– Вильгельм, сказанное слишком меня ошеломило, чтобы немедленно это осознать. Разумеется, встречаются гермафродиты; ко мне в прошлом месяце приходил один такой пациент и просил помощи. Моллюски и черви обладают двумя половыми органами и уцелели в веках, но никто еще не осмелился предположить, что все человеческие существа – гермафродиты, состоящие на две трети из мужчин и на треть из женщин и наоборот.

– Но это правда, Зиг. – Лицо Вильгельма сияло. – Ты убедишься, что я прав.

После возвращения в Вену Зигмунду потребовалось несколько дней, чтобы сделать вывод, что эта теория логически увязывает наиболее озадачивающие и мощные проявления в психике: подавление и сопротивление. Он записал: «Кажется очевидным, что подавление и возникновение невроза имеют исходным моментом конфликт между мужскими и женскими тенденциями».

Он обратился к своим ранее сделанным записям и вспомнил, как болезненно сетовал один из пациентов–гомосексуалистов: «У меня женский ум в мужском теле». На полях сбоку он пометил:

«В каждой личности есть крупица гомосексуальности. Нормально она не проявляет себя в сознательном состоянии, но она может выйти наружу как элемент сновидения…»

«Тенденция обращаться во сне бисексуально к сексуальным символам раскрывает прошлое, ибо в детстве неведомо различие между половыми органами и те же самые органы приписываются обоим полам… У нормально сформировавшихся мужчины и женщины остаются рудименты другого пола».

У женщин клитор, или аналог пениса, есть часть наружных половых органов. Женское рукоблудие зачастую сосредоточивается именно на нем, а малолетние девочки принимают его за пенис. Мужчина имеет груди и соски. Он вспомнил молодую пациентку, которую преследовала мысль о летающих по воздуху ведьмах. В своих фантазиях она всегда летала с палкой от метлы между ногами. Зигмунд размышлял: «Может быть, рукоять метлы у ведьм – это и есть его величество пенис?»

Осложнения с Флисом возникли во время отдыха в Бреслау, когда они прогуливались по столице Нижней Силезии с ее мостами через Одер, разделяющим город на старый и новый, обмениваясь своими «новыми идеями». Зигмунд почувствовал себя неважно и лег в постель после обеда, рассчитывая поспать часок; Вильгельм подставил к кровати стул и, нервно запустив свою пятерню в шевелюру, воскликнул:

– Зиг, с того времени, когда мы виделись в Нюрнберге, я сумел подвести биологическую основу под бисексуальность, назвав новый подход билатерализмом – двусторонностью. Слушай внимательно, и боль в твоем желудке пройдет.

Зигмунд редко видел Флиса таким возбужденным; его глаза сверкали, он нервно жестикулировал.

– Каждая из двух половин человеческого тела наделена обоими видами половых органов! Соединение мужского и женского начал совершается само по себе в каждой половине. В левой половине мужчины есть женское начало, несмотря на то, что она имеет яички и другие составляющие мужских половых органов, В каждом человеческом существе заложен как мужской цикл в двадцать три дня, так и женский в двадцать восемь дней, их одновременное действие вызывает расстройство психики. Поскольку две половины человеческого тела живут самостоятельно, в некоторые дни цикла доминирует левая сторона, в другие – правая. Именно поэтому у некоторых людей иногда болит левая часть головы, в другое время – правая. Составив свою собственную таблицу, каждый мог бы заранее сказать, какая из сторон станет доминировать в данный день его цикла.

Далее, – продолжал Флис. Его голос отдавался эхом от стен скромного номера отеля, занимаемого Зигмундом. – У меня имеется достоверное объяснение для левши: левша поддается женскому циклу, и в левой стороне его тела доминируют женские половые органы.

Поглощенный изложением своих схем, он не заметил выражение неверия на лице Зигмунда. В одном, однако, Вильгельм был прав – боль в желудке исчезла, но зато появилась опоясывающая боль в средней части головы. Он оперся на локоть, всматриваясь в лицо Вильгельма, чтобы понять, не развлекает ли его друг фантазией, но Флис был совершенно серьезен.

И Зигмунда впервые за время знакомства с Вильгельмом Флисом охватило чувство испуга. Почему Флис всегда привязывает свои идеи к одному и тому же? Ни один врач не мог бы серьезно одобрить такие идеи. Но он не мог сказать ему… даже спросить. Лучше оставить в покое. Вильгельм знал, что ему нездоровится, и это хорошее оправдание для молчания. Кроме того, у Флиса наготове прекрасный ответ: «Зиг, ты оспаривал мою теорию бисексуальности в Нюрнберге, но через неделю написал, что это величайшее открытие, что оно станет одним из краеугольных камней твоего психоанализа. Не случится ли такое и с билатерализмом?» – «Конечно нет, – думал Фрейд, – вся концепция безумная!»

Он громко застонал, описывая поверх одеяла круговые движения по своему животу. Флис понял намек и сказал:

– Отоспись, Зиг, я подожду тебя в фойе.

Возвратившись в Вену, Зигмунд написал Вильгельму: «Чего я хочу сейчас, так это материала для жесткого испытания теории левши. Методику я приготовил. Между прочим, это первый за долгие годы вопрос, по которому наши идеи и склонности не сходятся».

Флис, плохо восприняв не совпадающее с его взглядами мнение, составил резкое письмо, в котором дал ясно понять, что не согласен с Зигмундом и недоволен критикой его теории. В письме делался намек на то, что Зигмунд отклоняет теорию левши потому, что он сам, доктор Зигмунд, скрытый левша.

Ответ Зигмунда был вежливым: он не обижается на выпад Флиса, будто он левша, он просто высказал несколько доводов, почему концепция Флиса не может иметь биологической основы. Вильгельм не допускает сомнений в отношении своих постулатов, хотя знает, что Зигмунд учился у Брюкке, Флейшля и Экснера, трех самых талантливых в мире физиологов. Зигмунд понимал, что виноват он сам: в течение десяти лет безоглядно расхваливал Вильгельма, объявляя его самым смелым, самым изобретательным ученым–медиком в Европе. Теперь ученик отвергает учителя!

Хотя Фрейд советовал Флису подвергать сомнению собственные рассуждения и Вильгельм ответил с пониманием на эту рекомендацию, он не мог принять критики от Зигмунда. Но к этому времени он, Зигмунд, уже три года знал, после операции носа у Эммы Бенн, что Вильгельм – несостоявшийся гений, что он допускает почти фатальные ошибки в своих суждениях. Проведя ненужную операцию и оставив в носу Эммы марлю, вызвавшую нагноение, он подвел ее к краю могилы. Зигмунд понял, что, когда он писал Флису после несчастной операции: «Конечно, никто не осуждает тебя, и я не вижу, за что», он защищал свои отношения с другом, не признающим критики, писал другу, которого не хотел терять и в котором нуждался. Его подсознание справедливо осуждало Флиса. Может ли он сейчас рисковать самой дорогой дружбой?

В один из февральских дней к вечеру в его кабинет ворвался Леопольд Кёнигштейн.

– Поздравляю, Зиг, я только что услышал новость! Ты в списке министра образования на пост помощника профессора! Ты его получишь от императора Франца–Иосифа второго декабря, в день его золотого юбилея!

– Ты уверен, Леопольд?

– Да. Не могу раскрыть свой источник информации, но твое имя видели в списке назначений на медицинском факультете.

Зигмунд сдержал свою радость, памятуя, что кандидатура Леопольда отклонялась шесть лет подряд.

– А как с тобой, Леопольд?

Кенигштейн взял себя в руки и, посмотрев в сторону, сказал:

– Возможно, в сорок восьмом году, когда исполнится сто лет пребывания Франца–Иосифа на троне императора. Помни, тебе потребуется визитка, брюки в полоску, чтобы появиться при дворе…

Через несколько дней из–за студенческих демонстраций в связи с эдиктом, объявлявшим, что по всей империи надлежит писать и говорить только по–немецки, университет был закрыт. За год до этого подобное распоряжение вызвало взрыв возмущения. Зигмунд не хотел отказываться от лекций в сложившихся условиях и нашел простое решение, пригласив студентов в свою приемную к семи часам по средам и субботам.