Виктор с трудом удержался на коленях, ухитрившись не упасть. Потер голову в том месте, где ударил лом, и почувствовал, что там уже начала расти здоровенная шишка. Как только перед глазами перестали кружиться искры, он стиснул зубы и опять вставил лом в щель, действуя как рычагом и налегая еще сильнее, чем раньше. Ругаясь сквозь зубы, пыхтя и потея, напрягая все силы, он раскачивал и раскачивал лом. И как раз когда ему показалось, что металл определенно поддается, как раз когда он почти уже достиг успеха, сверкнула слепящая вспышка голубовато-зеленого света, и кулак, утыканный иглами, тяжко опустился на его голову, а другой кулак сграбастал черную занавеску и враз укутал его целиком.

Он вынырнул из бархатной черноты, попытался сдернуть явно занавеску и понял, что ящеры таки до него добрались. Одна тварь подкралась и собирается сожрать его голову. Грубая терка языка осторожно облизывала его лицо, должно быть, смакуя букет. Ясное дело, примеривается, откуда кусать.

Виктора передернуло, он распахнул глаза, ожидая увидеть демона. И вместо этого увидел обрадованного Храбреца, который облизывал его лицо, фыркая и простодушно обдавая хозяина запахом из пасти. Солсбери отшатнулся, утер лицо, пощупал голову, выясняя, на месте ли она. Вроде бы на месте, хотя трещит невообразимо. Точно мозги кто-то взболтал. С трудом приняв сидячее положение, Виктор огляделся и понял, что удар, отшвырнувший лом, отбросил и его самого футов на шесть от ящика. Слегка покачиваясь, он поднялся на ноги и побрел к двери.

– Ты выиграл, – через плечо проронил он компьютеру.

Тот не ответил.

Вспомнив, что Линда многое повыбрасывала, когда рылась на чердаке в имуществе покойного дяди, он поднялся по узенькой лесенке, включил свет – лампочку без абажура – и стал искать. Нужное он нашел во второй коробке: пистолет двадцать второго калибра и патроны к нему. Пистолет в отличной сохранности, его явно регулярно чистили и смазывали. Может, Гарольд палил из него по бутылкам? Виктор отнес оружие и патроны в гостиную, перетащил большое кресло в угол, так, чтобы спинка не обращена была ни к одному окну, и зарядил. Храбрец примостился у его ног и с осторожным любопытством тыкался носом в руки хозяина.

Оттуда, где сидел Виктор, ему был виден вход в подвал. Пусть только тощий человекоящер с мордой-воронкой высунет голову из подвала! Одним прицельным выстрелом он разнесет ее на куски. Твари не казались особо крепколобыми.

Но время ползло, особых событий не происходило, и мышцы стали расслабляться, нервы отпускали. Через полчаса он вдруг сообразил, что голоден, и сделал себе два сандвича. Едва не откупорил пиво, но вовремя вспомнил, как преувеличенно отреагировал его организм на прошлую банку. Пиво отпадало. Ночью ему понадобится свежая голова, чтобы быть начеку. Поглощая сандвичи, он начал думать. До этого им управляли животные реакции, вот он и шарахался, точно дикий кабан, страдающий язвой желудка. А теперь ему думались неприятные вещи, например: что, если именно твари-ящеры с той стороны портала запрограммировали его на убийство Гарольда Джекоби? Что, если он служил именно их орудием?

Жуткая, невыносимая мысль. Правда, если 810-40.04 воспрянет из своей хандры, с него станется представить ситуацию в розовом свете. Но Виктор сильно сомневался, что компьютеру это удастся.

Потом ему пришла в голову еще одна мысль, ничуть не приятнее. А что, если, пытаясь вскрыть компьютер, он повредил обшивку или источник энергии? Может быть, он даже поломал компьютер? И будут ли еще инструкции? Или он, глупец, подчинившись минутному приступу страха и злости, сам разрушил единственную связь с чужим разумом?

Такие мысли теснились в его голове, и до восьми утра он не сомкнул глаз. В восемь он взял оружие, поднялся наверх и принял душ. Храбреца он посадил под дверь снаружи, замок запер изнутри. Под ручку двери еще подставил белую бельевую корзину, так, чтобы крышка заклинила ручку и ее нельзя было повернуть и открыть дверь, если кому-то – или чему-то – замок не помеха. Он не задергивал занавеску душа и не отводил глаз от двери, боясь пропустить чужое движение, а слух его настороженно ловил малейшее сопение или поскуливание пса.

В четверть десятого он запихнул своего четвероногого друга на заднее сиденье «МГБ-ГТ». Храбрецу было там довольно места, он мог сколько угодно вертеться и озирать окрестности в любое из трех окон. Пес был на вершине блаженства. Солсбери прикинул, что в Харрисбурге он будет где-то после десяти. На повестке дня первым пунктом стоял вопрос: позволит ли ему полиция взглянуть на тело Виктора Солсбери… или кто там умер?

Дежурный по отделению, угрюмый желтозубый тип с прилизанными волосами, сидел за исцарапанным и замусоренным столом, жевал окурок потухшей сигары и перекладывал с места на место бумаги, дабы изобразить из себя занятого человека. Почесав пятерней макушку – пальцы у него были толстые, волосы жидкие, – он поднял взгляд на Виктора и, прежде чем заговорить, неохотно вынул изо рта драгоценный табачный огрызок.

– Ну?

– Мое имя – Виктор Солсбери, – сказал Солсбери.

– И что? – Дежурный прикрыл глаза и вернул окурок на место.

– Это меня ваши люди считают мертвым.

– Что такое? – немедленно ощетинился дежурный. Солсбери сообразил, что сделал сразу две ошибки. Во-первых, разговор следовало начать более логично. Таким мозгам, как у сержанта Брауэра (имя стояло на табличке, укрепленной на столе), требовались утверждения доступные и простые, слова, которые можно бесконечно прокручивать в голове, добираясь до смысла. Во-вторых, следовало отнестись к бравому сержанту подобострастнее – особенно при использовании фразы «ваши люди».

Он изменил тактику:

– Во вчерашнем номере «Вечерних новостей» я прочитал, что тело, извлеченное из реки, было идентифицировано как Виктор Солсбери. Но, понимаете ли, Виктор Солсбери – это я.

– Минуточку, – сказал Брауэр и вызвал по селекторной связи офицера по фамилии Клинтон. Солсбери стоял рядом, сплетая и расплетая пальцы и стараясь не походить на обвиняемого. Железному Виктору это удавалось бы хорошо, без малейшей нервной дрожи. Но его телом сейчас владел незапрограммированный Виктор, а тот не мог думать ни о чем, кроме убийства Гарольда Джекоби, после которого не прошло и двух недель. Да еще, пожалуй, о том, с каким удовольствием узнали бы про сей факт люди в форме.

Откуда-то справа появился детектив Клинтон, направился к столу, но вдруг застыл, точно громом пораженный, в десяти шагах от Солсбери. Спустя несколько мгновений он опомнился и дошел-таки до стола. Детектив был высокий, тощий, в профиль он напоминал хищную птицу. Глаза его метались от Брауэра к Солсбери; он опять побледнел.

– Этот парень насчет того неопознанного дохляка, которым вы занимаетесь, – буркнул Брауэр. Такие мелочи, как ошибочная идентификация трупа или человек, воскресший из мертвых, его не задевали. Они не укладывались в логику; так что не было смысла морочить себе голову. Сержант вернулся к своим бумагам и принялся их перекладывать, проявляя недюжинное рвение.

– Меня зовут детектив Клинтон, – сказал ястребовидный.

– Виктор Солсбери, – представился Виктор, пожимая костлявую кисть.

Краска окончательно сбежала с лица детектива, и он оставил попытки сохранить хладнокровие.

– Сюда, пожалуйста. – Клинтон отвел Солсбери в свой офис, подождал, пока тот вошел, последовал за ним и запер за спиной дверь.

– Что я могу для вас сделать? – спросил детектив.

В голове Виктора завертелось с полдюжины хлестких ответов, но он сообразил, что шутить не время.

– Вчера вечером я читал газету… и мне попалась на глаза заметка о том, что нашли труп, в котором опознали меня.

Детектив помолчал мгновение, затем улыбнулся:

– Я уверен, что вы ошибаетесь, мистер Солсбери. Имена могут совпадать, но опознание проведено профессионально.

– Быть не может, чтобы в таком крохотном городишке жили два Виктора Л. Солсбери, и оба были художниками. Кроме того, вы меня сейчас узнали.