Петляя по горной дороге, Ники размышляла о странных вещах, вскрытых во время ее сегодняшней поездки. Формальным основанием было приглашение принять участие в рейде, устроенном шерифом Ридом Уэллсом. Бывший десантник, Уэллс вернулся домой, чтобы, как говорится, очистить землю. Он убедил Министерство юстиции надавить на Министерство обороны и каким-то образом заполучил здорово потрепанный, но все еще летающий вертолет «блэкхок», чтобы осуществлять воздушную разведку и выполнять стремительные десантные операции. И действительно, молодая женщина все утро провела в воздухе, сидя рядом с красавцем шерифом, который направлял своих людей по заросшим горным тропам, координируя слаженный удар по заржавленному жилому прицепу, где, как выяснилось, находилась кустарная лаборатория по производству метамфетамина. Ники видела, как здоровенные молодые помощники шерифа, облаченные в доспехи бойцов спецназа, задержали виновного — неудачника по имени Кабби Холден, вытащили из прицепа аппарат и разбили его вдребезги, наслаждаясь каждым мгновением происходящего. Они ушли, оставив после себя перевернутый вверх дном прицеп, болезненную женщину и двух тощих подростков.
Очередной триумф шерифа Уэллса, вот только вся беда заключалась в том, что, несмотря на его многочисленные стратегические успехи, цена на метамфетамин в районе «Трех городов» оставалась постоянной. (Вторым и третьим городами, помимо Бристоля, были Джонсон-Сити, как ни странно не входящий в округ Джонсон, и Кингспорт.) Ники знала это по разговорам с наркоманами, находящимися на лечении в реабилитационной клинике штата в Маунтин-Сити. Один парень рассказал ей, что не далее как вчера заплатил за дозу тридцать пять долларов, а пять лет назад одна доза также стоила тридцать пять долларов.
Как такое может быть? Возможно, подпольных лабораторий просто слишком много. Или где-то скрывается глубоко законспирированная крупная сверхлаборатория, в которой производство метамфетамина поставлено на промышленную основу. Или преступные кланы Юга привозят отраву из других мест.
Затем до Ники дошли странные слухи. Сначала она не придала им значения, но слухи не затихали, а до наступления темноты оставалось еще несколько часов. Похоже, по ночам в горах кто-то ведет стрельбу. Боеприпасы в большом количестве горят и взрываются где-то в том районе, где старое шоссе номер 167 встречается с новым, широким шоссе номер 61. Что это может быть? Неужели это та самая пресловутая сверхлаборатория, надежно укрытая, невидимая с воздуха, чья безопасность поставлена на столь высокий профессиональный уровень, что охранникам, снаряженным по последнему слову спецназа, приходится каждую ночь упражняться с автоматическим оружием?
Слухи позволяли предположить, что все это происходит где-то неподалеку от пересечения шоссе номер 61 и 167. Поскольку до сумерек еще оставалось какое-то время, Ники направилась туда, но не нашла ничего, кроме молельного лагеря баптистов, оградившихся предупреждением «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Молодая женщина не обратила на предупреждение никакого внимания и, проехав в лагерь, встретила похожего на полковника Сандерса[4] благообразного старичка в дешевом зеленовато-голубом костюме, который вручил ей бесплатную Библию и попытался уговорить ее остаться на ужин. Ники отказалась от угощения, но, когда она возвращалась по грунтовой дороге обратно к шоссе…
Это был всего лишь кусок картона, застрявший в густых придорожных зарослях под таким углом, что на него упали лучи вечернего солнца, выхватив цвет, которому нет места в августовском лесу, и прямые углы, которые тоже нельзя встретить в живой природе. Все это привлекло взгляд Ники. Она остановилась и подобрала кусок картона. Что-то в нем показалось ей знакомым. Было в нем нечто армейское или, по крайней мере, официальное, связанное с каким-то оборудованием, боеприпасами или чем-то еще в том же духе. Кусок был оборван по краям, его растерзали колеса проехавших по нему машин. Однако отец Ники был известным стрелком, и дома всегда лежали коробки с самыми странными вещами, поэтому она знала, что это может быть, хотя на картоне сохранился лишь обрывок строгой черной надписи.
Но потом Ники вспомнила кое о чем другом, и все мысли о боеприпасах и взрывчатке исчезли. Она подумала с разочарованием, что речь может идти о чем-то библейском, связанном с баптистами, ибо присутствовали тут и некие религиозные ассоциации. Перед тем как найти пристанище среди листьев, картон был грубо расчленен, и на уцелевшем куске осталось всего несколько символов. Неизвестно, чем начиналась надпись, но заканчивалась она «к 2:11», хотя из-за подтеков, пятен грязи и следов сгибов Ники не была уверена насчет двоеточия. И все же у нее в голове тотчас же возникло сочетание «Марк 2:11». Так что же это: патроны или Библия? Как ни странно, могло быть и то и другое. Ники подумала о безумном противостоянии в Уэйко,[5] которое глубоко врезалось ей в память в далеком детстве. Тогда тоже была стрельба, а завершилось все огненной преисподней. И там тесно переплелись патроны и Библия. Быть может, то же самое происходит сейчас здесь, ибо в мире по-прежнему есть люди, которые продолжают убивать, потому что им кажется, будто так повелел Господь Бог. С другой стороны, это лишь клочок картона на обочине дороги, только и всего; мало ли откуда его мог принести сюда ветер? Быть может, все дело в разыгравшемся воображении, в стремлении увидеть больше, чем есть на самом деле, которым страдает каждый журналист? Чтобы кусок картона не потерялся и не помялся у нее в чемоданчике, Ники вложила его в Библию, навязанную ей старым баптистским проповедником, и отправилась искать ответы.
Однако желчный старик, владелец местного оружейного магазина, после первых же нескольких слов почему-то взъелся на Ники, и она решила возвращаться домой.
Но теперь ей в голову пришла мысль: «Мой отец разберется, что к чему».
Ее отец знал толк в подобных вещах. Боец по своей природе, в прошлом прославленный морской пехотинец, он уже после службы в армии несколько раз уезжал куда-то, не сказав никому ни слова, и возвращался неизменно еще более угрюмым, иногда с одним-двумя новыми шрамами. Но у него был один талант (в нынешнем мире весьма ценный), суть которого заключалась в том, что отец кое-что смыслил в одной весьма закрытой области. Он был полным профаном в политике и в кино — ненавидел и то и другое, — но зато прекрасно разбирался в природе, умел читать ветер, небо и землю, мог выследить любую добычу. Одним словом, в причудливом, замкнутом мирке оружия и войны Боб Ли Свэггер был чем-то вроде рок-звезды. Он никогда не говорил об этом. Время от времени Ники заставала отца, когда он сидел с мрачным лицом, уставившись в пустоту: он вспоминал свою жизнь, полную потерь, и раны, которые заживали с таким трудом и так медленно. Но затем отец стряхивал с себя боль и снова становился забавным и невыносимым. И Ники знала, что окружающие испытывают к нему чуть ли не мистическое почтение, потому что он действительно прошел через все то, о чем они только мечтали, хотя подробности оставались туманны. Из последней отлучки отец вернулся, помимо всего прочего, с резко усилившейся хромотой — следствием резаной раны бедра, которая оставалась открытой в течение нескольких часов, — и неисцелимой депрессией. По крайней мере, так казалось Ники. Однако депрессия эта была чудодейственным образом излечена в один прекрасный день, когда американка японского происхождения, сотрудник посольства Соединенных Штатов в Японии, привезла… маленькую сестренку. Мико. Чудесную, неугомонную, благодарную, полную любви и приключений. Атмосфера в семье стала неизмеримо светлее, и воцарилось всеобщее счастье, несмотря на то что волосы отца из шелковисто-темных стали серо-стальными, состарив его сразу лет на десять — двадцать.
В общем, ее отец разберется, что к чему.
Ники свернула на обочину: не хотелось держать в руке мобильник, если вдруг из-за «слепого» поворота навстречу ей выскочит трейлер, груженный бревнами или консервами. Сидя в тишине темного горного леса, нарушаемой лишь тихим ворчанием двигателя, работающего на холостых оборотах, она раскрыла телефон и, достав Библию, вытащила клочок картона, готовая его описать.
