Вот черт! Но как же мне достать тот перстень – то? Раз он его не продает ни за какие коврижки, наивно будет думать что он его мне и подарит. А больше честных способов завладеть кольцом – в голову не приходило. Было бы у меня побольше времени – я бы попыталась его соблазнить и все же уговорить мне сделать такой царский подарок. Однако и времени не было, и то что я смогу в нем такие чувства вызвать – было под сомнением.

Задачка, однако.

Ну да ладно. Посмотрим, как еще Оксанино лекарство будет действовать! Может и не придется мне над этим думать. Я натянула старенькие позорные джинсики, позорную коричневую водолазку со спущенными петлями и принялась за генеральную уборку.

Однако подумать мне все же пришлось. Одна из подлянок моего недуга была страшная слабость. Энглман напоследок выписал мне кучу энергетиков, и я пригоршнями пила их, дабы иметь возможность вести нормальный образ жизни. Я хотела умереть веселой, с бокальчиком мартини и в окружении поклонников, а никак не немощной рухлядью. Так вот… Через пару часов после того как я выпила отвар, я поняла, что давно пропустила прием экстракта гуараны и прочего, однако проклятая слабость так и не появилась. Напротив, я чувствовала себя великолепно, энергия так и хлестала через край.

«Здорово!» – подумала я. Если я даже и не выживу, то хотя бы напоследок отлично проведу время!

И с этими мыслями я пошла в прихожую, открыла сумку и достала документы из Swiss Post по всем пяти счетам, на которые я распихала полученные доллары. Счета я сделала анонимными, не дай бог меня накроют с этими баксами – отмажусь влегкую! Правда, грыз меня червячок сомнений, нашептывающий, что если я спалюсь – Зырян мои отмазки слушать не станет. И только я села в креслице и приготовилась их внимательно перечитать и прикинуть как жить дальше, как в дверь позвонили.

– Кто? – настороженно спросила я.

– Свои! – гаркнули за дверью, и я немедленно открыла. На пороге стояли Серега, ставший недавно моим соседом, и баба Грапа с тарелкой ватрушек в руках.

– А где волосы? – диким взглядом парень уставился на мою лысинку.

– Сереженька! – взвизгнула я, повисая у него на шее.

Он же, давно в меня влюбленный, тут же забыл про волосы и счастливо тискал мое метастазное тело под деланно – строгим взглядом нашей бабуськи.

– Ну будя, будя, – довольно оборвала излияния она. – На пороге держать будешь аль в дом пустишь?

– Да конечно заходите! – засуетилась я, оторвавшись от Сереги.

– Ты хоть вылечилась? – тихо спросил парень.

– Нет, – честно ответила я. – Но тут есть один вариант, возможно и вылечусь, так что не переживай.

– А если вариант не поможет?

– Значит готовься носить мне на Текутьевское кладбище цветочки по субботам, – улыбнулась я.

– Ну вы там где застряли? – наша бабуська, которая у меня чувствует себя как дома, уже давно хозяйничала на кухне.

– Идем, вишь, баб Грапа нервничает, – подтолкнула я Серегу.

– Погоди, – ухватил он меня за рукав халата. – Сколько врачи вообще обещают времени? Ну, если вариант не прокатит?

– Двадцать пять дней, – раздельно проговорила я. – И попробуй мне только истерику устроить! Не первый день в курсе о моей болезни!

Развернувшись, я пошла в кухню. Серега задержался в прихожей – снимал обувь. А может, приходил в себя от такой вести.

– Я тута ватрушек напекла, как знала что ты, сердешная, приедешь! – наша бабулька уже выставила блюдо на стол, споро вскипятила чай и нимало смущаясь долила кипяточек в чайничек с прежней заваркой.

– Баба Грапа! – закатила я глаза, – ну что ж вы чай-то портите, новый заварить что, не судьба?

– Молчи уж, – велела бабулька. – Ты видать в войну не жила, экономить надо!

Против такого убийственного аргумента я спорить не стала, все равно бабуська сделает все по-своему. Баба Грапа нам с Серегой досталась от вероломной Маруськи, моей подружки детства, в наследство. Я посчитала такой обмен весьма выгодным – куча резаной бумаги под видом долларов за отличную хозяйственную и уютную бабульку. Официально она жила у Сереги, как бывшего Маруськиного супружника, однако и у меня она чувствовала себя как дома.

Бабулька налила нам светло-желтого жидкого чайку, положила перед каждым по ватрушке и велела:

– Ну, рассказывай, чаво врачи-то? Вылечили?

– Вылечили, разумеется, – уверенно соврала я и украдкой посмотрела на Серегу – не дай бог сдаст меня! Бабулька у нас в летах, ее беречь надо.

При ярком кухонном свете было видно, что глаза у парня покраснели (неужто ревел? – удивилась я), и он беспрестанно шмыгал носом. Ну точно ревел. Но тем не менее при моей лжи он и ухом не повел.

– Ну слава те, Господи, – истово перекрестилась бабуська. – А я ведь и в церкву ходила, свечечки за тебя, сердешную, ставила Богородице. Видать, помогла все ж царица небесная.

«Как же, дождешься сочувствия от начальства», – буркнула я про себя, а вслух сказала:

– Да ладно вы обо мне. У вас-то тут как дела?

– Да чаво рассказывать? – баба Грапа степенно закусила чай ватрушкой и поведала: – Теленок у деда мово в деревне сдох, я все сокрушалась, что тебя нет, ты б мне ево мигом на ноги поставила, а так – пропал! – огорченно махнула она рукой.

За месячишко до болезни я с бабулькой ездила к ней в деревню, забрали ее немудреные вещички, да она своего деда чуть до инфаркта не довела пространными ЦэУ. Я же, пока она деда на ум наставляла, прошлась по хозяйству и подлечила живность, за что заслужила бабкину и дедкину вкупе горячую любовь.

– Ну что ищщо? Картошку выкопали, Серега подмог, соленья – варенья, все как у людёв сделала. Да и обратно вот в город к вам приехала, доглядывать за вами.

– Ну а ты, Серый, что скажешь, как дела?

Он посмотрел на меня красными глазами и сказал:

– А что я? Все нормально.

– Вот и поговорили, – пожала я плечами. – Давай хоть друзей позовем, пивко попьем, песенки под гитару попоем.

– Не, я не могу, – отказался он.

Я чуть в осадок не выпала. Чтобы Серый отказался от моего общества – это было на моей памяти впервые.

– Ну как хочешь, – ошарашено произнесла я.

«На лысинку свою в зеркало глядела? – ехидно вылез внутренний голос. – Ну так чего удивляешься?»

«Завтра куплю парик, – мрачно осадила я его».

«А как же последний писк и тату – салон?» – невинно осведомился он.

«Сгинь, а ?» – попросила я его по-хорошему.

Как не странно, он послушался.

Посидев и поболтав часика два, бабулька пошла смотреть перед сном новости, Серега тоже потянулся за ней, даже не попытавшись задержаться. Я решительно его не узнавала. Если я ему не нравлюсь настолько, что он не хочет со мной оставаться наедине, то почему у него глаза – то на мокром месте?

Закрыв за ними дверь, я пошла в кухню, выпила оставшийся отвар, перемыла посуду и решила что хватит с меня на сегодня. Времени – девятый час, пора мыть ноги и ложиться спать. И только я приняла такое решение, как странные звуки привлекли мое внимание. Кто-то возился у моей двери, негромко при этом матерясь. Я прошла в прихожую, приложила ухо к двери и заинтересованно прислушалась.

– Вот холллера! Ты, …, я тя научу советскую власть любить! …! Ну, …, кому говорю, лезь!

И все в таком духе. Голос был мужским, нетерпеливым, и явно нетрезвым. При этом обладатель голоса интенсивно возился около моей двери. Не выдержав, я открыла дверь и наткнулась на мужичка в фуфайке, кроличьей ушанке с оторванным ухом и замасленных штанах, который усердно пихал картонную телефонную карточку в прорезь для магнитной карты – ключа.

– Чем занимаемся? – полюбопытствовала я.

Мужичонка поднял на меня пьяненькие голубые глаза, и внезапно дернул меня за руку, вытащив на лестничную площадку.

– Ты что, ворюга, тут делаешь? – заорал он, обдавая меня запахом свеженькой водки. Я чихнула, основательно прокашлялась и признала своего папеньку в мужичонке.

– Я не ворюга, ты чего? – удивилась я.