Город поглотил бестелесную Милену, швырнул сквозь упругую ночь. Движение сводило с ума, осень студила душу ознобом фонарей, издали претендующих на роль звезд – и вблизи не представляющих собою ровно ничего.

Движение прекратилось болезненно резко. С некоторым запозданием Милена смогла осознать всю картину.

Покрытая сетью старых трещин асфальтовая дорога режет лес, вынуждая стволы у обочин выстроиться в две линии, словно они слуги. На дороге замерли черные машины, две – лоб в лоб. Третья зажата между ними, на её заднем сиденье всхлипывает при каждом вздохе худенькая молодая женщина. Рядом, вальяжно развалившись, сидит мужчина. Он одет – Милена уже усвоила местные правила – на деловой манер. Пальто смотрится дорого, на коленях портфель, на его плоской глянцевой спинке – бумага, белая, как лицо испуганной женщины. В пальцах мужчина разнообразно и стремительно перекатывает шариковую ручку, намекая на превосходное владение вовсе не ею, а ножом…

– Будешь жить сама, и пацана тоже отпустим с целым горлом. Поняла? Кивни, не охай. Подпиши и больше не спрашивай, где вам жить. Это не мои проблемы, я и так сегодня добрый. Нечего связываться с лохом. Он должен, мы взыскиваем. Ничего личного.

Мужчина еще что-то говорил скучающим тоном… Он запугивал жертву привычно, даже лениво. Милена его не слушала и почти не слышала. Вся картинка, доступная зрению людей плоского мира, перестала иметь значение.

Плоскость – особенный мир. Лезть сюда без выгоды для себя, даже ради спасения чьей-то жизни, едва ли стоит. Ложная простота четырех сторон света ограничивает восприятие так называемыми физическими законами, словно нет иных сфер, сил, красок. В дела плоскости не принято вмешиваться, не получив прямой к тому просьбы. Но сейчас на убогой дороге, в окружении голых деревьев, рожденных неподвижными, творилось дело, ничуть не относящееся к плоскому миру. И это дозволяло и даже побуждало вмешаться.

Милена хохотнула, невольно подражая Черне, которую желала бы видеть здесь и теперь остро, как никогда прежде. Сквозь зубы само собою просочилось любимое словцо воительницы – «интересно». Бывшая первая ученица замка Файен повела плечами, делая важнейший шаг – в явь! И с наслаждением сознавая себя: телесную, способную ступать по твердой поверхности, производя звук и отбрасывая тень.

– Не зима, а вот – приперлись, – шепнула Милена, ощущая азарт предстоящего. – Важное дельце? Воистину никто не умеет быть верным в беде… кроме врагов наших.

Исподников было двое. Оба таились рядом с машинами, чуждые плоскости и незримые для её людей, которые по обучению и складу души – не вальзы и не анги, ни на ноготь.

Твари оставались невидимками, покуда Милена была далеко от них. Но с каждым её шагом исподники проявлялись все отчетливее.

Первыми запаниковали люди в двух машинах с горящими фарами. Рассмотрели – и ужаснулись. Истошно взвыл сигнал! Это один из водителей неловко положил руку, да так и не убрал. Второй принялся терзать стартер, хотя мотор и без того сыто шелестел на холостых.

Милена сделала еще шаг, разводя руки и по привычке прищелкивая пальцами в такт зреющему азарту. Исподники заметили её, опознали происхождение и дружно развернулись, приседая на мощных лапах с вывернутыми назад мосластыми суставами.

Правый и чуть менее рослый пробно взмахнул широким мясницким клинком. Левый присел глубже, делаясь одного роста с Миленой – и выдохнул звучание, вмиг погасив фары, моторы, даже фонари на опушке, далеко…

Мужчина в роскошном пальто вдруг завизжал и пополз из машины на четвереньках, бросив портфель, бумаги, ручку. Если у него и было оружие – что толку? Не оружие ведет бой, а исключительно воин. Худенькая женщина плотнее обняла ребенка – его Милена заметила лишь теперь. Бежать женщина не пыталась, она, кажется, была так окончательно запугана своим собеседником, что новых «гостей» не смогла испугаться еще сильнее. Судорожно огляделась – зрачки огромные, делают весь глаз черным, бездонным. Много раз облизанные, потрескавшиеся и покусанные губы шепотом выговорили нечто едва слышное. Уставившись на Милену, женщина заподозрила именно в ней спасение из смертельной ловушки. И снова зашептала, смаргивая слезы и бережно обнимая ребенка, слишком маленького, чтобы понимать и бояться.

Минуя последнее дерево, Милена тронула сонную, неотзывчивую кору, провела пальцами по стволу, рванула годную ветку. Та удобно легла в ладонь – и ученица Тэры рассмеялась. Даже неподвижный лес плоскости остается лесом. Если попросить умеючи. Ветка вздрогнула в руке, вытянулась и заострилась. Рослый исподник пружинисто качнулся, взметнулся, используя всю силу лап! Он сразу перемахнул машину и атаковал первым.

Он желал дать напарнику шанс подготовиться. Милена не стала уклоняться, чего от неё ожидали, упала вперед и влево, пропуская когтистые лапы в опасной близости от шеи. Когти лязгнули, промахиваясь всего-то на ширину пальца. Древесное копьецо послушно изогнулось, как советовала рука – и вошло в плоть исподника у хвоста, на стыке броневых пластин. Тварь завизжала, пропахивая мордой жухлую листву все дальше от дороги.

Тварь дергалась и выла, не имея сил освободиться от тонкого копья, уже целиком вошедшего в тело, жадно пускающего корни – чтобы вырваться из плоскости в ином слое, чтобы жить там настоящей жизнью подвижного и сильного дерева.

Не тратя ни крохи внимания на поверженного врага, Милена развернулась ко второй твари, поморщившись от мгновенного сожаления: запасного копья нет, а ломать взрослого кэччи79 голыми руками – та еще работенка. Причем для анга, а она-то не анг.

Широкий тесак вспорхнул невесомее пушинки, по дуге пошел вниз, подсекая под колени и доказывая: гибель напарника дала время подобраться опасно близко к противнице. Милена взвилась в прыжке, перекатилась по крыше машины и, не останавливаясь, скользнула к лесу по другую сторону дороги. Словно в насмешку над усилиями, оба ближние дерева оказались мертвы – под пальцами ощутилась лишь осклизлая труха, кора со скрипом подалась, оставив в щепоти клок расползающегося мха. Щека впечаталась в грязь полужидких, гниющих листьев. Запахи мертвого леса, выхлопа машин и сернистого присутствия исподья смешались, запершили кашлем в горле.

Звук когтей по металлу отметил момент, когда кэччи перемахнул машину, преследуя противницу, не давая ей передышки. Пришлось с разворота змеёй утекать под днище, радуясь, что машина высокая, а не как многие иные, замеченные близ больницы – почти скребущие брюхом дорогу.

Кэччи лязгнул промятой крышей: попробовал затоптать и придавить. Милена оскалилась, выкатываясь на дорогу, сознавая мгновенную беззащитность. Взгляд шарил, выбирая годное дерево…

Перед глазами внезапно обозначилось нечто пушистое, светлое. Оно мелькнуло проблеском нежданной надежды – и сгинуло в цокоте крошечных колокольцев… Кэччи истошно взвыл, запахло паленым, потянуло дымком. И только тогда сделалось понятно, что именно удалось заметить.

– Серебро? Откуда в их мире лань? – едва смогла выдохнуть Милена.

Время сделалось видимо и медлительно, как пар дыхания в стужу. Холод облил спину – это исподье утекло к себе, оставив след изморози на асфальте, где запеклась темная кровь. Шало встряхнувшись, Милена села и долго смотрела на свои руки, упертые в грязь, дрожащие. Победа досталась ей случайно. Победу ей, в общем-то, подарили. Только – кто? Бывшая первая ученица Файена глубоко втянула ноздрями воздух, улыбнулась миру, признавая: я живая, мне хорошо! Села удобнее, откинулась на борт машины, глядя в мутное небо, не умеющее быть глубоким и темным. На опушке затеплились один за другим фонари. Ветерок пригнал запах сырости. Сигнал жалобно охнул – и затих окончательно. Фары наоборот, мигнули и разгорелись – сперва мерзким фиолетовым, а затем еще более паскудным мертво-белым. Досадуя на фальшивый свет, спрятавший промельк истинного серебра, Милена нашарила камень. Встала и прошлась вдоль машин, без спешки разбивая все стеклянные бельма на их мордах. Восстановив ночь в правах хотя бы вблизи от себя, Милена осмотрелась.