2. Je me suis retourné une fois de plus: Pérez m'a paru très loin... (p.36)
Я опять обернулся – Перез маячил далеко позади (Галь, с.123).
Я еще раз обернулся – мне показалось, что Перес где-то далеко-далеко... (Немчинова, с.61)
Галь стремится по возможности экономить слова, избегать определений, иной раз даже там, где ими пользуется такой не щедрый на определения автор. Она как бы спорит в лаконизме с самим автором, стараясь быть «более Камю, чем сам Камю».
А вот еще пример:
A ma gauche j'ai entendu le bruit d'une chaise qu'on reculait et j'ai vu un grand homme mince, vêtu de rouge, portant lorgnon, qui s'asseyait en pliant sa robe avec soin (p.78).
Слева от меня шумно отодвинули стул, я обернулся – там усаживался высокий сухопарый человек в пенсне, заботливо расправляя красную мантию (Галь, с.148).
Переводчик не стал выделять причастный оборот – «одетый в красное», – он заменил его эпитетом, перенесенным в конец фразы, где в оригинале вторично упоминается одежда прокурора, и, не утратив «количества информации», выиграл в упругости ритма.
Il connaissait l'un des journalistes qui l'a vu à ce moment et qui s'est dirigé vers nous (p.77).
Он увидел знакомого репортера, тот как раз направлялся к нам (Галь, с.147).
Тут сообщение о том, что у адвоката есть связи среди журналистов, уложилось в один эпитет – «знакомого».
Оказалось, он знаком с одним из журналистов, и тот, увидев его, направился к нам (Немчинова, с.104).
Впрочем, иногда правомерность такого отсечения «распространяющих» фразу слов представляется нам спорной. Так, пожалуй, незаконно потеряно la tête baissée в описании позы священника:
«Некоторое время он сидел, облокотясь на колени, и разглядывал свои руки» (с.160)[17].
Однако дело не только в тенденции одного переводчика усиливать лаконизм автора, а другого – уточнять текст. Интересно проследить характер тех «уточнений», которые так отличают фразу Немчиновой от фразы Галь. Даже поверхностный взгляд уловит, что это, как правило, слова, вносящие более «личную» окраску в текст, создающие более «доверительную», более эмоциональную интонацию.
Мы уже говорили выше о стремлении Н.Галь всюду, где можно, избегать личных и притяжательных местоимений. Ее Мерсо как бы старается по возможности не напоминать о том, что речь все время идет именно о его особе, он говорит как бы не о себе, с максимальной «отчужденностью».
Захотелось курить, – пишет Галь (с.119).
И тогда мне захотелось покурить, – пишет Немчинова (с.55).
Уж если что-то должно случиться, лучше я буду к этому готов (Галь, с.159).
Раз что-то должно случиться со мной, я хотел быть наготове (Немчинова, с.124).
Защитник подошел, пожал мне руку и посоветовал на вопросы отвечать кратко... (Галь, с.148).
Мой адвокат подошел ко мне, пожал мне руку и дал совет отвечать очень коротко на вопросы, которые мне будут задавать... (Немчинова, с.105).
Она плакала на одной ноте, то и дело всхлипывая; казалось, она никогда не перестанет. Другие словно не слышали... А та женщина всё плакала. Очень странно, совсем незнакомая женщина (Галь, с.120).
Она плакала долго, всхлипывала, вскрикивала, и мне казалось, что она никогда не кончит. Остальные как будто и не слышали ее... Та женщина всё плакала. Меня это очень удивляло – какая-то незнакомая старуха (Немчинова, с.56).
Весь ритмический строй фразы, вся ее структура у Галь как бы подчеркивает разрозненность перечисленных действий. Старуха со своим плачем – сама по себе, другие старики – сами по себе, и сам по себе – герой повести.
В тексте Немчиновой между участниками протягиваются ощутимые нити отношений.
Или такой, еще более яркий пример. Герой встретил на лестнице соседа, Раймона.
Nous sommes montés et j'allais le quitter quand il m'a dit... (p.43)
Мы поднялись по лестнице, я хотел уйти к себе, но он сказал... (Галь, с.127)
Мы поднялись вместе с Раймоном, и я уже собирался проститься с ним, но он сказал... (Немчинова, с.68)
Обе переводчицы здесь точно следуют французскому оригиналу, но если французский глагол monter в этой русской фразе требует дополнения, в тексте Галь появится «неодушевленная» лестница, а Немчинова объединит персонажей в общем действии; во второй половине фразы Немчинова вслед за автором подчеркнет то, что лишний раз введет героя в круг какого-то общения («проститься с ним»); Галь подчеркнет действие, направленное на отъединение от других («уйти к себе»).
В тексте Немчиновой органично вырастает роль синтаксического и лексического повтора. Он появляется там, где его нет у автора, он усиливается там, где в оригинале он есть.
В оригинале:
Mais à cause de toutes ces lonques phrases, de toutes ces journées et ces heures interminables pendant lesquelles on avait parlé de mon âme, j'ai eu l'impression que tout devenait comme une eau incolore oщ je trouvais le vertige (p.90).
Впрочем, из-за всех этих бесконечных фраз, бесконечных дней судебного процесса, бесконечных часов, когда столько рассуждали о моей душе, у меня кружилась голова, мне казалось, что вокруг льются, льются и всё затопляют волны мутной реки (Немчинова, с.119).
Синтаксический повтор, едва намеченный в первой половине фразы Камю, в переводе усилен лексическим повтором, а в конце фразы его подкрепляет еще один повтор, отсутствующий в оригинале. Ср. у Галь:
Но от всех этих длинных фраз, от нескончаемых часов, когда толковали о моей душе, всё словно затопило мутной водой, и у меня стала кружиться голова (с.156).
Еще пример, пожалуй, наиболее характерный.
Мерсо гонит от себя мысли о помиловании:
Mais ce n'était pas raisonnable. J'avais tort de me laisser aller à ces suppositions parce que, l'instant d'après, j'avais si affreusement froid, que je me recroquevillais sous ma couverture. Je claquais des sans pouvoir me retenir (p.93).
Галь:
Нет, это неблагоразумно. Напрасно я позволил себе такие предположения, потому что меня тотчас обдало ледяным холодом и я скорчился под одеялом. Я стучал зубами и никак не мог взять себя в руки (с.158).
Переводчица умеряет это необычное для Мерсо сильное проявление чувств видом глагола, сделав его действие однократным.
Вариант Немчиновой:
Право, всё это было сущее безрассудство: тотчас же меня охватывал холод, такой ужасный холод, что я весь съеживался, дрожал под одеялом и стучал зубами, не в силах от этого удержаться (с.123).
