Анна ответила, что, дескать, она тоже теряется в догадках. Мужчины уже чувствовали себя в Лос-Анджелесе как дома, а вот женщины так и не смогли к нему привыкнуть. Лиззи более всего донимала жара. Выходить на солнце она не хотела и потому вынуждена была целыми днями сидеть в четырех стенах. Без нью-йоркских друзей ей было очень одиноко. Против жары Анна ничего не имела, зато ей не нравилось сниматься в кино.

Они с Лиззи сидели на парусиновых стульях в маленьком дворике позади дома, куда солнце заглядывало только по утрам и где было настолько прохладно, насколько это вообще возможно днем в Лос-Анджелесе. Вдалеке сверкал и искрился бассейн в форме сердца. Анна с удовольствием поплавала бы в нем, но она не хотела оставлять Лиззи одну: только по воскресеньям у той бывала компания.

— Как идут съемки? — полюбопытствовала Лиззи. — Стоит мне спросить об этом Олли, как он разражается очередной тирадой о каком-то Вандервельте, а Герби говорит, что ничего не знает.

— Я тоже не знаю, — призналась Анна. — Все так запутано и сложно, что мне трудно судить. Сцены снимают совсем не в том порядке, в каком они идут по сценарию. Вчера, например, мы снимали финал и отрывки из середины — это как-то связано с присутствием хора и экономией денег на том, чтобы не приглашать его снова. Театр мне нравится гораздо больше.

Самое же неприятное заключалось в том, что танец часто приходилось прерывать, когда она только-только входила во вкус, а затем повторять его снова и снова. Иногда номер вообще начинался с середины, и Анна теряла настрой. Это настолько беспокоило ее, что к ней вернулись головные боли, от которых, казалось, она избавилась навсегда.

Лиззи кивнула.

— Театр живой, люди там настоящие, и атмосфера просто чудесная. Кинофильм не сравнится со спектаклем. Ох, Анна, — с дрожью в голосе произнесла она, — я так скучаю по Нью-Йорку!

— Я тоже.

Анна так тосковала по этому городу, что ей хотелось плакать, когда, просыпаясь по утрам, вместо Центрального парка, залитого солнцем, дождем или даже засыпанного снегом, она видела за окном голубые волны океана, накатывающие на золотистый пляж. Она скучала по магазинам, по Льву, но более всего ей недоставало театра. Особенно девушка скучала по тому периоду, когда Герби вывихнул лодыжку и ее партнером стал Флип Унгар.

Она ни за что не призналась бы в этом ни единой живой душе, и в первую очередь матери Герби, но, танцуя с Флипом, она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение. Анне казалось, что она выступает в паре с собственным отражением, которое точно знает, что и как делать. Она вовсе не ждала с нетерпением того момента, когда Герби поправится и ей вновь придется танцевать с ним. В каком-то смысле Герби стал для нее обузой. Анна постоянно беспокоилась, что он может сделать ошибку, и тогда ей придется маскировать ее собственной ошибкой, чтобы зрители ничего не заметили. Флип же не ошибался никогда.

Но однажды февральским вечером с Олли случился один из его приступов бешенства, и он начал проклинать Конрада Абеля на чем свет стоит.

— Это он во всем виноват, это все его проделки! — орал он, обращаясь к Лиззи. — Но это ему с рук не сойдет! Я достану ублюдка, вот увидишь.

Никто, кроме семьи Олли — и Анны, — не знал о его приступах бешенства, о том, что он швыряет все, что попадет ему под руку, и пинает ногами мебель, — в присутствии посторонних людей он был сама любезность и обходительность. Однажды Олли запустил в стену одной из картин Лиззи и сломал раму, чем довел жену до слез. Впрочем, эти приступы никогда не длились долго, и после них он был мил и тих, как агнец.

Когда Олли впадал в бешенство, Анна запиралась в своей спальне до тех пор, пока он не успокаивался, но в ту ночь она уже лежала в кровати и потому удивилась, когда Олли постучался к ней в дверь и спросил:

— Я могу поговорить с тобой, милая? — Голос его звучал спокойно, но ведь он и прежде никогда не злился на нее.

Войдя, он сказал ей, чтобы с утра пораньше она начинала укладывать вещи.

— Мы переезжаем в Калифорнию, — сообщил Олли. — Я уже давно собирался туда. Нью-Йорк мне надоел. Я намерен заняться производством фильмов.

— А как же шоу? — запротестовала Анна. — Я не могу подвести остальных.

— А ты никого и не подведешь, — заявил он. — Шоу закрыто. Мне только что звонили. Спонсоры вышли из игры.

— Но нас так хорошо принимали...

Насколько она знала, их гастроли были расписаны на шесть месяцев вперед. Неужели решение спонсоров выйти из игры на этом этапе могло иметь какое-либо значение? Нет, что-то здесь было не так. И почему об этом первым узнал Олли, а не она или Герби? Ведь это его непосредственно не касалось. Но Олли был явно не в настроении давать какие-либо объяснения.

На следующее утро Анна собрала свою одежду, оставив большую ее часть Кристине, чтобы та выслала вещи следом. Лиззи наотрез отказалась продавать квартиру, и Кристина оставалась в ней в качестве сторожа, а вот Эрику придется искать себе другую работу после того, как он поставит «дюзенберг» в гараж на длительное хранение.

Анна хотела попрощаться с Шульцами и позвонить в театр, но телефон в гостиной уже не работал, а аппарат в «берлоге» монополизировал Олли.

Эрик отвез их на Гранд-Сентрал-стейшн. Лиззи готова была расплакаться, а вот Герби сохранял свою обычную жизнерадостность. Олли снова был в привычном расположении духа и показал им сценарий, права на который приобрел.

— Он называется «Когда поют ангелы». Я получил его только вчера. Узнав о том, что спонсоры прекращают финансировать шоу, я сказал себе: «Сейчас или никогда». Я откладывал переезд достаточно долго; пришло время действовать...

— Пожалуй, я налью себе чего-нибудь прохладительного, — голос Лиззи вторгся в воспоминания Анны. Сняв шляпу, она принялась обмахиваться ею. Волосы у нее взмокли от пота. — В один далеко не прекрасный день я просто растаю.

Анне было искренне жаль Лиззи, которая теперь стала ее свекровью и всегда была добра к ней. Девушка наклонилась за журналом, лежавшим под шезлонгом, и увидела, что он раскрыт на странице, где напечатана фотография их с Герби свадьбы.

Предложение руки и сердца, сделанное Герби, стало для Анны полнейшей неожиданностью. Они прожили в Лос-Анджелесе всего пару недель и лежали у бассейна, читая сценарий «Когда поют ангелы», когда он внезапно упал перед ней на колено и предложил выйти за него замуж.

— Но почему? — не слишком романтично спросила она.

— Потому что я люблю тебя! — воскликнул Герби, убирая прядь волос, которая постоянно падала ему на лоб и лезла в глаза. — К тому же ты уже стала одной из нас. Почему бы тебе не довершить дело и не превратиться в члена семьи на полном пансионе — не стать миссис Герби Блинкер? Ты ни в чем не будешь нуждаться, дорогая. Кроме того, это означает, что я избавлюсь от страха, что однажды ты покинешь нас и уедешь, а я не уверен, что смогу жить без тебя. Разве ты меня ни чуточки не любишь?

— В общем-то, люблю, — вынуждена была признать Анна.

— Значит, решено! — ликующе вскричал он. — Если мы любим друг друга, то будет вполне естественно, если мы поженимся.

— Нет, — Анна покачала головой. — Я не хочу выходить за тебя замуж! — выпалила она. — Я вообще ни за кого не хочу выходить замуж. Я никогда не выйду замуж; никогда, никогда, никогда.

Герби явно опешил от такого взрыва эмоций.

— А почему нет, дорогая? — мягко поинтересовался он. Когда она не ответила, он продолжал: — С тобой что-то случилось в прошлом, верно? Думаю, что понимаю тебя. Если тебя беспокоят... некоторые аспекты замужества, то обещаю, что не притронусь к тебе, пока ты не будешь готова.

— А что, если я никогда не буду готова?! — воскликнула Анна, готовая расплакаться.

Что ж, я согласен рискнуть и подождать, дорогая. Семейная жизнь — это не только то, чем люди занимаются в постели. Есть еще любовь и забота о том, кто рядом с тобой, и стремление всегда прийти ему на помощь. — Герби поцеловал ей руку. — Пожалуйста, выходи за меня замуж, Анна. Я очень люблю тебя.