Если и скажет что какой-то дотошный иностранец, то только одно: «А почему с внутренней продукцией не так?»

И резонно, между прочим, спросит.

Юрия Александровича Пескова мы, киногруппа ЦТ, впервые увидели в большом ростовском ресторане. Гремели стереоколонки, немолодые пары танцевали — провожали на пенсию начальника литейного цеха. Что в литейке до пятидесяти пяти отслужить — ого-го надо здоровье, что тот, кого провожают, навел порядок будь-будь — это нам рассказал наш опекун Олег Игнатьевич, а в танцующем с женой юбиляра генеральном директоре тебе виделось одно: так и надо. Даже — только так и надо! И не потому, что разделенный праздник перечеркнет выговора десятилетий, не потому, что неминуемую горечь отчасти снимет, а — по-человечески, как надо. Сказано же: директора должны быть не сухими Чешковыми, а добрыми и доступными!

Песков и послужным списком никак не «человек со стороны»: вырос здесь от ученика на радиаторном до главного инженера «Ростсельмаша», и переход с СК-4 на «Ниву», и тысячи доделок на той «Ниве», и выпуск миллион шестисоттысячного комбайна, и перевыполнение последней пятилетки на целых 15 тысяч «Нив» — все при нем. От главного инженера уже одна ступенька до генерального.

Оно, конечно, с поветрием фирм-объединений титул этот резко упал в цене. И районный свиновод, вечно ждущий откуда-то вагончик концентратов, и управляющий производством чулок на базе трех бывших артелей без юмора обретают и носят тот золотящийся чин — как сорванцы-третьеклассники таскают на школьных куртках половинки старых лейтенантских погон… Но тут — полновесно! Больше половины мирового производства уборочных машин — какой же еще генеральности! Концентрация личной ответственности просто немыслимая для сельских мерок: восемьдесят процентов зерновых комбайнов страны, судьба урожая чуть ли не ста миллионов гектаров. И генерал не штабной — фронтовик: самому своих сорок тысяч людей кормить надо. Ладно, пусть не совсем кормить — подкармливать, но продовольственная ситуация уже такая, что, если только заработком захочешь обеспечить да жильем, недооценивая харчи, — пойдет перелив к соседям. Производство металлоемкое, ритм скаженный, а в гастрономах — китовое мясо по два рубля кило, на рынке ни к чему не подступиться.

— Добыл шесть тысяч тонн картошки, — позже услышал я от Юрия Александровича. — Сорок часов в самолете без сна, облетели семь областей, зато зимний вопрос решен. Считай, по полтора центнера на каждого работающего.

Один из цехов завода — подсобное хозяйство. Глотает миллионы этот внутренний совхоз не хуже литейки и инструментального, противоестественность всех этих инородных тел внутри индустрии как-то затерлась, — область уже около трети мяса производит в таких вот совхозах-цехах. Уж куда: «Атоммаш» развел огороды и подсвинков! И маятник пока идет в ту сторону, про счет, хозрасчет и специализацию еще разговоров не слышно.

В канун новогодья генеральный директор начинал день с содержимого съестных «заказов»: как там с финскими макаронами? Решено наконец насчет пятнадцати тысяч плиток шоколада?.. Еще непривычно и муторно при таких разговорах аграрию. Людям прямой бы работой заниматься, а кто на макароны стаскивает? Ты, голубчик, твоя сфера. И кого стаскивает? РСМ, локомотив прогресса в земледелии.

Кубанцы-друзья рассказывали, что Песков на испытаниях «Дона-1500» вел себя просто героически. Отравился где-то в дороге, заболел, но машин не оставил, жил на хуторе у Первицкого, конструкторы спали в соломе, обучая ходьбе наспех склепанные первые образцы. «Дону» дали фору, сразу, через ступень, — на государственные испытания, и все нескладухи-нелепицы одолевались перерасходом энергии. Собственной, ясное дело, нервной.

Показывая заводское училище — щегольское, в мраморе и полировке, Песков вместе с нами заметил, что разит аммиаком — неисправные туалеты дурно себя ведут. И при гостях, с непосредственностью Петра Первого, разнес по первое число директора училища — починить сортир, тра-та-та, иначе то-то и то-то!.. А что — лучше, когда воняет?

Его сын здесь же, на заводе, кончал втуз и теперь мастером на алюминиевом литье. Цех не из здоровых — не жалко ли своего? Но кто-то же должен! Ничего, выдержит.

Телевидение — штука опасная, шутит меж делом. Летом попал в Сочи на «Красную гвоздику», такой фестиваль, а оператор сними — и в эфир. Хорошо, что соседкой была жена, ее все знают, а ежели б просто соседка?

Ростов сказать умеет, считался родней Одессе. И в директорской речи нет-нет и почуешь южное его родство. «Он работает как примус: пока качают — шипит», — походя характеризует кого-то.

Впрямь сухи и черствы они у нас, что Чешков, что герой Ульянова в «Частной жизни». Человечного бы, простого и открытого лидера из сферы Кузнеца — в период, когда продовольственная ситуация, увы, диктует погоду! Не с неба же она упала, из чего-то собралась, сплюсовалась? Можно, наверное, объяснить, откуда взялся каждый мазок картины, но ведь не объяснять мир велят — пере-де-лы-вать. Нам дана камера, и есть официальный доступ в цеха. Есть пленка под телецикл «Хозяин и помощники». Неужто не под силу кинопортрет увлеченного, полного азарта генерала аграрно-промышленного комплекса? Конечно, до типов вроде Горлова и Огнева из «Фронта» Корнейчука нам не тянуться, всяк сверчок знай шесток, но стараться надо…

Собственное представление о генералах почерпнуто в мальчишестве из «Теркина». Прежде всего — редкость («генерал один на двадцать… а может статься, и на сорок верст вокруг»), затем — старшинство возрастное («ты, ожегшись кашей, плакал… — он полки водил в атаку»), И наконец, назначенность, основное занятие: «Города сдают солдаты — генералы их берут». Возрастное, ау, для меня улетело, но остальное вроде на месте.

Только не снимать на горе! Была уже передача, Пескова бездарно представили как начальника: мост над отстойником, стоящий директор, за ним, «колыхаясь и сверкая, движутся полки», то бишь комбайны. И он не для батальной живописи — вон картошку добывал, у Первицкого спал в соломе, на заводе 15 тысяч ударников коммунистического труда — и чуть ли не всех знает. А меня та отстойная площадка наградила комплексом, каким страдает сельская родня. Комплекс вот какой. Нюра Чепурнова, соседка по целине, приехала к нам в такой людный Омск и обомлела: «Ой-о-ей, это ж всех прокормить!» «Это ж всех прокормить», — почти непременная реакция председателей из Кулунды, Костромы или Заволжья, когда ты, в короткой московской щедрости, кажешь им людскую круговерть метро или разъезд с Лужников. (Что каждый из этой тьмы может и должен заработать себе на прокорм сам, у приятелей моих не укладывается.) Так вот и я: «Ой-о-ей, сколько дособрать!» А радости от лицезрения богатства, от прорвы наготовленного вроде и нету, робость. Нет, снимать — так в нетрадиционном месте!

Идеально — увлечь бы генерального в полевую бригаду, усадить лицом к деревне, за один стол с мужиками. Неравный уровень? Стратегия — и окопная правда? Ну так надо же с умом, не топя разговор в мелочевке. Притом старый комбайнер — вполне самостоятельная боевая единица, а комбайн — чистой воды общественная машина: ни шабашек на нем, как на тракторе или самосвале, ни себе домашних привилегий — только «хлеб Родине»! С этим людом и являть мужественную прямоту, стратегическую зоркость командиров АПК.

Да не хвалить за то, что человек должен делать по назначению своему! Комбайнер убрал за декаду — чему ж тут хлопать? Иронично, даже язвительно. Ученый вышел на уровень мировых стандартов — дивья-то! До мирового стандарта еще и не наука — школярство или ведьмовщина, вроде биологического засорения видов. Конструктор сделал машину, не хуже, чем делают и тысячами продают где-то, — так «гром победы»?