– В следующем году в Иерусалиме, – прошептал Зигмунд Марте, когда они стояли у окна, наблюдая, как Александр и Софи садятся в такси, которое доставит их на вокзал, с багажом в виде небольшого саквояжа.

Зигмунд, не горевший желанием помочь самому себе, сумел уберечь от беды некоторых друзей и коллег. Пришла вдова старшего сына Йозефа Брейера и сообщила, что она и ее дочь будут арестованы. Зигмунд через А. А. Брилла обеспечил им американскую визу. Он помог Теодору Рейку и его семье получить въездную визу в Соединенные Штаты, куда уже уехали Елена и Феликс Дейч, а также Макс Граф, Франц Александер, Карен Хорни. Когда Теодор Рейк пришел попрощаться, Зигмунд обнял его за плечи.

– Вы мне всегда нравились, – сказал он.

Рейк наклонил голову, будучи не в силах сказать слово. Зигмунд продолжал тихим голосом:

– Людям не нужно приклеиваться друг к другу, когда они принадлежат друг другу.

По Соединенным Штатам разошлась выдумка, родившаяся в Бостоне, будто Зигмунда держат ради выкупа. Через репортера Зигмунд рассказал, что это неправда. Но по существу это было правдой: нацисты требовали 4824 доллара в виде налогов, природу которых никто не мог объяснить. Мария Бонапарт использовала свои связи во французском и греческом правительствах, добилась освобождения Фрейда, быстро выплатив сумму наличными.

Так был преодолен последний барьер. В квартиру на Берггассе прибыл чиновник с документами в своем портфеле.

– Профессор Фрейд! Вы должны лишь подписать эти разрешения, и вашей семье и сотрудникам будут выданы выездные визы. В документе говорится, что со времени аншлюса Австрии с германским рейхом германские власти, и особенно гестапо, относились к вам со всем уважением и вниманием, как того требует ваша научная репутация.

Зигмунд пробежал глазами лист бумаги, сказал с улыбкой, более вымученной, чем позволяла его парализованная правая щека:

– Охотно подпишу при условии, что добавлю фразу.

– Как хотите, господин профессор. Под подписью Зигмунд добавил:

– Могу от всей души аттестовать гестапо перед кем угодно.

4 июня 1938 года они выехали восточным экспрессом на запад через Австрию и Германию, пересекли Рейн в три часа утра у Кёльна, ниже Страсбурга. Зигмунд, Марта, Анна и двое слуг, обслуживавших их в течение многих лет, имели в своем распоряжении купе. Эрнест Джонс добился также разрешения на въезд для доктора Макса Шура и его жены Елены. Доктор Шур слег с аппендицитом, и Елена осталась ухаживать за ним. В последний момент им удалось получить выездную визу для подруги Анны Жозефины Штросс, которая как врач должна была обслуживать Зигмунда во время переезда.

Никто в купе Фрейдов не мог заснуть. Германская пограничная охрана бодрствовала в три часа утра и действовала эффективно. Каждая бумага была проверена трижды. Когда поезд переехал Рейн, Зигмунд облегченно вздохнул, обменялся взглядами с женой и дочерью. Французские чиновники на другой стороне не были столь придирчивы: группа Фрейда имела лишь транзитные французские визы, пограничники проштамповали их, а затем вежливо пожелали спокойной ночи. Опустошенный физически и эмоционально от напряжения, Зигмунд провалился в сон.

В Париж они прибыли утром. Их встречал сын Эрнст, приехавший из Англии, чтобы сопроводить их на последнем этапе путешествия. Мария Бонапарт ожидала на вокзале с автомашиной и шофером. Среди встречавших находился посол Уильям Буллит, он улыбался, довольный успешным результатом своих усилий. Гарри Фрейд приехал в Париж, чтобы приветствовать их и заверить, что его родители вскоре присоединятся к семье в Лондоне, где Матильда и Роберт Холличер сняли для них дом.

Мария Бонапарт забрала всех к себе. Они смыли ночную копоть после поездки в поезде, а затем пошли на завтрак в столовую дворца Бонапартов. Они сидели в висячем саду под теплым и ласковым французским солнцем. К ним подошла Мария Бонапарт, пряча что–то за спиной.

– Посмотрите, что я выкрала, когда уходила последний раз с Берггассе, из вашего кабинета. Эту изящную Афину. Я всегда знала, что она ваша любимица. Теперь вы можете взять ее с собой в Англию и поставить на своем столе.

Зигмунд взял Афину в руки, нежно погладил ее, как он это делал всегда в прошлом.

– Спасибо, дорогой друг. Теперь мы будем жить под ее защитой. Она возместит мне коллекцию, которую я собирал всю жизнь и которая теперь навсегда потеряна.

– Не скажите! – воскликнула Мария Бонапарт. – Мои люди в Вене спасли часть ее, а также часть библиотеки, не говоря уже о рукописях. Возможно, они уже отправлены в греческое посольство в Лондоне; но когда вы начнете вновь работать в Лондоне, вас будут окружать памятные предметы вашей жизни.

Зигмунд и его семья провели чудесное время в доме Бонапартов, «окруженные, – как говорил Зигмунд, – любовью все двенадцать часов». Они сели на паром, переплывавший Ла–Манш. Их охватило чувство мира и покоя; день, проведенный в Париже, восстановил его чувство достоинства.

Утром они высадились в Дувре. Зигмунд позволил своим домочадцам пройти вперед. Он смотрел на белые скалы, мысленно возвращаясь в далекое прошлое, когда он девятнадцатилетним парнем посетил Англию. Он думал: «Здесь я умру в условиях свободы».

Он повернулся, подошел как можно ближе к краю воды, постоял, вглядываясь через пролив. Он мысленно совершил поездку на восток – через Францию, Германию, Австрию, пока не добрался до дома. До Вены.