Джеймс обошел своего собеседника и, не оглядываясь, пошел вперед. Он мог бы поклясться, что чувствовал, как Петтибоун кипел от злости.

Кларисса тихо прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней. С тех пор как она сторговалась с Айрис, ей удавалось не оставаться наедине с Джеймсом. Ночь постыдного поведения в обмен на его амуры представлялась ей удачной сделкой, но она боялась, что Джеймс не разделяет ее мнения.

Она сбросила фрак и села, чтобы расстегнуть жилет. Айрис в этот день была исключительно послушна, и Кларисса сумела значительно продвинуться в эскизах. Она надеялась через несколько дней приступить к написанию портрета и, если прикинуть, сколько времени потребуется для его завершения, воссоединиться с матерью по крайней мере к октябрю.

Кларисса справилась с последней пуговицей и быстрым движением сдернула жилет, после чего подвинулась на край кровати и наклонилась, чтобы снять правый сапог. Из письма она знала, что мать жива. Но хорошо ли с ней обходятся? Тревога за мать возвращалась снова и снова. Джеймс уверял, что маркиза в безопасности, хотя должен был бы добавлять «пока». Кларисса не верила обещаниям крысы и его сообщников.

Она тянула изо всех сил, но сапог не сдвинулся с места. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

Слезы не помогут. Она перестала стягивать лоснящуюся мягкую кожу сапога, села, уронив лицо на руки, и дала волю слезам. Она плакала о своей матери. Она плакала о Джеймсе, которому хотела верить, но на это у нее не было оснований. И она плакала, жалея себя. Эта головоломка оказалась сложнее, чем ей представлялось вначале, — слишком сложной для нее. Она распрощалась со своей прошлой жизнью в Англии, начала новую жизнь в Париже и осталась в здравом уме. Но это оказалось непереносимо. Многовато для любого рассудка.

Дверь открылась, требуя внимания Клариссы. Она торопливо вытерла глаза рукавом рубашки и подняла глаза — на пороге стоял Джеймс. Он закрыл за собой дверь, быстрыми шагами пересек комнату и остановился перед ней, будучи явно в гневе.

— Разве я не предупреждал вас не разыгрывать спектакль? Это, — он широким жестом обвел комнату, — не сцена. Если вы не сделаете того, что вам предписано, «монахи» убьют вас и вашу мать. Я ясно объясняю?

Чтобы не заплакать, Кларисса широко раскрыла глаза.

— Вам ненужно говорить мне такие вещи…

— Вот как? Тогда, пожалуйста, объясните мне, почему мы должны везти мисс Беннетт на бал поклонников Киприды, — оборвал ее Джеймс, наклоняясь так, чтобы его лицо оказалось напротив ее лица. — Как вам это пришло в голову? Что за причина заставила вас пойти на это?

— Вы… — прошептала она, не в силах сказать больше.

Он с силой схватил ее за плечи и потряс.

— Что за ерунда, Кларисса, — свирепо сказал он, глаза у него были бешеными: — Рассказывайте все как есть!

Кларисса больше не могла сдерживать слезы. Она попыталась вырваться из его рук и зарыдала.

— Вы… вы причина того, что я предложила поехать на бал Киприды. Мысль о том, что вы были с Айрис, невыносима для меня. После всего, что случилось, вы все равно дороги мне. Я сделала это из-за вас. Джеймс отпустил ее и отступил назад, едва не упав в камин.

— Это правда? — спросил он голосом, который стал внезапно безжизненным.

— Джеймс, я изо всех сил старалась заглушить свои чувства. Но это выше моих сил, если быть честной перед собой и перед вами.

Кларисса знала, чем рискует, открывая свое сердце Джеймсу. Она не могла больше отрицать того, что чувствовала. Смирившись с предательством своего сердца, она решила, что нет смысла скрывать это от Джеймса.

— Черт, Кларисса! — вырвалось у него. — Вы не можете так поступать. Не сейчас. Я просто…

Этот человек однажды уже разбил ей сердце, так что Кларисса не удивилась бы, сделай он это снова. Но она хотела быть честной перед собой чего бы это ни стоило.

— Джеймс, я понимаю. Не надо сердиться. Вы не испытываете того, что испытываю я, и… — Кларисса внезапно остановилась. — Джеймс, что это значит?

Он упал на колени и обхватил руками голову.

— Пожалуйста. Остановитесь.

— Я только стараюсь быть честной. Если уж так сложилось, я не могу больше отрицать свои чувства к вам, — тихо сказала Кларисса, и слезы снова потекли по ее щекам. Джеймс опустил руки и посмотрел на Клариссу, его взгляд жег ее. Его ладони теперь лежали на ковре, голова свешивалась вниз, словно у него не было сил поднять ее.

— Джеймс, пожалуйста, скажите что-нибудь, — умоляла Кларисса, не в силах выносить молчание.

Он приблизился и встал перед ней.

— Вы действительно хотите этого? — Он взялся за ее сапог и сдернул, после чего быстро сдернул другой.

Сердце Клариссы забилось от предвкушения.

— Да, — задыхаясь, сказала она, — больше всего на свете.

Он поднял его на ноги, быстро снял с нее рубашку тонкого полотна, потом развязал и начал разматывать полоску ткани, скрывающую грудь. Он медленно обворачивал ее, оставляя мягкие, влажные поцелуй — сначала на губах, потом на затылке, ниже ключицы, на правом плече и так далее, пока не размотал всю ткань, и перед ним не предстала Кларисса. Когда он потянулся к ее брюкам, она закрыла глаза. Он расстегнул пуговицы и рывком спустил их сначала с бедер, потом ниже, пока они не легли у ее ног.

Кларисса открыла глаза, потянулась к Джеймсу, прижалась и долгим, чувственным поцелуем приникла к его губам. Она вдруг поняла, как ей не хватало его запаха, вкуса, прикосновений. Она потянула за его шейный платок, распахнула рубашку, теснее прижалась к нему. Волосы на его скульптурной груди терлись о чувствительные пики ее грудей.

Джеймс толкнул ее на кровать и склонился над ней, его глаза обжигали, в них читалось нетерпение.

— Вы само совершенство, совсем такая, какой я запомнил вас, — тихонько произнес он. Кончиком пальца он провел линию от ее горла до живота, потрогал впадинку пупка. Его рука двинулась ниже, пока не оказалась на скользких складочках. Кларисса задрожала, жар бушевал в ее крови, стало трудно дышать. Под его пальцами она вытянулась, широко раскинула ноги и обхватила его за плечи, оставляя царапины, когда пыталась притянуть его к себе сильнее.

Она забыла, как это бывает, когда нуждаешься в ком-то так сильно, что, кажется, умрешь, если тебя отвергнут. Джеймс смотрел в ее глаза, а в его глазах она видела предвкушение. Кларисса лизнула свой палец и обвела им свой сосок. Она наслаждалась, когда Джеймс сильно потерся об нее. Она сжала свою грудь и мяла у него на глазах, его возбуждение подстегивало ее собственное.

Джеймс вдруг обхватил Клариссу и подвинул на край кровати. Он снова опустился на колени, его язык нашел ее уже набухшие складки. Кларисса узнала это нестерпимое желание. Когда-то Джеймс много раз подводил ее к этой черте. Но сейчас все ощущалось по-новому. Она вцепилась в простыни и, изгибаясь дугой, тянула вверх зажатую в пальцах ткань.

Кларисса ни о чем не могла думать, лишь о могущественном ощущении, формирующемся внутри ее. Движения его языка ускорились, и с губ Клариссы стали срываться нетерпеливые вздохи. Ее бедра вздымались все выше, его язык проникал все глубже, в самую сердцевину. Его руки обхватили ее бедра, и она распалась на миллион осколков. Сама комната исчезла, осталось лишь абсолютное наслаждение.

Она вскрикнула, и с этим криком освободилась от всех своих страхов и гнева, от чувства, что ее предали, от долго сдерживаемого желания.

— О Боже, Джеймс. Я была так глупа. Я прощаю тебя, Джеймс, — выговорила она, продолжая задыхаться и медленно возвращаясь к действительности.

Джеймс внезапно навис над ней, взял в ладони ее голову.

— За что?

— Я должна произносить какие-то слова? На самом деле это мне следует просить о прощении. Я слишком долго помнила о том, что ты причинил мне. Я прощаю тебя. Мне стало легко, — мягко ответила Кларисса и повернула голову, чтобы поцеловать его запястье.

Его лицо исказилось, словно он оказался на ледяном северном ветру, жар и желание ушли из него, осталась холодная, неподвижная маска.