– Нет, у меня идея получше. – Джон перехватил инициативу у сестры. – Мы незаметно проведем тебя в дом, и ты можешь спрятаться у меня под кроватью. Мы можем отводить тебя вниз и кормить, когда мамы с папой нет дома.

После этого я действительно запаниковал. Если бы мы начали делать все эти вещи, то совсем скоро взрослые бы что-нибудь заподозрили и начали задавать серьезные вопросы. А эти дети не были похожи на тех, кто может выдержать любой допрос. Они относились ко всему как к восхитительной игре, как и любые нормальные дети, но для меня все было в высшей степени серьезно, вопросом жизни и смерти. Если бы меня схватили и отвели домой, я был вполне уверен, что мама окончательно потеряла бы контроль и убила бы меня при следующей вспышке гнева.

– Не думаю, что это сработает, – сказал я, не желая показаться неблагодарным. – Но я очень голоден.

– Хорошо, – сказал Джон, вскочив, – мы закатим тебе настоящий пир.

– Не сходи с ума, – ответил я. – Не бери ничего такого, чего кто-нибудь может хватиться. Нам незачем вызывать подозрения.

Несмотря на мои просьбы проявить сдержанность, они решили делать, что захотят, и были слишком возбуждены, чтобы внять голосу разума. Все бросились бежать по домам, сказав ждать их в моем сарае.

Дома они окончательно спятили, опустошая родительские буфеты и серванты, и принесли мне охапки постельного белья и пакеты, полные еды, превратив сарай в маленький уютный домик, что-то среднее между детским лагерем и пещерой Санта-Клауса. Не все из принесенного было хорошо продумано (например, консервные банки с тушеной фасолью без консервного ножа), но все равно они принесли достаточно, чтобы я наелся до отвала, пока они болтали вокруг меня о планах на будущее, о том, как они будут обо мне заботиться и прятать меня. У меня снова возникло чувство, что я – щенок, но, по крайней мере, теперь я был желанным семейным любимцем, а не презираемым грязным псом.

– Ты будешь нашим лучшим другом-беглецом, – говорили они, с гордостью показывая все украденные для меня припасы, – и мы никогда никому не скажем, что ты здесь.

Но я все еще не был уверен на их счет, не верил, что они долго смогут хранить такой волнующий секрет от своих семей, но все же было приятно быть центром внимания друзей, и я был благодарен им за принесенное постельное белье и еду. Меня тронуло и одновременно опечалило то, как поразительно отличалась забота этих детей ко мне в этой хижине и отношение мамы, Амани и прочих членов семьи ко мне в прошлом, когда я был еще маленьким ребенком. Почему моя собственная семья не хотела заботиться обо мне вот так? Я решил прекратить переживать из-за тех вещей, которые все равно уже не изменить, и просто наслаждаться выпавшим мне счастливым случаем, пока я не двинусь дальше через несколько дней.

«Все плохое теперь позади, – напомнил я себе. – Мне больше не нужно об этом думать».

Мои новые друзья, очевидно, переживали и не хотели оставлять меня на ночь одного, расставаться и возвращаться к себе домой. Я думал, что половина из них хочет остаться и разделить со мной это приключение еще немного, но по мере того, как становилось поздно, я все больше волновался, что родители начнут интересоваться, где они, и пойдут их искать.

– Что, если какой-нибудь незнакомец будет проходить мимо и нападет на тебя? – спросила сестра Джона, и все с ней согласились.

– Ничего такого не случится, – заверил их я, страстно желая, чтобы они ушли. – Здесь достаточно темно, никто меня не заметит.

– Но тебя могут съесть дикие звери, – предположил кто-то еще.

– Нет, что вы, – настаивал я. – Я буду в полном порядке.

Я продолжал попытки убедить их, что вполне без опасно оставить меня здесь одного, особенно настаивая на том, как важно, чтобы ни одна живая душа не узнала обо мне. Они пообещали, и я знал, что они постараются изо всех сил. В конце концов, они неохотно согласились оставить меня, и я устроился под одеялами, чтобы провести ночь в тепле и с приятно наполненным желудком.

В следующие несколько дней друзья приходили ко мне после школы каждый вечер, принося все больше припасов, гораздо больше, чем мне было нужно или я мог съесть. На пятый день Джон отвел меня в сторону и сделал новое предложение.

– Почему бы тебе не жить с нами? – предложил он, и было видно, что он много об этом думал и, возможно, обсудил со своей сестрой. – Ты можешь быть моим старшим братом. Если я скажу родителям, что твоя мать опасна, они смогут тебя усыновить, и ты сможешь остаться с нами навсегда.

Я не мог отрицать, что это заманчивое предложение, но был достаточно взрослым и опытным, чтобы знать, что шансы на такое чудо приблизительно равны нулю. Я знал, что мать никогда не отдаст меня, пока кто-нибудь не заплатит ей достаточную сумму, чтобы компенсировать ее денежные потери. Я был слишком ценен для нее в качестве возможного источника дохода, и она все равно не подарила бы мне возможность быть счастливым. К тому же я не мог представить, чтобы родители Джона были так уж захвачены идеей усыновить бездомного ребенка с трудностями в обучении и с проблемным поведением в прошлом только потому, что их попросили об этом их собственные дети.

– Нет, – сказал я, немного с большим чувством, чем хотел. – Мне хорошо здесь. Честно.

Этим вечером Джон решил, что мне нужно принести для разнообразия горячей еды. Сидя за обеденным столом со своей семьей, он начал незаметно складывать в сумку запеченную картошку, а после заявил, что ему нужно в туалет. Джон помчался в хижину, чтобы отдать мне картошку, пока она не остыла, но, когда он вернулся к столу только через десять минут, мама захотела знать, где он был.

– Я был в туалете, – соврал Джон.

– Нет, не был, – ответила его мама, – потому что я проверила. Я видела тебя снаружи.

– Там была бездомная собака, – сказал он, пока его мозг судорожно придумывал убедительное прикрытие. – Мне стало ее жаль.

Несмотря на быструю выдумку Джона, подозрения его матери росли. Она уже заметила, как много вещей исчезло из кухонного шкафа за предыдущие несколько дней, и чувствовала, что за этим что-то кроется. Она точно не поверила, что ее сын подкармливает бездомную собаку банками тушеной фасоли, батонами хлеба, бутылками молока и упаковками хлопьев. Она задавала вопросы снова и снова, пока наконец неспособность моего друга врать прямо в глаза своей матери не взяла верх, и он выложил всю историю как на духу. Я подозреваю, что для него было большим облегчением сбросить с души этот камень, он был не из тех парней, которые с легкостью врут своим родителям, даже если верят, что это ложь во спасение.

Я же ничего не знал о случившемся, собираясь провести еще одну ночь в моей хижине. Я понял, что что-то не так, только когда проснулся ночью, услышав снаружи шаги, с хрустом ступающие по гальке на путях. Немедленно вскочив, я отбросил принесенные мне одеяла и встал на коленях у двери. Я смотрел наружу через щель и слышал, как громко стучит мое сердце, пока пытался разглядеть в темноте опасность. Я увидел луч фонарика, приближающийся ко мне. Фигура человека, держащего его, была слишком высокой для ребенка, а походка слишком тяжелой, больше похожей на походку взрослого мужчины. Не зная, что делать дальше, я прислонился к двери, напирая на нее всем телом и выигрывая несколько секунд на оценку ситуации. Я решил, что это – техник или ремонтник, выполняющий какую-то ночную работу, и начал прикидывать, как прошмыгнуть в дверь мимо него, чтобы он не успел схватить меня или не успели подойти его приятели.

Шаги остановились прямо напротив двери, и тонкий луч света проник в щель, заставляя меня машинально увернуться и спрятаться.

– Кто там? – спросил мужской голос. – Джо, это ты?

Теперь я пришел в замешательство – откуда ночной незнакомец знал мое имя?

– Я – полицейский.

– Отвали! – закричал я, не в силах придумать что-нибудь умнее в данных обстоятельствах. Я думал о полицейском, приходившем в подвал и к дяде Дугласу, и задрожал от мысли, что меня арестуют и я снова попаду в их руки.