— Признайся, ты же не всерьез обдумывал его предложение?
Алан молчал. Он так надолго затих, что Мэй перестала дожидаться ответа — прислонилась головой к стеклу. Перед глазами у нее все то расплывалось от усталости, то снова приходило в фокус под действием жар-плода, а под ложечкой холодело. Она твердила себе, что Алан тоже устал, что у него случайно вырвалось…
Голос Алана прозвучал тихо и напевно, словно музыка колыбельной. Только потом смысл его слов просочился сквозь туман, окутавший рассудок Мэй.
— Даже если у меня получится, даже если Ник станет подчиняться глупым человеческим законам, которые я хочу ему привить, это не навсегда. Когда-нибудь я умру, а он — нет. Он может вечно поддерживать жизнь в своем теле или вообще обойтись без него. А потом ему, чего доброго, станет одиноко, и он пригласит друзей-демонов на огонек. Все, чему я его учил, забудется. Он прожил тысячу жизней и забыл о них, может забыть и эту. Тут столько ловушек, что в конце концов не попасться он не сможет. И тогда пострадают сотни людей. А вина будет на мне.
На этом месте Мэй окончательно проснулась. Стылый утренний воздух проникал даже сквозь закрытое окно, отчего ее шея покрылась мурашками.
— Потому что я поставил своего брата над целым миром, — тихо продолжил Алан. Его голос завораживал, несмотря на смысл сказанного. — У меня не было прав это делать. Я не могу сослаться на то, что действовал сгоряча, наобум, под влиянием отчаяния. Я хорошо все обдумал. Все просчитал. В итоге двое невинных уже погибли — из-за меня!
— У тебя есть одно оправдание.
Мэй вспомнила, как колдуны Круга Обсидиана и их кошмарный главарь Артур столпились перед кругом-западней, куда поймали Ника, словно ведьмы перед котлом с некрещеным младенцем.
Тот, кого Алан любил, оказался в опасности. Мэй поступила почти так же, когда убила колдуна ради Джеми, — заранее все обдумала, а как только подвернулся шанс, ухватилась за него. Только потом она поняла, что не может избавиться от последствий. Такие решения пятнают все обозримое будущее.
Мэй знала, каково это: без конца вспоминать кровь у себя на руках.
— Такое ничем не оправдать, — ответил Алан срывающимся голосом.
Остаток пути они молча ехали сквозь туман.
Когда Алан свернул к их с Ником дому, Мэй показалось, что кто-то оставил в комнатах свет.
Своего ключа она не взяла, а Джеми был не в том настроении, чтобы впускать ее, если швырнуть камешек ему в окно. Что сказала бы мать, заявись Мэй в полпятого утра, было даже страшно представить. Хорошо, что Алан милостиво предложил свою комнату.
— Чур, я сплю на диване, — ответила Мэй зевая. Алан отстегнул ей ремень безопасности, а она вяло отмахнулась. — Если что, могу за него подраться.
Тут Алан налег на руль и прищурился, что-то высматривая впереди. Мэй посмотрела туда же, после чего они оба заметили странный луч.
Никто не оставлял в доме свет, поняла Мэй через несколько секунд. Это фонарь в окне сиял каким-то особенно ярким огнем, посылая лучи-прожекторы во все стороны. Его стекло было поделено на четыре части чугунными перегородками.
— Это… — начал Алан.
— Лампа-маяк! — подхватила Мэй.
— Она освещает путь страннику, — сказал, будто продекламировал, Алан. — Манит заблудшего домой. — Он покачал головой, слегка скривился и, опираясь на дверцу, вынырнул из машины. — Ник возражал против моей поездки на Ярмарку, — добавил Алан, обойдя капот.
Мэй пресекла его галантные порывы — сама открыла дверцу и выпрыгнула из машины. Алан пожал плечами, улыбнулся ей и пошел отпирать дверь. При этом он стоял к Мэй спиной, перебирал ключи и говорил самым будничным тоном — вероятно, прятал свое довольное лицо.
— И незачем было тратить маяк на меня. Тем более что они стоят уйму денег. — Алан впустил Мэй за порог. — Вот ведь выкинул глупость…
— Точно, — сказала Мэй.
Алан мельком глянул на нее поверх очков, благодарно и немного сконфуженно.
Свет от лампы-маяка теперь лился внутрь дома из гостиной сквозь приоткрытую дверь небольшой прихожей. Алан осторожно толкнул ее — почему осторожно, Мэй поняла, только когда дверь отворилась полностью: на диване спал Ник, положив локоть под голову и свесив ноги с подлокотника. Удобство сомнительное.
Алан проковылял в комнату.
— Эй, — тихо окликнул он. — Эй, проснись же! Мы дома!
Ник распахнул глаза и четко выпалил:
— Все, все, уже встал.
После чего опять уткнулся носом в плечо. Тень от длинных ресниц легла ему на бледное лицо.
— Нет, не встал, — мягко пробасил Алан без намерения его разбудить. Потом протянул руку и смахнул черную прядь у Ника со лба, чего тот никогда не позволил бы в бодрствующем состоянии.
Он даже во сне поежился от этого жеста. Серая футболка Ника перекрутилась и приоткрыла угловатое бедро и плоский живот, перехваченный черным ремнем с кинжальными ножнами — рукоятка ножа вдавилась ему в кожу.
— А он что, всегда спит с оружием? — спросила Мэй и осеклась: Ник шевельнулся. Она на пробу поставила ногу за порог — Ник тут же приподнял голову. Мэй спряталась.
— Да, и не он один, — оглянулся на нее Алан.
Она промолчала, чтобы не будить Ника. Брат так и застыл над ним, держа руку в нескольких миллиметрах от его лица. Ник спал совершенно беззвучно — ни вздоха, ни всхрапа, ни шепота. Он даже во сне отличался от людей.
Алан устало, измученно выдохнул и захромал к окну гасить лампу-маяк, а Мэй отправилась в кухню налить себе воды.
Она не чуяла собственной жажды, пока первый глоток не смочил ей горло. Пересохший язык будто окатило прохладной волной. Мэй облокотилась на шкафчик рядом с мойкой и приникла к скользкому запотевшему стакану.
За ней на кухню зашел Алан. Судя по потеплевшей улыбке и взгляду, он до сих пор пребывал под впечатлением от зажженной для него лампы-маяка.
— Раз так, я не против занять лежанку Ника, — сказала Мэй. — Тогда мы оба сможем выспаться.
— Кстати, — сказал Алан, потирая глаза, — в воскресенье у меня полторы смены, так что в семь я должен быть на работе. По поводу лежанки, моей или Ника — выбор за вами, мисс. Лично я сейчас буду пить кофе.
Он поставил чайник, снял с полки чашку и банку с бурым порошком. В доме Кроуфордов была кофемолка — единственный кухонный прибор, которым умели пользоваться Мэй и ее мать. Растворимого Аннабель Кроуфорд никогда бы не потерпела.
— Короче, — с заминкой произнесла Мэй, наблюдая, как пышет паром чайник, — ты полез в горы с больной ногой, зная, как ярмарочный люд к тебе относится, зная, что с утра на работу, в то время как Ник трясся за твою жизнь. Зачем, объясни?
Алан усмехнулся, помешивая кофе.
— Разве непонятно? — спросил он. — Думал тебя порадовать.
— Эм-м, — произнесла Мэй, вертя в руках стакан, — и для этого тебе пришлось убить целый вечер на то, что тебе неприятно, да еще и опасно. Странноватые у вас, мальчики, представления о свидании.
Напротив мойки и шкафчиков было окно, оклеенное изнутри матовой пленкой. Пленка эта на углу отслоилась, но даже там восходящее солнце расплывалось в дымке, а его свет будто касался кудрей Алана призрачными золотыми пальцами.
Он усмехнулся.
— В моем представлении для свидания главное — девушка, которая не прочь со мной пройтись. Так что не волнуйся — все в порядке.
Он направился мимо, наклонив чашку так, чтобы не ошпарить Мэй, а она вспомнила слова Син о том, что Алан не из тех парней, от которых сердце пускается вскачь, и тут же — его восторг по поводу такой малости, как свет в окне, зовущий домой. Алан выглядел до того измученным, что даже эта улыбка сползала с его лица, словно ей не было там места.
— Не знаю, как насчет девушек, — проговорила Мэй, — но, по-моему, свидание очень даже удалось. Ты явно заслужил прощальный поцелуй.
У нее это вырвалось в приступе сочувствия и лихорадки от жар-плода. Уже через секунду Мэй заметалась в панике, Не то чтобы она была против поцелуя — только хотела, чтобы все было правильно, а тут засомневалась. Хотя одно Мэй знала наверняка: ей понравилось, что Алан опять засиял радостью и посмотрел на нее, как никогда раньше: очень тепло и волнительно, словно хотел склониться и прошептать ей на ухо свой самый большой секрет.
