Пациент выглядел смущенным. Не обнаружив органических признаков болезни и функциональных нарушений, доктор Фрейд подумал, что перед ним, вероятно, случай невроза. Однако он строго предостерег себя от преждевременного вывода в пользу невроза или истерии и счел разумным беспристрастно и объективно обследовать пациента. Во время двухнедельных наблюдений у доктора Клейнхольца появилась слабость в правой руке и усилились головные боли. Зигмунд опознал эти симптомы: развившаяся опухоль в левой лобной части головного мозга.

В одно особенно холодное утро молодой ассистент из Городской больницы прислал к нему американского врача, прибывшего в Вену для повышения квалификации. Врачу было тридцать пять лет, на голове торчал вихор рыжих волос, плохо гармонировавших с двубортным синим пиджаком.

– Чем могу быть полезен, доктор Адамсон?

Адамсон вытянулся в большом кресле, попытался откинуть назад непослушный завиток рыжих волос.

– Я огорчен, доктор Фрейд. Мы с женой сберегли достаточно денег для пребывания в Вене, но мало что осталось на медицинские расходы.

– Предположим, что вы расскажете, что случилось. Если я могу помочь, то буду рад оказать любезность коллеге.

– Спасибо. У меня нарастающие головные боли. Их характер такой: опоясывающая боль вокруг головы и чувство давления на ее верхнюю часть в сочетании с эпизодическими помутнениями. Но это не настоящее помутнение, ибо я все же осознаю, что происходит вокруг.

– Вы опытный врач, доктор Адамсон. Обнаружили ли вы какие–либо соматические расстройства?

Доктор Адамсон окинул взглядом полки с медицинскими книгами, затем повернулся, его лицо выражало тревогу.

– Я обеспокоен чувством ревности к собственной жене. Оно нарушает мое душевное равновесие. Моя жена молода и красива. Несколько лет мы жили счастливо в браке. Должен признаться, не знаю, что с ней произошло. Приходя на вечеринки, она ведет себя развязно с мужчинами. Такого раньше не наблюдалось. Но моя настоящая проблема – это ее возросшие сексуальные потребности. Они опустошают меня. В постели она становится все более и более… агрессивной, почти одержимой. Временами она душевно неуравновешенна, а сейчас я становлюсь умственно неуравновешенным.

– Проведем обследование, вначале вас. После этого мы обсудим вопрос о вашей жене. Не могли бы вы прийти с ней?

На следующий день в полдень доктор Адамсон пришел в сопровождении своей жены, очаровательной пепельной блондинки с яркими голубыми глазами и выразительной фигурой; ее облегающее платье обрисовывало ее грудь, плоский живот, длинные ноги.

Доктор Адамсон удалился в прихожую. Как только он вышел, миссис Адамсон кокетливо взбила пряди светлых волос и вызывающе улыбнулась доктору Фрейду. Он встал, чтобы подойти к ней. Когда он обходил стол, упала фотография Марты, стоявшая на нем. Это удивило его; он не думал, что смахнул фотографию или сдвинул стол настолько сильно, чтобы фотография могла упасть.

Он почти ничего не добился от миссис Адамсон, кроме рассуждений, какой веселой показалась ей Вена. Однако после настойчивых вопросов он выяснил, что шесть лет назад у нее длительное время двоилось в глазах; когда все прошло, она ощутила, что ее левая рука и лицо онемели. Осмотр продолжался полчаса; поскольку муж ожидал ее в приемной, Зигмунд не стал задерживать миссис Адамсон и просил ее прийти на следующий день.

Когда при следующем приеме Зигмунд шагнул навстречу пациентке, фотография Марты вновь упала со стола. Он остановился ошеломленный, уставясь на упавшую фотографию. Как это могло случиться дважды? Правда, миссис Адамсон вошла в кабинет, покачивая бедрами и запрокинув голову назад так, что ее груди были направлены на него. «Но, разумеется, – думал он, – не в такой мере, чтобы скинуть Марту со стола!»

Миссис Адамсон сказала, застенчиво улыбаясь:

– Ваша невеста, доктор Фрейд? Похоже, что она стремится выпасть из вашей жизни.

Зигмунд поднял фотографию Марты, обтер о свой пиджак и поставил в центре стола. Немедля он углубился в обдумывание проблемы повышенной сексуальности миссис Адамсон, пытаясь установить, когда произошли такие изменения. Миссис Адамсон отрицала, что ее сексуальные потребности чрезмерны.

– Просто я чувствую, что с каждым днем молодею и становлюсь более жизнерадостной, доктор, а мой муж работает слишком много и стареет.

Зигмунд опешил. Что это – проблема эмоций? Или же какое–то органическое расстройство? Он был уверен, что доктор Адамсон говорит правду, а жена – нет.

Он думал: «Первый предписанный курс – гинекологическое обследование, но я несведущ в этой области. Не представляю, что следует искать. Кроме того, выражение лица миссис Адамсон говорит, что это может оказаться опасной процедурой. Лучше посоветоваться с Рудольфом Хробаком».

Вечером он заглянул к доктору Хробаку, сорокатрехлетнему профессору гинекологии Венского университета. Зигмунд не работал с ним в больнице, но они симпатизировали друг другу и стали добрыми знакомыми. Он рассказал доктору Хробаку о супругах Адамсон; тот гладил бородку в стиле Ван Дейка, когда размышлял, но помочь дельным советом не мог.

Через несколько недель дело приняло неожиданный оборот. Доктор Адамсон вновь привел к Зигмунду свою жену; это была другая миссис Адамсон. У нее исчезло желание флиртовать; она держала голову набок, как бы от боли, говорила медленно, ее губы с трудом произносили слова:

– Симптомы, что были у меня… шесть лет назад… Они вернулись. Но иные. Моя левая бровь… омертвела. Мне трудно двигать правой ногой…

Он провел женщину за ширму и тщательно обследовал. Никакой анестезии в ногах или спине, брюшной полости или груди. Первый проблеск возник, когда он вспомнил, что при рассеянном склерозе часто появляется повышенная сексуальная потребность.

Сделав дополнительные анализы, он убедился – рассеянный склероз. Он не сказал об этом пациентке, но ему было ясно, что красивая молодая женщина будет страдать нарастающей дрожью, нарушением речи и в конце концов наступит паралич. В медицинской науке нет ничего, что могло бы остановить ход болезни. Острота заболевания будет зависеть от того, где поврежден головной или спинной мозг. Доктор Адамсон скоро избавится от своих недугов, но браку предстоит перенести другой и более болезненный удар.

В четверг 6 мая 1886 года Зигмунду исполнилось тридцать. Он скопил несколько гульденов за прошедшие недели, но в последние несколько дней никто не появлялся в приемной. Он размышлял: «Термин употребляется явно неправильно: ожидает не пациент, а начинающий врач».

Рано утром в дверь постучал почтальон, доставивший цветок – подарок Марты. Вслед за почтальоном появилась сестра Роза, которая принесла пресс–папье, украшенное красным сафьяном с золотым флорентийским тиснением. После исчезновения застенчивого, робкого Бруста у Розы не было другого возлюбленного. Зигмунда это удивляло, ведь она была привлекательной, остроумной девушкой. Роза выглядела счастливой, неизменно в хорошем настроении, рассудительно относилась к жизни и, подобно Зигмунду, обладала широким диапазоном эмоциональной реакции.

– Зиги, ты неухожен. У тебя есть иголка и нитка? Посмотри на свои ботинки! Их нужно починить. У тебя есть другая пара; эти я возьму с собой.

Он улыбнулся, положил свою руку на ее плечо.

Паули и Дольфи пришли с букетом сухих пальмовых листьев, бамбука, тростника и пером павлина. Вслед за ними появилась сестра Митци со своим мужем, Морицем Фрейдом, дальним родственником. Она принесла свою свадебную фотографию, вставленную в рамку. Прибыли родители – Амалия с испеченным ею венским тортом и Якоб с книгой английского политического деятеля Дизраэли, восхищавшего Зигмунда. Родители обняли его и поцеловали, словно ему исполнилось всего десять или двадцать лет. Последним пришел брат Александр, вставший утром в пять часов, чтобы занять место в очереди в кассу венского театра и купить два билета на «Цыганского барона» Иоганна Штрауса. Каждую неделю Александр ходил слушать оперетту: то «Летучую мышь», то «Сказки Гофмана»; в предшествующую неделю он лишил себя такого удовольствия, чтобы сэкономить и взять с собой брата на представление в день его тридцатилетия.