Теперь Габриэль понимала, что настоящая жизнь не сводится к платьям, которые она наденет в один прекрасный день, к городам, которые посетит, путешествуя, или к тем людям, которых когда-нибудь встретит. Истинная жизнь и подлинное счастье не зависят от материальных благ и богатства, к которому так стремятся многие люди. Реальную полноту жизни дает невыразимое словами хрупкое соединение одной души, ее внутренней сущности, с душой другого человека. Это взаимное дополнение не имеет ничего общего с актом физического слияния.

Роган или Рапас — был тем естественным дополнением ее души, ее существа, с которым жизнь становилась настоящей, истинной, полнокровной. Она осознала и усвоила эту правду, так же как приняла и радость физического экстаза… Предвидела она и полную боли неотвратимость расплаты за это счастье, потому что отца она тоже любила.

Габриэль не пыталась обмануть себя. Роган не отступится от выдвинутых им условий, а отец скорее позволит стереть себя в порошок, чем станет рисковать ее жизнью. И она бессильна изменить обстоятельства и сократить пропасть, которая разделяет их с Роганом… Несмотря на их любовь, Роган останется с теми, кто сохранял ему верность за все эти годы преследований.

Этот человек, который восхищал и одновременно заставлял страдать от беспощадности своих суждений, затронул ее душу… Вновь вспомнилась его фраза:

…скажи, что я скоро с ней увижусь…

Сможет ли она вынести, если узнает, что он обнимает другую женщину?

Рыдания сдавили ей горло, и слезы потекли по щекам. Вдруг она стала противна сама себе. Габриэль вытерла щеки и обратилась к зеркалу. Да, лицо, глядящее сейчас на нее, не принадлежит уже воспитаннице монастыря. На мерцающей поверхности отражалась полюбившая женщина.

Еще три дня. Она превратит их в три полных восторга дня. Минутой позже, пробежав весь коридор, она, затаив дыхание, появилась на верхней палубе. Роган нахмурился, заметив хищным взглядом своих золотисто-карих глаз ее волнение.

Слова не нужны. Она обвила его шею руками и потянулась губами для поцелуя.

За расположенным высоко в стене камеры окном сгустилась ночь. Портер медленно приподнялся с койки. Поморщившись от боли, причиняемой ему многочисленными ушибами и кровоподтеками, он направился к зарешеченной двери, чтобы оглядеть коридор. Он с трудом припоминал, как их схватили. Перед глазами возникла картина: монастырский двор, объятый тишиной, резкий крик Бертрана, грохот шагов.

Он отчаянно сопротивлялся, но был сбит с ног увесистым ударом кулака. Последовавшие затем бесчисленные пинки и боль сменились полным беспамятством. Очнулся он уже в камере, где находился и теперь. Она была расположена в ряду подобных ей. Всюду сидели арестанты, все время похвалявшиеся своими преступлениями. Громче всех разглагольствовал огромный детина, сидевший в соседней камере. Но все россказни его соседей вылетели у Портера из головы, когда он понял, что Бертрана среди них нет. Жив ли он вообще?

Портер здорово перепугался, когда в его камере появился Пуантро. Он притворился недоумком — и преуспел в этом. Он и раньше пользовался таким защитным приемом, научившись придавать соответствующий вид своей внешности. Видя явное отвращение Пуантро, Портер подумал: уловка удалась и он смог заставить этого человека поверить, что общий план действий ему совершенно неизвестен.

После этого с ним несколько раз разговаривал губернатор Клейборн, но Пуантро не появился больше ни разу. Учитывая это, Портер пришел к выводу, что Бертрана содержат в другой части тюрьмы и Пуантро сосредоточил свои усилия на нем.

Портер пожал своими узкими плечами. Он никак не мог понять, как это люди губернатора догадались поджидать их в монастыре, куда они явились среди ночи.

Хотел бы он знать, что будет делать капитан, когда они с Бертраном не явятся на место встречи и станет ясно, что они схвачены. Он был уверен, что капитан не бросит их на произвол судьбы, но…

Портер прервал ход своих мыслей, когда волосатый вонючий охранник, который дежурил большую часть дня, прошел по коридору к металлической входной двери чтобы сквозь крохотное решетчатое оконце осмотреть находящееся за ней помещение. Тюремные порядки уже твердо отпечатались в голове Портера, и он понял, что смена караула запаздывает.

Неожиданный шум насторожил его. В тот же миг входная дверь резко отворилась, сбив с ног растерявшегося охранника. Бедняга грохнулся на каменный пол прямо головой и замер!

Дальнейшие события развивались стремительно. Портер, плохо соображая, что произошло, увидел вдруг трех человек, несущихся по коридору. Огромный детина из соседней камеры закричал:

— Я же знал, что вы придете! Я знал, что вы не оставите меня тухнуть здесь!

Просунув руку сквозь прутья решетки и схватив одного из освободителей, Портер крикнул:

— Друг, выпусти меня! Я погибну, если ты оставишь меня здесь!

Незнакомец, немного поколебавшись, отпер дверь камеры. Портер с облегчением вздохнул и побежал по коридору. Вскоре он быстрым шагом шел по дороге, уводящей от тюрьмы, стараясь понадежнее скрыться в тени деревьев.

Наблюдая за побегом из укромного места, Пуантро прошептал:

— Он сбежал! Только бы они его не потеряли! Губернатор Клейборн, сидевший рядом с ним с сосредоточенным выражением лица, кивнул.

Теперь уже недолго.

Клариса, поднятая с постели среди ночи, встретилась в напряженной тиши кабинета лицом к лицу с мадам. Она вся дрожала, когда мадам тихо сообщила:

— До меня только что дошла новость, что из тюрьмы совершен побег… нескольких заключенных. В одном из них был особо заинтересован господин Пуантро.

— Это Бертран?

— Нет. Это высокий жилистый парень с темными волосами.

— Портер. А что с Бертраном?

— Не знаю.

Напряженное молчание, а в следующий миг Клариса вдруг все поняла. Не в силах произнести ни слова, она оперлась о стол.

— Клариса…

В ответ она невнятно прошептала:

— Слишком поздно. Ловушка захлопнулась.

Плоть против плоти. Жар против жара.

Серебристый лунный свет струился в крохотное оконце корабля. Они купались в этом таинственном свете. Роган крепко обнимал Габриэль.

Его язык нащупывал ее влажный рот, руки не переставали ласкать, тела — соединяться.

Роган весь отдался сладостной радости, которую дарила ему Габриэль… Хоть немного еще.

— Прошло шесть дней, Манон.

Мари умолкла, когда Манон повернулась, оторвавшись от окна, выходящего на темнеющую улицу. У Мари защемило сердце. Темные круги под прекрасными глазами Манон, впалые щеки. Бедняжка едва прикасалась к пище в течение этих шести дней, прошедших с тех пор, как она в последний раз видела Жерара Пуантро.

— Так больше нельзя.

— Marie… s'il vous plait. — Манон приложила к груди дрожащую руку. — Я… я плохо себя чувствую… тошнит. Но это ведь вполне естественно в моем положении. Правда?

Мари собрала все свое мужество, чтобы сказать ей правду.

— Он не придет.

Молчание.

— Манон…

Манон подняла подбородок повыше.

— Я напишу ему еще одно письмо.

— Вы уже писали.

— Я напишу снова… еще один раз.

Явные попытки Манон скрыть дрожание губ ранили Мари в самое сердце.

— Если Жерар не ответит в течение недели, мы с тобой уедем… отправимся вверх по реке и отдохнем немного, пока я не найду для нас временное пристанище.

— Манон, ma cherie… — Глаза Мари застилали слезы.

— Но он придет. Увидишь. Только одно, последнее письмо. Я напишу ему прямо сейчас.

Манон повернулась к столу. Она не увидела слез Мари.

Шестой день был на исходе.

Портер внезапно остановился на узкой горной тропе. Глянув через плечо, он пристально осмотрел каждый бугорок на местности. Смутная тревога сопровождала его все эти дни с момента побега из тюрьмы. От постоянного нервного напряжения он постарел и осунулся, его узкое небритое лицо покрылось глубокими морщинами. Он двинулся дальше, пока перед ним не открылся вид на знакомый узкий заливчик.