Вновь выбравшись наверх, он обнаружил, что пес ждет его. Виктор пошел к дому – пес потрусил за ним. Переправив компьютер наверх, к остальным ящикам, Виктор вышел на воздух и увидел, что пес опять поджидает его у парадной двери, забавно свесив голову набок. Его осенило, что от животного может быть некоторая польза. Пес может предупредить его, если однажды ночью в саду у дома появится еще одна черная фигура.

Остаток дня он провел, дрессируя Храбреца (так он, поддавшись искушению, окрестил дворнягу) и удовлетворяя его аппетит. Пес оголодал чудовищно. Он умильно скалился и радостно подвывал от восторга, причем звуки эти странно напоминали лошадиное ржание. Впечатление еще усиливалось от того, что пес при этом бешено вращал карими зрачками. К своему несказанному облегчению, Солсбери обнаружил, что пса кто-то уже приучил проситься на двор.

То и дело Храбрец останавливался посреди игры и странно смотрел на своего нового хозяина, точно не мог уловить его запах. Он не рычал, не тревожился, просто был слегка растерян. «Как быть, – думал Солсбери, – если собака и вправду почувствует его неполноценность?» Ведь ее хозяин в душе осознавал свою пустоту. Он даже не был по-настоящему человеком, просто куклой, которую создал и направлял 810-40.04.

Той ночью, когда он отправился спать, Храбрец устроился на пушистом голубом коврике около кровати, и хвост его свернулся в опасной близости от носа. И хотя у Солсбери теперь было общество, хотя железный Виктор погрузился на самое дно сознания, ему опять приснилась Линда.

«Они гуляли по берегу речки, держась за руки, и вели безмолвную любовную беседу тайным языком жестов, улыбок, взглядов украдкой, и язык этот не был тайной для них двоих. Она повернулась к нему, губы ее разомкнулись, зубы влажно блеснули. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Прежде чем их губы встретились, какой-то идиот, весь затянутый в черное, подбежал и выстрелил ей в голову».

Сон повторялся вновь и вновь, словно фильм, склеенный в кольцо. Спасибо Храбрецу – он разбудил Виктора.

Первый раз он услышал, как пес лает. Храбрец издавал резкие, хриплые звуки, точно откашливался, пытаясь избавиться от застрявшей в глотке мерзости. Когда Солсбери окликнул его по имени – которое тот уже выучил, – пес прекратил лаять и вроде бы устыдился. Больше он не лаял, однако принялся весьма выразительно сопеть и скулить. В этот момент Солсбери осознал, что так подействовало на собаку.

Снизу из подвала доносился пульсирующий, звенящий гул тяжелой машины.

Утром в среду от железного Виктора остался лишь смутный шепот на задворках сознания, бестелесный, почти неощутимый призрак. Но и человеком Виктор себя не ощущал. Несмотря на то, что теперь он действовал, не подчиняясь программе, внутри него по-прежнему была пустота. Он повозился немного с Храбрецом, но возня его утомила, как утомило вообще ожидание событий, ожидание чего-то, что придало бы смысл убийству Гарольда Джекоби, компьютеру в ящике и еженощному таинственному отдаленному гулу в подвале. День мог бы считаться полностью потерянным, если бы не Линда, которая подъехала к крыльцу на своем медно-желтом «Порше».

Виктор сбежал вниз и радостно ее окликнул. Удивленная его внезапной общительностью, она заулыбалась.

– Я говорила вам, что Гарольд Джекоби – мой дядя, – сказала она. – Я просто оставила тут кое-что в доме: столовое серебро, посуду, простыни и полотенца. А еще кое-какие вещицы на чердаке, так, личное. Наверное, я сейчас все и заберу. – Она встряхнула головой, в зеленых глазах вспыхнуло солнце. – О'кей?

– Ну конечно, – ответил Виктор, сопровождая ее в дом и понимая, что ведет себя чересчур дружелюбно. Если вспомнить, как официально два дня тому назад держал себя железный Виктор.

Когда Линда распаковала на чердаке первую из двух картонных коробок и принялась разбирать, что следует выбросить и что сохранить, он хотел уйти, но она попросила остаться, сказала, что рада компании. Для нее самой это звучало еще более странно, чем для него, поскольку в понедельник он ее чрезвычайно разозлил. О да, разозлил – но и заинтриговал. Не было смысла таить это от себя. Мистер Виктор Солсбери был определенно загадочным человеком, предположительно оригинальным художником, и еще ей почему-то казалось, что в прошлом у него было всякое. Возможно, он был не в ладах с законом. В результате она чувствовала себя как глупенькая школьница, мечтающая о загадочном герое. Но у нее имелось оправдание. Он своим странным поведением сам растревожил ее фантазию.

А сейчас они разговаривали, сидя на голом чердачном полу. И вдруг она осознала, что он здорово изменился со времени их первой встречи. Та внезапная теплота, которая в понедельник вдруг на мгновение пробилась сквозь его ледяную маску, теперь стала обычным его свойством. Но он все же не был похож на других мужчин. Она могла понять его, уловить его мысли, увидеть его настоящего – но лишь на краткое мгновение. Казалось, он постоянно ускользал, двоился, и его видимое присутствие было просто чьим-то колеблющимся отражением в воде.

Она рылась в картонках со всяким хламом и всячески оттягивала решающий момент. Но бесконечно это продолжаться не могло, и она неохотно достала одну вещь, из-за которой, собственно, и приехала. Утром, когда банкир Халлоуэлл прочитал ей газету, она подпрыгнула от радости. Привезти эту новость Солсбери! Увидеть, как кровь отливает от его лица, услышать, как он заикается, захваченный врасплох! Ее сперва так и подмывало ткнуть в него шпилькой. Но теперь, когда они разговорились по-дружески, когда он раскрылся перед ней по-новому, выложить ему подобное было бы жестоко. Впрочем, выбора у нее не оставалось. Она потратила уйму времени и уговорила Халлоуэлла позволить ей самой спросить Солсбери, что означает это сообщение в газете. Теперь она должна пройти через все или выглядеть в глазах банкира идиоткой.

Когда они спустились с чердака в гостиную, она сказала:

– Мистер Халлоуэлл просил меня передать вам вот это и спросить вас, что это означает. – И вручила ему газетную вырезку.

Виктор взглянул на заголовок и услышал, как в голове забил тревожный набат.

«ОПОЗНАНО ТЕЛО МЕСТНОГО ХУДОЖНИКА».

Он облизнул пересохшие губы, зная, что последует за этим.

«Полиция Харрисбурга сегодня окончательно идентифицировала тело, обнаруженное речной спасательной службой в понедельник вечером у рыбацкой набережной. Анализ одежды и зубных пломб показал, что скончавшийся был Виктором Солсбери, местным рекламным художником, работавшим в…»

– Здесь какая-то ошибка, – сказал он, хотя не верил ни на йоту, что это ошибка. – Виктор Солсбери – это я.

– Говорят, это было самоубийство, – ответила Линда. – Его последнее время очень угнетало, что он не может продать свои оригинальные работы.

– Но я преодолел этот барьер, – запинаясь, неловко выговорил Солсбери. – Я продал свою картину.

– Мистер Халлоуэлл совершенно сбит с толку. Ему представляется, что он предоставил ссуду в двадцать две тысячи человеку, выдающему себя за другого.

– Чепуха, – сказал Виктор. – Это ошибка. Завтра поеду в город и выясню, в чем дело. Известите об этом мистера Халлоуэлла.

Какое-то время она молча смотрела на него.

– Кажется, вы восприняли это спокойнее, чем я ожидала. Я хочу сказать, когда читаешь про собственную смерть, это вообще-то здорово потрясает. Виктор… Вы действительно тот, за кого себя выдаете?

– Ну конечно, – сказал он и рассмеялся в подтверждение своих слов. Хотя видел, что для нее этот смех звучит неубедительно. – Я Виктор Солсбери. Разумеется, это я и есть.

В эту ночь он спал плохо. Он всю ночь думал о теле, выловленном в реке, о теле, к которому прилепили его имя. Был ли он действительно Виктором Солсбери, или Виктор Солсбери был разложившимся трупом? Действительно ли настоящий Виктор Солсбери (если это и вправду был тот мертвец) покончил с собой, или другой человек в черном пришел в ночи и сделал эту работу за него?