— Видимо, вы грозились сообщить в полицию, — мягко сказал я. — А парень, который был с ним, запаниковал. Он убежал от Чарльза, но тот догнал его и убил. Теперь ему не оставалось ничего другого, как убрать и второго посыльного, а заодно и всех тех, кто мог как-то связать его с первым убийством. Поэтому он позвонил Ричарду, а тот — Карлотти. И Карлотти примчался сюда, чтобы самому убедиться, что все под контролем, — к тому времени, кстати, так оно и было. Ричард успокоил мать, убедив ее, что если она будет молчать, то он заставит Чарльза бросить наркобизнес. Ронда слышала их спор, но решила, что это ругаются отец с матерью, поскольку давно привыкла к их ссорам.

Ронда с несчастным видом смотрела на меня. Она уже не плакала.

— Так ты знал, что это был Ричард? Но… но ведь даже я не поняла… — Ее голос осекся.

— Это вполне мог быть и твой отец, — согласился я, — что означало бы, что они оба причастны к торговле героином — он и Ричард. Поэтому я и подстроил этот телефонный звонок — чтобы посмотреть, как отреагирует твой отец. — Я повернулся к Холлоуэю. — То, как вы ответили, убедило меня в вашей непричастности к торговле героином, а также к убийству вашего сына.

— Но почему… почему Ричард убил Чарльза? — хрипло спросила Ронда.

— Ричард должен был выбирать — или оставить брата в живых, что было бы довольно рискованно, поскольку в полиции Чарльз мог расколоться и рассказать обо всей операции, или убить его. Видимо, он решил, что последнее будет надежней.

— Этот идиот наверняка раскололся бы, — проворчал Ричард, с трудом, как пьяный, поднимаясь на ноги. Я перевел пистолет на него. — У него никогда не было ни мозгов, ни твердости духа. И никогда ничего не вышло бы, если бы я не руководил им. Он позвонил мне еще до того, как прикончил того первого парня. Он так перетрусил, что не мог придумать ничего лучшего, как предложить нам вместе забрать все деньги и дать деру.

— Но ты ведь убедил его, что куда проще убить парочку-другую людей, а потом просто на время выйти из бизнеса? — резко сказал я. — И тогда никто — даже твоя мать — не смог бы ничего доказать и, следовательно, тебе не пришлось бы ничем жертвовать.

— Ричард, ты же обещал… — простонала его мать. Ее лицо неожиданно покрылось морщинами, и мне показалось, что оно, как мозаика, вдруг вот-вот распадется на части. Хлынувшие из глаз слезы размазали толстый слой макияжа вокруг. Слишком долго она сдерживала себя. — Ты обещал прекратить это. Говорил, что все будет хорошо. Ты же обещал, Ричард… — Спрятав лицо в ладонях, она с надрывом повторяла и повторяла его имя. Ронда, сложив руки на коленях и словно оцепенев, замерла рядом.

Я не спускал пистолета с Ричарда, который теперь напряженно следил за мной; его худощавое лицо выражало такие коварство и безжалостность, что, выбери он законную форму бизнеса, наверняка далеко бы пошел.

Холлоуэй, не обращая внимания на жену, поднялся и налил себе виски, а я тем временем подошел к телефону и вызвал полицию.

Я знал, что сержант Браун теперь и в самом деле обрадуется моему звонку.

— Будь моя воля, Робертс, я бы обвинил вас во введении правосудия в заблуждение, что на самом деле чистейшая правда, — сжав перед собой на столе огромные кулачищи, проревел сержант Браун. И я ничуть не усомнился в искренности его желания.

— Вы должны быть благодарны мне, сержант, — с видом оскорбленной добродетели возразил я. — Я раскрыл за вас пять убийств, сдал вам на руки главу сети толкачей вашего района, вывел на след поставщика героина, которого федералы теперь могут повязать без особых усилий. Чего же вы еще хотите?

— Чтобы вы не совались в это дело и дали нам раскрутить его по-своему. Без вас было бы по крайней мере одним убийством меньше. — Крупное, грубо высеченное словно из камня лицо сержанта походило на гранитную маску, на которой недобро поблескивали с лунным отливом глаза.

— Конечно, вы вправе смотреть на дело и с такой точки зрения, — обиделся я. — Однако каким образом вам, без моей помощи, удалось бы повесить на братьев Холлоуэй торговлю героином?

— Элементарно. Мы взяли бы их с поличным, так как готовили совместный рейд с федералами. А вы только спутали нам все карты — сначала заставили Чарльза Холлоуэя паниковать, а потом и убили его.

— Как бы не так! — взорвался я. — Еще несколько часов, и братья успели бы припрятать весь героин до последней крошки, и вы черта с два приперли бы их к стенке — если только с самого начала не собирались просто выбить из них признание. К тому же вы не знали, что связь с поставщиком осуществлялась через Ричарда Холлоуэя.

— Да ладно вам, ишь ловкач какой выискался! Мы все равно очень скоро об этом узнали бы. Дом Холлоуэев все время под наблюдением.

— Тогда почему же ваш человек не поехал за Чарльзом Холлоуэем, когда тот уехал оттуда, а потом едва не убил меня? — разозлившись, фыркнул я.

— Да поехал он, поехал! — взревел сержант. — Он поехал за вами, а вы взяли и упустили Холлоуэя. Разве я в этом виноват?

— Нет, сержант, — насмешливо сказал я. — Конечно, не виноваты.

В дверь постучали, и в кабинет просунулась голова копа.

— Эти придурочные хиппи готовы на выход. Этот, что ли, парень внес залог?

— Он, кто ж еще, — буркнул сержант. — Сделайте одолжение, Робертс. Забирайте ваших дружков-наркоманов и проваливайте отсюда.

Я встал и направился к двери.

— Ладно, сержант. Но мне кажется, вы слишком уж переживаете, что не наложили лапу на сумку с героином. Если вы примените к Ричарду свои изящные методы работы с допрашиваемыми, то, полагаю, к середине следующего месяца заставите его расколоться и сказать, где она спрятана. Однако к тому времени ее содержимое наверняка уже будет распродано на территории примерно от Форествилла до Афганистана.

Я проскользнул в дверь мимо копа, оставив сержанта сидеть и мечтать о том, как хорошо было бы жить не в демократическом, а полицейским государстве, где он запросто мог бы упрятать меня на ближайшие десять лет за решетку — просто так, ради собственного удовольствия.

Ведь он принадлежал к так называемой касте самоотверженных полицейских.

Когда я вышел из участка, столпившиеся на тротуаре ребята окружили меня и принялись радостно похлопывать по плечу и обнимать.

Кальвин растроганно поцеловала меня в щеку, Окифиноки заявил, что дал бы мне курнуть «травки», если бы она у него была. Белая Скво чуть не переломала мне все ребра своими медвежьими объятиями, а Заднее Сиденье наградила таким поцелуем взасос, что на несколько минут вся компания буквально зашлась от истерического хохота.

Наконец, когда мне позволили снова дышать, я просипел:

— Вам всем известно, что до суда вы не должны покидать город. Когда придет время, я приеду из Сан-Франциско и буду представлять ваши интересы; об этом можете не беспокоиться. И если вы за это время не натворите новых глупостей, например, не попадетесь опять за хранение наркотиков, то отделаетесь всего лишь условным сроком. Да и вообще я не считаю, что судья слишком серьезно отнесется к рекомендациям сержанта Брауна по поводу вынесения вам смертного приговора.

— Послушай, мы вернемся в лагерь и будем ждать, пока ты за нами не приедешь, — улыбнулся Окифиноки. — И я гарантирую, что ни один коп не сможет к нам придраться.

— Ну хорошо, хорошо, — с сомнением в голосе согласился я. — И все же, Бога ради, будьте поосторожней.

— Эй, а почему бы нам до отъезда адвоката не устроить вечеринку? — с энтузиазмом воскликнула Бац-Бац, всем телом прижимаясь ко мне.

— Послушайте, я…

— Заметано! — чуть ли не разом завопили остальные, и я вдруг почувствовал, что меня тащат к моей машине — Бац-Бац под одну руку, Заднее Сиденье, горячо дыша мне в ухо, под другую, а остальные подталкивают сзади.

Я не поверил бы — да и сейчас не верю, — что в «остин-хили» можно запихнуть шесть человек, но каким-то образом мы умудрились доехать до лагеря.