голосе Маршели слышалось благоговение.

— Ну да.

— О Боже. Фин, это удивительное здание. Но для того, чтобы растить детей-сирот, оно совершенно не подходит.

«Дом моей тети тоже не подходил для того, чтобы растить ребенка-сироту», — подумал Фин. Вслух он сказал:

— Вчера я читал, что сирот кормили овсянкой и супом из капусты. А девочки должны были сами шить одежду для себя и остальных детей. Наверное, в пятидесятых все было по-другому, — он помолчал. — И все-таки трудно представить здесь твоего отца.

Маршели тревожно спросила:

— Ты уверен, что это то самое место?

Фин провел ее немного вперед и показал за здание Дина, вниз. Там, в долине, располагалось другое старинное здание с двойными башенками.

— Это частная школа «Стюартс Мелвилл». Когда твой отец жил в Дине, она называлась «Колледж Дэниэла Стюарта».

— Башенки у Дэнни!

Он кивнул.

— В этом была очень злая ирония, и твой отец ее осознавал. Самые бедные дети его поколения жили бок о бок с самыми богатыми. Как он говорил? Башенки у Дэнни всегда напоминали им об их месте в мире?

— Да, — сказала Маршели. — И место это было в самом низу, — она повернулась к Фину. — Я хочу зайти в Дин.

Они вернулись к портику у входа, поднялись к двери ржаво-красного цвета между колоннами. Каменная лестница по левую руку спускалась к открытой зеленой зоне; наверное, когда-то здесь был сад. Выложенный плиткой холл вел в главный вестибюль, который тянулся во всю длину здания. В него выходили огромные комнаты, практически залы. Там размещались собрания картин, скульптур, магазин и кафетерий. В обоих концах вестибюля располагались огромные окна и лестницы, ведущие в два крыла здания. Фину казалось, он почти слышит голоса детей.

На Маршели было больно смотреть. В ее голове пронеслась и перевернулась вся жизнь: кто она, кто ее родители, как несладко пришлось ее отцу в детстве. А ведь он никому об этом не рассказал. Тормод хранил свой секрет ото всех.

Охранник в форме спросил их, может ли он чем-то помочь.

— А правда, что здесь раньше был приют? — уточнил Фин.

— Правда. Трудно поверить, да? — охранник кивнул в сторону одной из лестниц. — Мальчики жили в этом крыле. Девочки — в противоположном. Выставочный зал вон там, слева, раньше был кабинетом директора. Ну, или как он там назывался.

— Я хочу уйти, — внезапно сообщила Маршели. На ее щеках блестели дорожки слез. Фин взял ее под руку, повел обратно ко входу. Охранник смотрел им вслед, пытаясь понять, что такого он сказал.

Маршели почти минуту стояла на крыльце, глубоко дыша.

— Мы же можем посмотреть школьные записи? Узнать, откуда мой отец и как его звали.

Фин покачал головой:

— Вчера я посмотрел в сети: дела воспитанников хранятся под замком сто лет. Только сами бывшие воспитанники имеют к ним доступ, — он пожал плечами. — Наверное, это сделали, чтобы защитить детей. И я думаю, суд может дать полиции ордер на выемку дела. Это все-таки расследование убийства.

Маршели вытерла щеки. В ее заплаканных глазах Фин видел тот же вопрос, что и вчера на пляже. Мог ли ее отец убить своего брата? Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, подумал Фин. Разве что каким-то чудом найдем Кейт, которая жила на ферме О’Хенли.

Они молча пошли по гравийной дорожке вниз, по направлению к Белфорд-Роуд. За высокой каменной стеной в тени деревьев лежало кладбище Дина. Фин уже был у ворот, когда его телефон тренькнул, извещая о новой электронной почте. Бывший полицейский остановился, достал телефон, открыл письмо. Он читал его некоторое время, задумчиво хмурясь при этом.