Кое-кто из самых горячих Грамли предложил прямо сейчас собраться, захватить побольше стволов и отправиться творить кровавое возмездие.

— У нас есть пулеметы, и мы сумеем за полторы минуты навести на этот городок страх Господен. Свалим из здоровенного ружья колокольни, схватим этого жирного придурка и повесим его вниз головой на центральной площади, обмакнув в горящий деготь!

Именно в эту минуту возвратились со своего скорбного задания Верн Пай и Эрни Грамли и услышали разговоры о гневе и мести, о том, что нужно сжечь живьем убийцу двоих Грамли, стереть с лица земли город, породивший его, и обрушить библейское возмездие на виновного. Какое-то время Верн сохранял спокойствие. Наконец он заговорил, хладнокровно и уверенно:

— А теперь слушайте, ребята. Слушайте, что вам скажет Верн. Я самый старший и самый опытный. Я многого добился в жизни. У меня три дома, три жены, девочки, деньги в банке. Так что позвольте поделиться с вами своей мудростью. Сэр, я могу говорить?

Преподобный немного подумал и сказал:

— Сын Верн, говори то, что у тебя есть, как подобает истинному Грамли.

— Благодарю вас, преподобный отец. Ребята, вы в полном бешенстве, горите ненавистью и жаждой мести. Вам хочется отправиться туда и сровнять это место с землей, вселить в мужчин, женщин и детей страх перед возмездием Грамли, и я нисколько не виню вас. Но мы живем по строгому кодексу и имеем определенные обязанности. Вот что всегда было нашим стержнем, таким же прочным, как наша баптистская вера и готовность проливать кровь. Поэтому я говорю вам, братья и кузены: держите свои чувства в кулаке. Сожмите их крепко и не выпускайте. Мы подрядились выполнить одну работу. Мы к этому долго готовились. Напряженно трудились, шли на жертвы. Мы приняли в свои ряды чужака, — Верн указал на брата Ричарда, который сидел в дальнем углу, надвинув на глаза шляпу в стиле Ричарда Петти, так что были видны только накладные бакенбарды, — и позволили этому чужаку жалить нас ядовитыми словами, словно мы по сравнению с ним жалкие сявки. Мы смирились с этим, потому что это часть нашего соглашения. Мы профессионалы, братья и кузены, верные своему слову, так давайте же и впредь будем оставаться ему верны. Так что пока мое заключение таково: никакого кровопролития, оставим этого заморыша в покое, пусть наслаждается мгновением славы. Но я обещаю вам — а вы знаете, что слово одного Грамли, данное другим Грамли, священно, — я обещаю, что, как только все останется позади, мы обязательно докопаемся до самой сути. Тогда мы мило побеседуем по душам с этим счастливчиком, оценим его вину и свершим правосудие, око за око, ухо за ухо, сердце за сердце. Мы сообщим всему миру, что кровь Грамли слишком дорогая, чтобы ее проливать, но когда это все-таки происходит, неминуемо приходит час расплаты и разверзается ад.

Слова Верна нисколько не смягчили настроение Грамли. Они хотели услышать совсем другое. Все снова повернулись к своему отцу и духовному предводителю.

— Папа, это так? Это то, что ты хочешь?

— Я все обдумал. Я вижу глубже. Этот продавец тут ни при чем. Полностью согласен с вами, у него не было бы никаких шансов против любого из Грамли, тем более против двух. Я вижу, тут замешана чья-то другая рука.

Преподобный умолк.

— Кто же это, преподобный отец? — не выдержал Верн. — Кто стоит за всем этим?

— Я полагаю, это тот проклятый старик, тот седой тип, что приезжал сюда, отец той девчонки. Вы его видели? Он мне сразу не понравился. Нет, не так. Нельзя сказать, что он мне не понравился. Скорее, он был чересчур спокоен для того, за кого он себя выдавал. Я пустил пару глиняных «птичек». «Ого, как громко, — сказал он. — Но я не люблю оружие». Он так сказал, но во время стрельбы он находился в поле моего зрения, и, когда ружье выстрелило, он не подскочил, даже не вздрогнул, как будто ему уже приходилось слышать выстрелы. И еще этот его странный рассказ о том, как какой-то япошка полоснул его мечом и распорол ему бедро, а он не стал с ним судиться. Он рассказал об этом как будто просто для собственного удовольствия. Как будто он этим гордится. Как будто ему доставляют удовольствие воспоминания о мгновениях торжества.

— Сэр, неужели он тайный агент? — спросил один из Грамли. — Вы к этому клоните?

— Не могу себе представить, на какую контору он может работать, если он действительно папаша той девчонки. Ума не приложу, какую игру он ведет. Но я уже не первый год занимаюсь этим, и у меня чутье на определенные вещи. От этого старика исходила особая аура — теперь я понимаю, что это была аура прирожденного убийцы. Есть люди, которые появляются на свет, чтобы убивать из огнестрельного оружия. Они обладают внутренней твердостью, чтобы отнимать человеческую жизнь куском летящего свинца и не испытывать по этому поводу никакого волнения. В свое время была такая особая порода служителей закона, полицейских-убийц, ветеранов, не боявшихся обнажить ствол. Я был уверен, что таких больше не осталось. Думал, последний из них умер много лет назад, когда убийство человека перестали называть работой для настоящих мужчин и превратили во что-то нездоровое, так что теперь человек, победивший в честной перестрелке, испытывает муки совести и отправляется лечиться в больницу. И это быстренько приводит такого убийцу на пенсию или в могилу. Вот единственный враг, с которым ему ни за что не справиться, за исключением, может быть, кого-нибудь из Грамли. Но этот старик, не сомневаюсь, один из тех, кто испокон веку охотился за нами. Никак не предполагал, что мне доведется снова встретиться с таким; я был уверен, что вся их порода исчезла с лица земли, но, похоже, этот вернулся и охотится за нами.

— Так что же нам делать, преподобный отец?

— Нам остается лишь одно. Теперь мы начинаем охоту на него. На первом месте всегда дела Грамли. Без этого останется только хаос. Семейные дела — это главное. Так что мы должны выследить этого мерзавца и убить его, и я хочу, чтобы вы все отправились на охоту. Мы должны прикончить его раз и навсегда. Может быть, мы успеем разобраться с этим до большой работы, может быть, не успеем. Но на первом месте Грамли.

Уезжая из бакалеи Лестера, Боб подумал, что без своих опекунов он теперь может отправиться прямиком в Ноксвилл, проведать дочь, переговорить с женой и обзавестись огневой мощью. Выехав со стоянки, он свернул направо, проехал по шоссе номер 167, не обращая внимания на тайны, скрытые за запертыми воротами баптистского молельного лагеря, доехал до шоссе номер 67, покинул округ Джонсон, въехал в округ Картер и вскоре оказался на 81-м шоссе, ведущем на юг.

Сразу же почувствовалось, что округ Картер гораздо богаче своего восточного соседа. Даже в темноте было видно рукотворное озеро, у причалов качались лодки и катера, вокруг тянулись бары, рестораны, дома отдыха. Здесь кипела ночная жизнь. Время от времени попадались машины дорожной полиции штата Теннесси, а в одном месте навстречу с ревом промчались две патрульные машины местной полиции округа Картер, завывая сиренами, с включенными мигалками, — все они, несомненно, спешили к месту перестрелки. Бобу было нужно, чтобы мальчишка продержался хотя бы несколько дней. Может быть, когда все прояснится, Боб заговорит, объяснится со следователем Тельмой Филдинг, выведет парня из-под удара и сам разберется с возможными последствиями. Впрочем, ему казалось, что ничего серьезного быть не должно, помимо того, что он покинул место — чего? Преступления? Едва ли. Честный, справедливый отпор вооруженным людям в масках, двигавшимся агрессивно. Чистая самооборона, если закон будет применен правильно.

На повестке дня другие вопросы: обязательно просмотреть отчеты в прессе и выяснить, кто были эти преследователи. Второй из них двигался хорошо, с умом, открыл ответный огонь — несомненно, у него был опыт перестрелок различного рода. Определенно профессионал; он наверняка оставил после себя следы, у него должны быть послужной список, связи, все то, что многое откроет заинтересованной стороне.