Полицейский кивнул:

– Не сомневаюсь. Я за несколько лет потерял обоих родителей. Тяжко. Подвезти вас куда-нибудь?

– Мне вверх по холму, дойду пешком. – Она указала на две многоэтажки. – Второй дом, слева. Третье окно в верхнем углу. Это я.

– Вас кто-то ждет. – Это был скорее вопрос.

– Лампочка. – И затем, со смешком, который издох, не успела она его вытолкнуть: – Даже кошки нет.

– Если хотите, забирайте моего кота, – сказал он. Слишком поспешно. – Правда, забирайте. Это ужас, а не кот. Мы с ним враги заклятые, а не хозяин с животным. Если хотите кота, прямо сегодня и завезу.

Она снова попыталась рассмеяться:

– Нет уж, спасибо. Вероятнее всего, он не выживет.

Бризбуа глянул на нее. «Это она почему так сказала?»

– Ну, – сказал он, – если передумаете, у вас есть моя визитка. И если что-нибудь вспомнится, что угодно. Про отца. Про что угодно. Позвоните мне.

«Не позвоню».

– Позвоню.

Она зашагала по холму, обернулась.

– Когда мы с ним виделись в последний раз, – сказала она, – он был… расстроен.

Бризбуа шагнул ближе.

– Расстроен?

– Печален.

– Печален? Или расстроен?

– И то и это.

Она попрощалась и зашагала дальше, легкими заглатывая холод. Снег – сыплется, заполняет световые конусы под фонарями, такой мелкий, что под ногами будто песок.

Лора жила в торговом центре. Это она так шутила. Не шутила. Лифты выплевывали жильцов прямо в ТЦ «Северный». Да, кто-то промахнулся по кнопке на клавиатуре – одну букву не угадали, читать полагается «Скверный». Всякий раз, проходя мимо указателей, Лора сдерживала порыв исправить букву маркером. Торговый центр с жилой пристройкой или жилой дом с торговой. Архитектурная зебра – черное на белом или белое на черном? Жилое на нежилом или наоборот?

Вроде бы замечательно, если ровно под тобой торговый центр. Там все необходимое: «Сейфуэй» на одном конце, «Сирз» на другом, спортзал «Всемирное здоровье», книжный «Коулз», шоколадная лавочка «Лора Секорд» (в честь нее назвали Лору, говорил папа), парикмахерский салон «Магикатс», ресторанный дворик, аптека. В доме есть бассейн, поликлиника, а еще контора автострахования и регистрационное бюро, на случай если Лоре понадобится зарегистрировать автомобиль, хоть ей и не надо. Она на онлайновом аукционе продала свое парковочное место – это покрыло ежемесячные взносы во «Всемирном здоровье», где она с предсказуемостью метронома через день ходила по беговым дорожкам и ездила на неподвижных велосипедах.

Работала она в Сети, всей дороги в офис – четыре шага от кухоньки до ниши с письменным столом, и, когда погода портилась, что с ней случалось нередко, выходить наружу Лоре не требовалось. Вообще. Дни ускользали, даже когда погода была хороша. Как-то раз прошлой весной она сообразила, что не была на улице три недели, и в электронной налоговой декларации в графе «Занятость» написала: «Отшельница». Какой-то безликий бухгалтер вернул декларацию, даже не хихикнув.

Девять этажей, две башни, без балкона. Она вошла в квартиру и кинула ключи в аквариум – рыба давно покинула свое обиталище. Поддержание жизни в созданиях земных Лоре не давалось. Папоротники у нее разве что не кашляли и не хрипели, а покупая рыбку (трепетного крохотного петушка), она словно очередную жертву выбирала, как Перст Смерти какой. Одно время подумывала завести кошку, но это ведь негуманно – посадить тварь под замок, да еще так высоко. Ну и ладно. У Лоры такой анамнез, что кошка, наверное, по дороге из зоомагазина заболела бы какой-нибудь кошачьей лейкемией и сдохла на выходе из лифта.

Лора ткнулась лбом в окно гостиной, легким туманом подышала на стекло, поглядела, как туман постепенно рассеивается. В доме напротив застряли Скалистые горы – темные вершины на ночном небе. «Видишь, я тоже падаю». Ее отец на коньках, падает. Снова и снова.

Она потому и выбрала эту квартиру, что балкона нет, легко избежать тревожных соблазнов головокружения. Пока искала, видела просторное жилье, две спальни, дом высоко над рекой. Но перегнулась через балконные перила и подумала, сколько протянет, прежде чем перелезет и шагнет. Сколько протянет, не задавая себе вопроса «какая разница?». И сколько пройдет времени, прежде чем ее исчезновение заметят? Друзья и коллеги, уж какие за ней числятся, мелкой россыпью разбросаны по стране; они просто решат, что она оффлайн. Но, уже задавая себе вопрос, Лора знала ответ: «Папа. Он заметит, что меня нет». Он первым забьет тревогу. Если ее тело унесет река, он организует поисковую партию. Найдет ее Уоррен, но на поиски всех поведет отец.

А если б она не упала? Если бы уплыла… прочь?

Окна у Лоры глядели не на горы, а на центр – на муравейник из стали и песчаника, на бумажный силуэт горизонта, на город, что извечно стирал и переписывал сам себя. Холодный город, дышит па`ром. Город гендиректоров и инвестиций, офисов нефтяных компаний, прячущихся за стеклянными завесами.

Она умела набросать график колебаний цен на нефть, просто глядя из окна спальни на вращение подъемных кранов. Когда баррель падал ниже некой магической отметки, краны замедлялись. Потом застывали. А когда цена повышалась, краны просыпались снова, принимались крутиться. Быстрее и быстрее.

Сердце Нового Запада. Вот как называли этот город. Если смотреть отсюда, он и впрямь бился сердцем, как в кино рапидом – дорожное движение пульсировало в аортах проспектов.

Внизу по соседству, в переулке среди других переулков, к себе домой, на второй этаж двухэтажки прибыл Мэттью Бризбуа. Отряхнул снег с сапог, повесил фуражку на колышек, куртку на вешалку, снял зажим с галстука, включил телевизор (звук заранее выключен), чтоб не было одиноко. Застыл. Оглядел комнату. Что увидел? Стены – пустые. Кухонный стол, он же обеденный, он же письменный, он же сортировочный, для почты, ноутбук открыт, гора бумаг, рядом коробка хлопьев «Самое оно». На полке аккуратно выстроились фотографии в рамочках. Камин никогда не включали, в углу с прошлого лета стоят коробки.

Он ведь следователь – как трактовать эту картину? Одинокий мужчина, за сорок, разведен, судя по всему, и озабочен употреблением клетчатки. Принюхайся – почуешь одеколон и «Уиндекс». Но котом и не пахнет.

Он и сам не понял, зачем соврал Лоре. Может, втирался в доверие; понимал же, что эта авария – не просто пожилой человек на льду. Но это задним числом. Если б Лора согласилась, он бы заехал в приют, выбрал кота, был бы у него предлог подобраться ближе. Но она не попросила, а он не поехал.

Он поглядел на две многоэтажки на гребне холма. «Второй дом, слева. Третье окно в верхнем углу. Это я». Завтра позвонит в страховую, узнает, кто бенефициарий у недавно почившего Генри Кёртиса. Они скажут; всегда говорят. Наизнанку вывернутся, лишь бы не платить.

Он долго стоял и глядел на горящее угловое окно. Глядел, пока не погасло.

Сырые леса толпились на обочине. Промокшая тяжелая листва хлопала по крышам, когда машины выгрызали себе место в потоке. Цистерна не справлялась с собственным весом, сопротивлялась инерции; водитель и механик чувствовали, как топливо толкает их вперед, ехали будто по стиральной доске – крошится асфальт, стекла опущены, улыбки до ушей.

Джо цеплялся за баранку, точно за спасательный круг в открытом море. Орал во всю глотку, перекрикивал рев мотора.

– Мечтать не вредно! – вопил он. – Вперед!

Что их остановит? Да ничто.

Разве что… Он сбавил скорость.

– Впереди КПП.

– Полиция?

– Солдаты.

«Тебя я люблю». Вот что Лора помнила: повозки выворачивают из-за угла, кучера в трепещущих шелковых рубашках орут во все горло, взлетают стетсоны, всадники в галопе, комья грязи из-под копыт, пронзительные крики комментатора теряются в этом гвалте.

А потом… одна лошадь спотыкается, разлетаются повозки, задрав колеса, и люди взмывают в воздух, и друг на друга валятся лошади. Лорин отец закрывает ей глаза ладонью.