Почувствовав, что вновь может двигаться, он пополз дальше в пещеру, пока не натолкнулся на что-то вроде камеры хранения. Там стояли три ящика, одинакового размера, одинаковой окраски, простой прямоугольной формы и без каких-либо особых примет. На один из ящиков человек оперся спиной и стал смотреть на крохотное пятнышко туманного неба за входом пещеры. Скоро он заснет. Он не может бодрствовать бесконечно. Две недели он должен будет провести в коме. Обмен веществ в его теле снизится до такого уровня, что ему почти не понадобятся ни воздух, ни вода, ни пища. Он проснется, потеряв фунтов пять веса, голодный, изнывающий от жажды, и будет готов приступить к следующему этапу операции.

Его сейчас не волновало, что это за этап. Он не мог вспомнить, кто он такой. В памяти всплывала лишь одна картинка – труп на полу спальни, исковерканное лицо и дырка, пробитая в челюсти.

Вдруг стало ясно, что его вот-вот стошнит. Он пополз к устью пещеры и свесил голову через порог. Облегчившись, он пробрался обратно в камеру и попытался найти ответы на некоторые вопросы. Почему-то ему крайне важны были эти ответы.

Но получилось так, что он сразу уснул.

Прошло две недели. И вот глубочайший мрак рассеялся, и пришелец всплыл к свету, пройдя сквозь все оттенки и переливы пурпура и голубизны. Он поднимался, точно ныряльщик со дна океана. А где-то в уголке сознания оставалось чувство, будто он ищет что-то потерянное, хотя призрачная эта потеря не поддавалась определению. Когда голубое выцвело до белизны, он вспомнил, что, должно быть, на День независимости пускали фейерверк, ракета вонзилась в его ногу и цветным огненным колесом взорвалась у него в голове. Потом ракету кто-то незаметно вынул или она просто догорела. Пока он так и эдак прикидывал, что теперь делать, смутный полумрак в его черепной коробке посветлел и хлопотливые пальчики рассветных лучей принялись щекотать ресницы пришельца.

Человек открыл глаза, наткнулся взглядом на груду камня и земли и мгновенно покрылся ледяной испариной от страха, что погребен заживо. Он мигом вскочил на ноги, сильно стукнулся макушкой о низкий свод и снова свалился. Пещера… Тут все сразу вспомнилось: викторианский особняк, взлом, убийство… Прошло две недели, и он готов к выполнению нового этапа плана. Отлично.

Он обследовал ногу. Сизо-бурое бледноватое пятно на месте зияющей, пульсирующей болью раны. И все. Он напряг мышцы бедра, ожидая мгновенной огненной вспышки боли. Ничего подобного. Все в норме, все безупречно. Кроме…

Кроме того, что он убил человека, которого даже не знал. Он не знал даже, кто он сам такой. И откуда появился здесь. И что ему делать дальше. На мгновение его охватила растерянность. Но тут включилась та же расчетливая компьютерная программа, которая руководила им той ночью, две недели назад, и в корне придушила все человеческие эмоции. Всякая подавленность, смущение, страх покинули его.

Потом он вспомнил про три ящика, оглянулся и увидел, что они все так же лежат под стеной пещеры. Отполированный серо-голубой металл, с виду напоминающий алюминий. Крышки на петлях из того же металла. Никаких замков, ни следа замочных скважин.

Он подполз вплотную и осмотрел ящики со всех сторон. На них не было каких-либо инициалов, не было и ярлычков отелей. Он подергал крышки. Без успеха. Какое-то время он сидел рядом, чувствуя, как в душу опять закрадывается тоскливое непонимание. Но тут в мозгу упала стальная заслонка, напрочь отрезав эмоции, и чужое, железное сознание вернуло ему рассудительность. Тогда он пошел к рюкзаку, открыл его и принялся искать хоть что-то, хоть какие-нибудь улики. Он нашел монетку, растворяющую стекло, нашел аптечку и три отдельно обвязанных пакета: плотная коричневая бумага, стянутая резиновыми лентами. Он отложил в сторону монетку и аптечку и вскрыл первый пакет. Внутри была пачка хрустящих зеленых пятидесятидолларовых бумажек.

Железная часть сознания приказала ему развернуть все три пакета и заняться подсчетом. В двух были пятидесятки, в третьем – сотенные. Общим числом тридцать тысяч долларов. Он сел и, расплывшись в улыбке, принялся созерцать груду зеленых бумажек. Но, поскольку запрограммированной части сознания тут больше нечего было делать, вновь ожили сомнения и терзания. Тридцать тысяч – что это, плата за убийство незнакомца? Так что же, он был наемным орудием? Киллером? Да нет, он никак не мог быть профессиональным убийцей, кишка тонка. Вон как его тошнило тогда, две недели назад, когда он убил того парня. Его вырвало, а потом он заснул.

Заснул…

Так он действительно проспал две недели? Тут ему кое-что пришло на ум. Он протиснулся к устью пещеры и увидел деревья. Ветви их покрывали яркие, нежно-зеленые листочки. Когда он отходил ко сну, деревья были усеяны всего лишь почками.

Но две недели… Он должен был умирать от голода или уже умереть от жажды. А что с ногой? Разве у обыкновенного человека рана затянулась бы так быстро и без осложнений? Конечно же, нет. Чем дальше его разум углублялся в эту неразбериху, тем более пугающими становились загадки. И более многочисленными. Теперь он понимал, что его используют, что запрограммированная его часть подчиняется чужим приказам, действует под влиянием чего-то вроде гипноза. Но кто руководит им? И почему? И кто он такой, в конце концов?!

– Виктор Солсбери, – бесстрастно и отчетливо проговорил кто-то в потемках пещеры. – Вам пора получить первые инструкции.

Тут, безо всякого сомнения, возобладала механическая его часть. Что-то щелкнуло в мозгу, и самосознание его очутилось взаперти под тремя замками. Он повернулся и встал так, чтобы находиться примерно на равном расстоянии от трех ящиков, в которых, как он точно знал, помещался компьютер 810-40.04.

– Виктор Солсбери, – повторил компьютер. – Вспоминайте.

И он вспомнил. Его звали Виктор Солсбери. Двадцать восемь лет. Родителей нет в живых, погибли в автокатастрофе, когда ему исполнилось шесть. Родной город: Харрисбург, штат Пенсильвания. Он художник – пишет рекламные плакаты, пытаясь при этом не утратить творческой жилки. Направляется в Оук Гров, хочет снять там жилье и оборудовать студию. Тысячи больших и малых воспоминаний хлынули в его мозг. Воспоминания о детстве, о сиротской жизни, о художественной школе, о контракте с рекламным агентством Харрисбурга. Теперь он обрел личность. Но его живая, немеханическая часть откуда-то знала, что все это поддельное. Как будто ему рассказали о событиях его прошлого, а не сам он их пережил.

– Не сопротивляйтесь программе! – Компьютер обращался к той крохотной части его мозга, в которой помещались эмоции.

«Но я же убил человека!»

– Он все равно умер бы месяц спустя, – авторитетно объяснил компьютер, – и его смерть была бы намного ужасней той, которую выбрали для него вы.

«Откуда ты знаешь?»

Этот вопрос 810-40.04 проигнорировал. На верхней крышке ящика обозначились два квадрата, полированный металл мягко засветился желтым. Понятия не имея, зачем он это делает, Виктор Солсбери наклонился вперед и приложил ладони к сияющим квадратам. Тут же в его мозгу вспыхнул следующий этап операции и отпечатался там навечно. Когда квадраты угасли, Виктор встал и подошел к дальнему ящику, крышка которого с шумом распахнулась по приказу компьютера. Он достал оттуда сверток с приличным костюмом, переоделся и покинул пещеру. Ему приказано было идти дальше.

Все утро он слонялся на краю городка, в конце улицы, у автобусной станции Оук Гров. Это было внушительное сооружение из алюминия, стекла и бетона, этакая тяжеловесная пародия на готический модерн. Человек-марионетка ожидал прихода автобуса из Харрисбурга, чтобы, войдя согласно плану в агентство «Вилмар», правдоподобно объяснить: мол, он только что приехал. На станции собралась, кроме него, небольшая компания: некий пьянчужка, огненно-рыжий пацаненок и три настырных голубя, которым втемяшилось в голову, что у него в карманах непременно скрывается что-то вкусненькое. Пришелец их всех игнорировал, отвечая и мальчику, и пьянчужке короткими сухими репликами, когда молчать долее становилось невозможно. Вскоре они стали его чураться – их отпугнуло его молчание, необщительность и холодный тяжелый взгляд. Даже голуби, похоже, стали его избегать.