— Но мне кажется, адмирал, что мы тоже пострадали от невежества. Я прочел отчет. Заключение по нему совпадает с предположениями Херманна Оберхаузера. Эти камни, находящиеся здесь, в пакгаузе, принадлежали некоему древнему народу, предположительно арийцам. Кажется, в этом были убеждены все, и кажется, что мы купились на нацистский миф.

— Так и было, и это стало нашей ошибкой. Но тогда было другое время. Люди Трумэна думали, что все это слишком отдает политикой и запрещенной идеологией. ЦРУ не хотело пропагандировать нацистскую науку и их эзотерические теории. Поэтому они присвоили рискованной операции «Высокий прыжок» гриф «Совершенно секретно» и все опечатали. Но мы оказали себе этими действиями очень плохую услугу.

Дайлз указал вперед на закрытую стальную дверь.

— Позволь показать тебе то, чего ты никогда не видел, пока был здесь…

Сейчас Рэмси стоял перед той же самой дверью.

Морозильная камера.

Он вошел сюда в первый и единственный раз 38 лет назад. В тот день адмирал Дайлз дал ему приказ — не нарушенный им за все это время: оставь его. Сейчас это распоряжение было отменено, но перед тем как действовать, он пришел, чтобы убедиться, что камни все еще здесь.

Он нажал на ручку двери.

Ахен

Малоун и Кристл спустились на первый этаж. Сумка с путеводителями лежала все в том же кресле. Он нашел один из буклетов и перевод латинской мозаики.

Коттон передал буклет Кристл:

— Этот перевод правильный?

Еще в ресторане он попытался сравнить переводы надписи; они были опубликованы почти во всех путеводителях, но не сильно отличались друг от друга.

Кристл прочитала текст, затем посмотрела на мозаику, сравнивая тексты. Труп лежал в нескольких футах от них, его тело изогнулось под странным углом, кровь залила пол. А они, кажется, оба притворились, что ничего этого здесь не было. Малоун беспокоился о том, что шум выстрелов может услышать кто-то посторонний. Но он успокаивал себя тем, что мощные средневековые стены капеллы и завывающий ветер снаружи служили прекрасной шумоизоляцией. В конце концов, до сих пор сюда так никто и не пришел, чтобы поинтересоваться, что тут происходит.

— Он верен, — сказала Кристл. — Несколько незначительных расхождений, но они ничего не меняют в понимании смысла.

— Чуть раньше ты сказала мне, что надпись не изменилась со времен Карла Великого. Только теперь это мозаика, а не фрески. Посвящение капеллы — синоним другого слова — «освящение». Пролей свет на эти поиски, применив ангельское совершенство к святости Господа. Число двенадцать — это ангельское совершенство, из Откровения. Этот восьмигранник был символом этого совершенства, — он показал на мозаику. — Это может быть каждая двенадцатая буква, но я предлагаю считать каждое двенадцатое слово.

Крест обозначал начало и завершение надписи. Теперь Малоун мог лишь наблюдать за Кристл, которая считала слова.

— Claret, — сказала она, дойдя до двенадцатого слова. Затем она нашла еще два, на двадцать четвертом и тридцать шестом месте. — Quorum. Deus — это все. Последнее слово, velit, одиннадцатое по счету.

— Интересно, согласна? Три слова. Последнее стоит одиннадцатым, поэтому их не может быть больше.

— Claret Quorum Deus. Великолепие Бога.

— Поздравляю, — сказал Малоун. — Ты только что помогла нашим поискам.

— Ты уже это знал, не так ли?

Коттон пожал плечами.

— Я попробовал сделать это с одним из переводов и нашел те же самые три слова.

— Мог бы и упомянуть об этом, как и о том, что за нами следят.

— Мог. Но и ты могла бы тоже кое-что рассказать.

Кристл кинула на него озадаченный взгляд, но он, будто ничего не заметив, спросил:

— Почему ты дурачишь меня?

Доротея смотрела на мать.

— Ты знаешь, где сейчас Кристл?

Изабель кивнула:

— Я наблюдаю за обеими своими дочерьми.

Доротея пыталась оставаться спокойной, но растущий гнев усложнял эту задачу.

— Твоя сестра и Малоун объединились.

Эти слова причинили ей боль.

— Ты заставила меня отослать его. Сказала, что он мог бы стать проблемой.

— Он был и остается ею, но твоя сестра разговаривала с ним после вашей встречи.

Чувство беспокойства переросло в панику.

— Ты устроила это?

Ее мать снова кивнула.

— У тебя был Вилкерсон. Я отдала ей Малоуна.

Доротее казалось, что ее тело окоченело, а мозг парализован гневом и паникой.

— Твоя сестра находится в Ахене, в капелле Карла Великого, и делает то, что от нее требуется. А теперь настала твоя очередь.

Лицо Изабель Оберхаузер оставалось бесстрастным. Если отец Доротеи был беззаботным, любящим, теплым, то ее мать оставалась дисциплинированной, холодной и равнодушной. Ее и Кристл вырастили няни, и девочки всегда страстно желали внимания матери, постоянно боролись за те минуты, что она проводила с ними. Эта конкуренция, как всегда думала Доротея, составляла большую часть их вражды — каждая дочь желала быть особенной, и осложнялось все это тем фактом, что они были близнецами.

— Это для тебя только игра? — спросила она мать.

— Это гораздо большее. Настало время, и мои дочери выросли.

— Я презираю тебя.

— Наконец-то. Гнев. Если это чувство удержит тебя от совершения глупых поступков, тогда, ради бога, ненавидь меня.

Доротея достигла своего предела и двинулась к матери. Но между ними тут же возник Ульрих. Ее мать подняла руку и остановила его, как будто он был хорошо дрессированным животным. Хенн отступил назад.

— Что ты собираешься сделать? — спросила ее мать. — Ударить меня?

— Если смогу.

— И это поможет получить тебе то, чего ты хочешь?

Вопрос остановил Доротею. Негативные эмоции ушли, оставляя вместо себя только чувство вины. Как всегда.

Победная улыбка появилась на губах ее матери.

— Ты должна меня слушаться, Доротея. Я вправду приехала сюда, чтобы помочь.

Вернер внимательно наблюдал за ними, выражение настороженности не сходило с его лица. Доротея кивнула в его сторону.

— Ты убила Вилкерсона и сейчас даешь мне в помощь его. А Кристл сохранит своего американца?

— Это было бы нечестно. Хотя Вернер твой муж, но он все же не бывший американский агент. Я разберусь с этим завтра.

— А откуда ты узнаешь, где Коттон будет завтра?

— В том-то и дело, дитя. Я точно знаю, где он будет, и собираюсь тебе это сказать.

— Ты защитила две кандидатские по истории и все же завещание Эйнхарда стало для тебя проблемой? — спросил Малоун у Кристл. — Вернись к реальности. Ты уже знала все это.

— Этого я не буду отрицать.

— Я был просто идиотом, когда позволил вовлечь себя в центр этого бедствия. За прошедшие двадцать четыре часа я убил трех человек, и все из-за вашей семьи.

Кристл села на один из стульев:

— Я смогла разгадать ребус только до этого места. Ты прав. Это было сравнительно легко. Но для человека Средневековья это было невозможно. Тогда было так мало грамотных людей. Должна признаться, что я просто хотела тебя проверить и убедиться, что ты хорош.