— Думаю, Ла-Манш и Эверест подождут, верно, Молл? — пробормотала Хейзел, губы которой неудержимо кривились в лукавой улыбке.

— Похоже, ты права.

Молли подхватила плачущего сына и устремилась с ним наверх, чтобы покормить. Меган и Броуди она займется чуть позже, и только потом наступит черед Тома.

Отпуск получился на редкость приятным, пусть и отчасти беспокойным. Молли навещала старых друзей, стараясь проводить с Тедди и Айданом столько времени, сколько могла выкроить. Том и Финн каждый вечер заглядывали в паб, предоставляя им с Хейзел возможность поговорить о жизни со всеми ее взлетами и падениями. Неизбежно разговор заходил и об Аннемари, и о Докторе. Молли заявила, что, как ни старается, не может представить себе, чем занимается сестра в Нью-Йорке.

— Если она в Нью-Йорке, разумеется. С таким же успехом она может находиться где угодно. — Что же касается Доктора, то она затруднялась сказать, какие чувства к нему испытывает. — Он не был плохим отцом, — доверительно сообщила Молли, — хотя никогда не баловал нас и не играл с нами так, как Том — с нашими детьми или Финн — со своими. Пожалуй, смерть мамы стала для него ударом, от которого он так и не оправился.

— Слишком уж ты великодушна, Молли, — бросила Хейзел. — То, как поступил Доктор с тобой и твоей сестрой — преступление. Будь моя воля, он бы дорого заплатил за это.

— Разве можно быть слишком великодушным? И разве не Христос сказал: «Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят»?

— Он также сказал: «Мне отмщение, и аз воздам».

На следующий день Молли в одиночестве отправилась на могилу Доктора. Она знала, что Финн после долгих и мучительных размышлений решил не хоронить его рядом с мамой, что в свое время вызвало в деревне новую волну сплетен.

Кладбище лежало за церковью Спасителя, в которой Молли приняла первое причастие и где состоялась ее конфирмация (она выбрала имя Тереза). На могиле она обнаружила простую белую плиту, на которой золотом были высечены имя и фамилия Доктора, год рождения и год смерти. Эпитафия отсутствовала. Не было и обычных изречений вроде «Горячо любимому отцу» или «Скорбим безмерно». Между гладкими белыми камешками гравия пробивались сорняки, и Молли вырвала их, а потом положила на могилу одну розу из букета, который приготовила для матери. Она попыталась вспомнить приличествующую случаю молитву, но так и не смогла.

— Покойся с миром, — прошептала она наконец.

Могила матери разительно отличалась от отцовской. Она была ухоженной, без единого сорняка, а в каменной вазе стояли свежие цветы. Молли решила, что за могилой ухаживают Финн и Хейзел или же кто-то из маминых подруг из «Легиона Марии». На надгробном камне были высечены имена ее дедушки и бабушки, которых Молли никогда не видела: Падраик Кормак Коннелли, умерший в 1885 году, в возрасте всего двадцати пяти лет, и Маргарет Бриджид Коннелли, которая пережила своего супруга почти на двадцать лет и скончалась в 1904-м — в том самом году, когда родился Финн.

Молли поставила розы в вазу, но по-прежнему не могла вспомнить слова молитвы. Она не верила в особое таинство посещения могил. Мама умерла, и Молли часто думала о ней, иногда даже мысленно разговаривала с ней. Никакое количество цветов не вернет ее обратно, и осознание того, что останки матери покоятся на глубине шести футов под землей, не сулило утешения. Молли перекрестилась и пошла домой.

— Знаешь, что я думаю, — сказал Том утром в пятницу, когда они одевались. На следующий день они должны были вернуться домой. — Я думаю, что тебе с детьми нужно задержаться здесь еще на недельку.

— Без тебя?

— Я должен выйти на работу в воскресенье, поэтому мне придется уехать в субботу, но тебе-то незачем спешить, родная, — убедительно заявил Том. — Пройдет еще много времени, прежде чем мы снова приедем в Дунеатли, — по крайней мере год. Так почему бы не остаться? Тебе здесь явно нравится, дети веселятся от души, и было бы здорово, если бы ты побыла еще немного со своими братьями.

— Но я не хочу оставаться без тебя! — вскричала Молли.

Она сидела на краю кровати и надевала чулки. Том сел рядом, обнял ее обеими руками за талию и потерся носом о ее шею.

— И мне не хочется уезжать без тебя, но ведь это ненадолго, всего на семь дней. Погода стоит прекрасная, а мама будет только рада поухаживать за мной, ты же знаешь. Она закормит меня до отвала, так что к тому времени, когда ты вернешься, я поправлюсь на целый стоун.

— Ой, даже не знаю, Том.

Но он был прав, конечно. Дети резвились, погода была хорошая, так что было бы чистой воды эгоизмом отказать им в еще одной неделе отдыха здесь.

— Но откуда ты знаешь, быть может, Финн и Хейзел спят и видят, как бы мы побыстрее уехали.

Но когда Том повторил свое предложение за завтраком, Хейзел пришла в восторг.

— Я бы очень хотела, чтобы ты осталась, Молл. Финн будет скучать по Тому теперь, когда они стали добрыми друзьями, но ты с детьми компенсируешь его отсутствие, если останешься у нас еще на неделю.

Меган одобрила это предложение, и на этом вопрос был закрыт.

И вот на следующее утро, по прошествии недели, которая всем показалась чересчур короткой, Молли с дочерьми прощались с Томом, когда он садился в автомобиль ее брата. Финн должен был отвезти его на вокзал в Килдэре. Вещи Тома были уложены в старый ковровый саквояж, отыскавшийся на чердаке, что избавило Молли от необходимости везти их самой. Нервничающего и перепуганного Одуванчика посадили в картонную коробку, в которой проделали отверстия, чтобы он мог дышать.

Молли знала, что будет скучать по Тому, но она и представить себе не могла, что тоска окажется такой сильной. Она смотрела, как Финн выезжает со двора, и все, включая Тома, машут руками, пока автомобиль не скрылся из виду. Молли до сих пор ощущала прощальное прикосновение губ мужа. А тут еще Броуди расплакалась оттого, что папа уехал, и Меган обозвала ее «ревой-коровой».

— А вот я не плачу, — гордо заявила она и через несколько мгновений разрыдалась.

— А что будет, если паром утонет и папа вместе с ним? — поинтересовалась Меган, придя в себя.

Они сидели на скамье в большом яблоневом саду. На траве валялись паданцы — Нанни собирала их и выставляла в ящике за дверью, чтобы прохожие могли угоститься. Молли решила, что поступит так же, если Хейзел не станет возражать. Ее невестка была слишком занята, чтобы этим заниматься.

— Паромы не тонут, родная, — ответила Молли.

— Поезда могут столкнуться.

— Это крайне маловероятно. Поезда почти никогда не сталкиваются.

— А где сейчас наш папочка? — со слезами на глазах спросила Броуди.

— Сейчас он уже едет на поезде, так что дядя Финн должен скоро вернуться. Не забывайте, ваш папочка позвонит из телефонной будки, когда приедет в Ливерпуль, чтобы сказать нам, что добрался благополучно.

— А я смогу поговорить с ним?

— Да, Меган. И Броуди тоже.

Хейзел поддержала идею с паданцами.

— Только будь осторожна, чтобы тебя не покусали осы, — добавила она.

Киран и Оэн пришли Молли на помощь, и, когда вернулся Финн, за дверью уже стоял ящик с прикрепленной к нему запиской, гласившей: «Угощайтесь на здоровье!» Нанни всегда писала «здаровье», но никто не осмеливался сказать ей, что она допускает ошибку.

Финн подтвердил, что Том был жив и здоров, когда садился на поезд. Он скрылся в своем кабинете, заявив, что в последнее время пренебрегал работой и теперь ему придется наверстывать упущенное. Хейзел приготовила бутерброды ему на обед, и он появился лишь к вечернему чаю.

Время от времени в кабинете звонил телефон и Молли с девочками напряженно замирали в ожидании, что вот сейчас Финн позовет их и скажет, что это Том.

Они садились за стол, чтобы выпить чаю, когда он наконец позвонил.