С началом войны «имперское продовольственное сословие» и де-юре стало частью государственного аппарата; мечта о сословном государстве в случае с крестьянами также оказалась миражом, как и для других сословий Третьего Рейха. В принципе, «Имперское продовольственное сословие», формально являлось самостоятельной организацией, но § 4 закона допускал полномочное вмешательство в его дела министра сельского хозяйства, поэтому оно было орудием государства и ни о какой его самостоятельной роли не было и речи. Столь же иллюзорной оказалась надежда функционеров РНШ на то, что в кадровой и воспитательной политике на селе оно будет иметь доминирующие позиции: преодолеть в этой сфере влияние всемогущих гауляйтеров не удалось. Зависимость функционеров аграрного аппарата от партийных инстанций была весьма велика и часто приводила к острым конфликтам компетенций: однажды Дарре сместил вестфальского земельного крестьянского вождя, а местный гауляйтер назначил того руководителем сельскохозяйственного отдела в своем ведомстве^{608}. То есть, по существу, решение Дарре было отменено.

Пик влияния Дарре пришелся на 1930–1936 гг.: с момента начала милитаризации экономики и с введением «четырехлетнего плана» его звезда начинает клониться к закату, а в войну Дарре и вовсе исчез со сцены, уступив место напористым оппортунистам из своего окружения: для осуществления гитлеровских завоевательных планов нужны были индустриализация и модернизация, а не реаграризация и антимодернизм. Нацистская аграрная политика была полем конфликта между расово-политическими установками и производственными продовольственными проблемами: крестьянство как «источник крови нации» должно было занять почетное место в новом нацистском государстве и национальной общности, но эта «высокая» цель противоречила потребностям производства продуктов питания и достижения автаркии^{609}. Поэтому в 1936 г. сельское хозяйство было включено в четырехлетнее планирование и в подготовку войны, идеологические постулаты стали отступать на второй план и стали усиливаться рыночные механизмы, с одной стороны, и репрессивные меры государства по отношению к производителям — с другой. С началом войны сельское хозяйство было полностью вовлечено в тотальную военную экономику, и РНШ стало простым административным передаточным механизмом. Оно должно было регулировать производство, переработку и сбыт сельскохозяйственной продукции: крестьяне не могли по собственному усмотрению распоряжаться произведенным продуктом, который надлежало сдавать государству по установленным ценам. Распоряжением «генерального уполномоченного по четырехлетнему плану» 7 сентября 1939 г. вводились специальные разрешения на свободную продажу мяса, зерна, молока. Эти меры, однако, имели и положительную сторону — заготовительные цены были устойчивыми, и крестьяне могли рассчитывать на твердый, хотя и не растущий доход. В войну были введены премии и за дополнительные сверхплановые поставки. С другой стороны, использовать заработанные деньги для расширения производства в войну было невозможно: о мелиорации, механизации и химизации сельского хозяйства в тот период не могло быть и речи. К тому же, с началом войны у крестьян начали реквизировать лошадей и урезать квоты на топливо. Во многих усадьбах стали запрягать ослов; однако, критические настроения крестьян смягчились, когда для полевых и иных работ им стали предоставлять военнопленных, которые смягчили проблему дефицита рабочих рук^{610}.

Давление на «мешочников», которые стремились избежать обязательных сдач продуктов по фиксированным ценам, иногда слишком усиливалось: в 1942 г. Гитлер даже призвал чрезмерно усердных администраторов карать только профессиональных спекулянтов, а не останавливать поезда и автомобили и не обыскивать пассажиров — если крестьянин продает своим городским знакомым оставшиеся после выполнения плана продукты, то не нужно этому мешать, чтобы не создавать дополнительной напряженности^{611}.

С того момента, когда нацистская политика вооружений и подготовки к войне подчинила себе все остальные сферы, в сфере продовольственной политики взошла звезда компетентного в вопросах продовольственного снабжения технократа, статс-секретаря в аппарате Генерального уполномоченного по четырехлетнему плану Герберта Баке[40]; его поддерживали Гиммлер и Геринг. Не понимая новых задач и не имея здоровья для упорной работы и интриг, Дарре утерял всякое влияние и интерес к работе, а также поддержку и дружбу Гиммлера^{612}. Впрочем, формально Дарре так и не был освобожден от должности министра; по состоянию здоровья он вышел в отставку 13 мая 1945 г., но с 1938 г. все дела министерства вел Баке. Фактическое отстранение от дел после войны позволило Дарре говорить о «преследовании» со стороны нацистов^{613}. Некоторые историки (Хаусхофер, Брамсвелл) также пытались представить Дарре борцом за крестьянские интересы и за прогрессивные экологические ценности. Но эти попытки несостоятельны по причине расистских и шовинистических установок Дарре. В 1949 г. он был осужден на семь лет, в 1950 г. досрочно освобожден и умер от цирроза печени в 1953 г.^{614}

Баке же со временем стал настоящим продовольственным диктатором, ему и досталась неблагодарная задача выжать все возможное из крестьян до завоевания «жизненного пространства» на Востоке; в 1944 г. он и фактически стал министром продовольствия. Баке, будучи убежденным нацистом, тем не менее, в отличие от Дарре, последовательно выступал за интенсивную технизацию и рационализацию сельскохозяйственного производства. К такой жесткой позиции Баке толкало и руководство: Гитлер боялся «генерала Голода», который одолел немцев в Первую мировую войну, и стремился к максимальному сокращению продовольственного дефицита. В момент начала войны Третий Рейх располагал значительными резервами зерна (8,6 млн. тонн), но они не были достаточными, для ликвидации дефицита нужны были жесткие меры и непопулярные решения, и Баке готов был действовать в этом направлении. Во время войны в соответствии с Законом об управлении хозяйством (от 27 августа 1939 г.) в Германии существенно изменялся порядок государственной заготовки сельскохозяйственных продуктов: свободная их продажа практически воспрещалась, все продукты подлежали обязательной сдаче на заготовительные пункты. Закон предусматривал даже принудительное взыскание установленных норм. Если ранее основной формой экономических связей в аграрном секторе была система контрактов, то упомянутым законом было введено обязательное контингентирование^{615}, которое мало чем отличалось от выполнения плана в советских колхозах. Если до закона 27 августа 1939 г. РНШ рассматривалось как самостоятельная инстанция, подразделявшаяся на земельные «крестьянские общества», то после принятия этого закона оно целиком попало в ведомство министерства сельского хозяйства и утратило всякую автономию. С начала войны продовольствие у крестьян практически конфисковывали. Все меры по рациональному распределению имеющегося продовольствия были довольно эффективными: карточная система распределения продовольствия существовала, но первое сокращение рационов по карточкам произошло только 6 апреля 1942 г. — хлеба стали выдавать вместо 3650 граммов — 3400 граммов, рацион жиров сократился с 800 до 600 граммов в неделю. Если до войны каждый немец ежедневно получал 3000 калорий, то в 1939 г. — 2400, а в 1945 г. — 1400 калорий. До осени 1944 г. на продовольственном рынке немцы не ощущали практически никакого напряжения. Для сравнения можно указать на то, что в Англии трудности с продовольствием начались сразу — в 1940–1941 гг.^{616} Если в Первую мировую войну урожай зерна, картофеля и сахарной свеклы составил 60–64% от довоенного уровня, то в 1944 г. этот показатель составлял в Германии — 78% зерновых от довоенного уровня, 80% по картофелю и 100% по сахарной свекле^{617}. Понятно, что это относительное благополучие в продовольственном снабжении и в урожайности не было исключительно итогом усилий немецких крестьян, но также и ограбления оккупированных стран (в 1942–1943 гг. поставки из оккупированных районов составляли 15%) и использованием на селе труда военнопленных (к 1944 г. на селе в Германии работало 2,4 млн. иностранцев).