Завтра он попробует подыскать себе другое жилье, что-нибудь небольшое и комфортабельное в центре города. Бобби стал специальным европейским корреспондентом газеты «Нью-Йорк стэндард», обосновавшимся в Лондоне, но в самое ближайшее время планирующим перебраться в Париж. Захватив Норвегию и Данию, немецкие войска подступили к границам Бельгии, Голландии и Франции, и известий об их вторжении в эти страны ожидали со дня на день. Бобби полагал, что как американцу ему ничего не грозит и он сможет благополучно составлять и передавать на родину отчеты о существующем положении дел.

Две с половиной недели назад Бобби получил место заместителя редактора газеты. Выйдя наружу, он испустил радостный вопль и, поймав такси, помчался к дому Анны. Он сгорал от нетерпения сообщить ей радостную весть. Бобби было уже тридцать пять лет, но ему не часто приходилось иметь дело с женщинами. Нельзя сказать, что жена вселила в него уверенность, когда бросила его после того, как он потерял работу, причем не по собственной вине, а в Спрингфилде у Бобби не было времени на личную жизнь. Откровенно говоря, он умышленно ушел с головой в работу, не желая заводить романы, но при этом не забывал Анну и ее доброту. А когда они снова встретились, Бобби вдруг понял, что нашел то, что искал. Она была той самой женщиной, которую он ждал всю жизнь. Было в ней нечто не от мира сего, какая-то безыскусность, неповторимая, уникальная для того, кто сделал карьеру в мире шоу-бизнеса, но от этого Анна лишь выглядела еще привлекательнее в его глазах. И Бобби имел все основания полагать, что и она не осталась к нему равнодушной.

Но оказалось, что он ошибается. Бобби попросил консьержа позвонить ей и сказать, что ждет ее внизу, уже представляя себе, как загорятся огнем ее чудесные фиалковые глаза, когда он сообщит, что получил работу, которой добивался, и что совсем скоро переедет в Нью-Йорк.

Господи, каким же он был идиотом! Консьерж за стойкой сообщил, что Анна Мюррей не желает его видеть.

— Почему? — спросил Бобби, но тот лишь пожал плечами:

— Откуда мне знать, приятель, верно?

— Она больна?

— И этого я тоже не знаю. Пару часов назад я отправил наверх еще одного молодчика, и тот до сих пор не вернулся. Может, она занята с ним?

— Можно мне прийти завтра?

— Это уж тебе решать, приятель. Но если дамочка просит меня держаться от нее подальше, я понимаю намек и не навязываюсь.

Именно так Бобби и поступил. Сердце его было разбито. Чувствуя себя уязвленным, как еще никогда в жизни, он вернулся в газету, попросил редактора принять его и заявил, что работа ему больше не нужна. Он не стал говорить об этом вслух, но ему хотелось лишь вернуться обратно в Спрингфилд, погрузиться в проблемы газеты и забыть о женщинах до конца своих дней.

Редактор проявил сочувствие и понимание. Кроме того, он обладал прекрасной интуицией.

— Это как-то связано с женщиной? — поинтересовался он.

Бобби кивнул. У редактора было добродушное лицо, и по возрасту он годился ему в отцы. Бобби пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться прямо в кабинете и не рассказать пожилому мужчине обо всем. Вместо этого, стараясь, чтобы голос его не дрожал, он заявил:

— Как быстро меняется жизнь; выходя из вашего кабинета, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас я опустился на самое дно.

Это может случиться с каждым, сынок. Возьмем, к примеру, Скипа Хиллиера, нашего европейского корреспондента. Ехал он себе по тихой деревенской дороге в графстве Саффолк в Англии, прямой, как стрела, но не вписался в очередной поворот и врезался в стену. В результате у него сломаны обе ноги, три ребра, ключица и вывихнуто запястье. Так что в гипсе ему лежать еще долго, — с горестным вздохом закончил он. — У нас в газете появилась очередная вакансия. Я смогу обойтись без заместителя, но без своего представителя в Европе — никак, особенно когда там идет война. Премьер-министр Великобритании по уши в дерьме, народ требует Уинстона Черчилля. А тут еще этот малый, Гитлер, вышел на тропу войны, и одному Богу известно, на какую страну он позарится в следующий раз.

— А не могу я заменить Хиллиера? — повинуясь внезапному порыву, спросил Бобби.

Редактор — его звали Билл Фланаган, и он до сих пор разговаривал со слабым ирландским акцентом — покачал головой.

— У тебя нет опыта, сынок. Что тебе известно о войне?

— Все! — с жаром вскричал Бобби. — Я каждый божий день читаю вашу газету от корки до корки. Я знаком со всеми отчетами Скипа Хиллиера. Я знаю, какова ситуация с британским правительством и что англичанам приходится ой как несладко после того, как они потеряли сотни своих кораблей. Я прихожу в бешенство, когда кто-нибудь здесь именует эту войну «ненастоящей»: нет ничего ненастоящего в том, когда в твой корабль всаживают торпеду. Очередной страной, которую почти наверняка захватят немцы, станет Норвегия. Я хотел уехать из Спрингфилда главным образом потому, что он слишком провинциален — я уже говорил вам об этом.

И сейчас, по некотором размышлении, Бобби расхотелось возвращаться туда и во что-либо вникать. Билл Фланаган сочтет его ненормальным, раз он отказывается от одной работы и требует другую, но возможность переехать в Лондон и писать отчеты о войне показалась ему замечательной. Это будет лучшая работа на свете. Она поможет ему забыть об Анне.

Редактор улыбнулся.

— Твой энтузиазм — и твои знания — производят впечатление. Дай мне поразмыслить и позвони завтра утром.

Бобби позвонил на следующее утро, и ему сказали, что он получил работу. Он помчался обратно в Спрингфилд, где ему пришлось задержаться, пока он не убедился, что оставляет газету в надежных руках — у него не было времени отработать положенный месячный срок после подачи заявления об увольнении, — и вот теперь он оказался в Лондоне. Бобби не забыл Анну и никогда ее не забудет, но восторженное волнение от переезда на другой континент смягчило боль потери.

Сняв квартиру на Доувер-стрит, неподалеку от Пикадилли[72], Бобби, по просьбе Билла Фланагана, отправился проведать Скипа Хиллиера, своего предшественника, в больницу в Саффолке. «Это приободрит негодяя, если он будет знать, что газета беспокоится о нем».

Бобби поехал на поезде, даже не пытаясь взять напрокат или купить автомобиль, — достать бензин в Англии было очень трудно, а станет еще труднее. Его очаровали поля с мягкой зеленью, каменные домики под соломенными крышами, наверняка простоявшие многие века, огромные величественные особняки в стиле Тюдор и многочисленные повозки, запряженные лошадьми, которыми управляли мужчины в крестьянской одежде. Однако же Бобби отдавал себе отчет в том, что остальные части страны далеко не так живописны; например, города вроде Бирмингема, Ливерпуля и Манчестера, где родилась свекровь Анны и где он, тем не менее, хотел побывать.

Единственной незабинтованной частью Скипа Хиллиера оставались голова и кончики пальцев, а в остальном он сильно смахивал на египетскую мумию. Синяки, украшавшие его физиономию, уже начали желтеть.

— Я привез тебе сигареты, — сообщил ему Бобби после того, как представился.

— Я не могу курить, я не могу даже согнуть руку, — с угрюмым видом, что было вполне понятно, сообщил ему репортер. — Хотя капелька горячительного мне бы не помешала. Я могу пить через соломинку, только нужно, чтобы мне поднесли ее ко рту. Сможешь прислать мне бутылочку? — Он жалобно шмыгнул носом. — Я здесь умираю.

— Постараюсь, — пообещал Бобби, не имея ни малейшего намерения выполнять обещание.

По словам Билла Фланагана, причиной аварии почти наверняка стала чрезмерная привязанность Хиллиера к алкоголю. «Скорее всего, он накачался до самых бровей, когда разбил машину, — сказал редактор. — Обещай, что хочешь, но не давай ему ни капли спиртного».

Бобби закурил «Мальборо» и поднес сигарету к распухшим губам своего предшественника. Хиллиер жадно затянулся и выдохнул струю дыма прямо Бобби в лицо, после чего разразился тирадой об Англии и англичанах, английской кухне и невероятных трудностях, с которыми сопряжены поиски сигарет и приличной выпивки. Не забыл он и подружку, бросившую его после того, как он попал в аварию, — у нее еще был какой-то титул. Или у ее кузена?