В комнате никого не было. Все сейчас находились в лабораториях — химической, гематологической и микробиологической. Он не стал терять времени даром. Прислонив швабру к шкафу с папками, Джеффри начал поиски истории болезни Пэтти Оуэн. Нашел он ее очень быстро.

Джеффри положил папку на стол и открыл обложку. Через несколько страниц он наткнулся на копию отчета о вскрытии, сделанного независимым медицинским экспертом. В токсикологическом разделе приводились результаты газово-хроматографической спектроскопии крови, анализов цереброспинальной жидкости и мочи. Единственным побочным элементом, который был выявлен в результате данных анализов, оказался бупивакаин, или иначе — маркаин. Никаких других химических элементов в крови обнаружено не было, по крайней мере в результатах анализов об этом не говорилось.

Джеффри просмотрел остальную часть отчета, внимательно читая каждую страницу. К своему удивлению, он обнаружил в отчете несколько фотографий размером восемь на девять. Он осторожно вытащил их из конверта. Это были снимки клеток, сделанные на электронном микроскопе в Бостонском Мемориале. Джеффри охватило острое любопытство: фотографии на электронном микроскопе делали только в исключительных случаях. Как он сейчас жалел, что не может разобраться в различных участках снимков, даже не знает, где у них верх, а где — низ. После того как он наконец разобрался с тем, как нужно держать снимки, до него дошло, что это увеличенные изображения нервных клеток и их отростков — аксонов.

Читая описание на обратной стороне каждой фотографии, Джеффри понял, что на этих фотографиях отмечено явное разрушение межклеточной структуры. Он был заинтригован. Эти фотографии почему-то не были предъявлены во время предварительных слушаний по его делу, хотя больница тоже вынуждена была выступать в роли ответчика на первоначальной стадии процесса. Но его не поставили в известность о существовании этих фотографий, и родное отделение вообще не руководствовалось интересами Джеффри при предоставлении материалов суду. Если бы они с Рандольфом знали о них, то, конечно, потребовали бы их предъявить суду. Впрочем, честно говоря, во время всей той возни Джеффри мало интересовали какие-то структурные изменения проводящих частей нервных клеток.

Их наличие у Пэтти Оуэн заставило Джеффри вспомнить о таких же изменениях в нервных клетках, описанных Крисом Эверсоном в отчете о вскрытии его пациента. Самое поразительное и в том и в другом случае было одно: местная анестезия не имела к этому никакого отношения. Значит, должно существовать какое-то другое объяснение.

Джеффри взял папку и подошел к ксероксу. Достав те страницы, которые, по его мнению, могли бы ему пригодиться, он сделал с них несколько копий, а оригиналы вложил в папку. Потом сделал копии записей на обратной стороне фотографий с электронного микроскопа, но копировать сами фотографии не стал, ограничившись копиями результатов всех анализов. Джеффри прекрасно понимал, что без нескольких часов пребывания в библиотеке ему не разобраться в этой информации, не осознать ее.

Получив все копии, он достал из стола большой розовый конверт и положил в него листы. Оригиналы он вернул на место и защелкнул держатель папки, а бесценный конверт положил на самую нижнюю полку своей тележки, под запасные рулоны туалетной бумаги.

После этого Джеффри приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Он был немного взволнован тем, что обнаружил. Идея примеси оказалась верной. Теперь же, учитывая результаты электронно-микроскопического анализа, Джеффри считал, что она практически доказана.

По мере того как ночь приближалась к концу, силы его постепенно ослабевали. Когда в небе забрезжил рассвет, он был окончательно измотан. Сказывалось, что в течение последних часов он жил на одних нервах. В шесть пятнадцать, воспользовавшись тем, что в одном из офисов никого не было, он решил позвонить Келли. Если она выходит на работу в шесть сорок пять, то уже должна встать, подумал он.

Как только Келли взяла трубку, Джеффри стал взволнованно рассказывать ей об операции на роговице глаза, которую провели утром в той же операционной палате, где произошла трагедия с Пэтти Оуэн, а также о том, что там был использован семидесятипятипроцентный маркаин.

— Келли, ты была абсолютно права. Почему никто не додумался рассмотреть такой вариант развития событий. Ни Рандольф, ни даже я! — И он рассказал о фотографиях, сделанных на электронном микроскопе.

— Значит, это все-таки примесь? — спросила Келли.

— Практически стопроцентно. Следующий шаг — вычислить, какая именно и почему ее не упоминали в отчете о токсинах.

— Что-то мне здесь не нравится, — призналась Келли.

— Мне тоже, — согласился Джеффри и спросил, не знает ли она случайно кого-нибудь из патологоанатомического отделения в больнице Вэллей.

— В самом отделении — нет, — ответила Келли. — Но я знаю кое-кого из анестезиологов. Харт Раддок был лучшим другом Криса. Я уверена, у него есть там знакомые.

— А ты не могла бы ему позвонить и попросить снять несколько копий с отчета о вскрытии Генри Ноубла? Особенно были бы интересны результаты электронно-микроскопического исследования и гистология [28]нервных тканей.

— Что ему сказать, если он спросит, зачем?

— Не знаю. Скажи, что тебе просто интересно, ты читала записи Криса, наткнулась на фразу о разрушении нервных клеток, и это привлекло твое внимание.

— Хорошо, — согласилась Келли. — А ты лучше возвращайся сюда и отдохни немного. Не то заснешь прямо на ногах.

— Да, я чертовски устал, — признался Джеффри. — Уборка, оказывается, намного труднее, чем анестезия.

…Рано утром Трент шел по коридору хирургического отделения больницы Святого Жозефа. В кармане брюк у него покоилась очередная ампула с ядом. Он действовал по той же схеме, что и предыдущим утром. Однако теперь он уже был твердо уверен, что в центральном блоке никого нет и заменить ампулу ему никто не помешает. В связи с тем, что в коробке оставалось всего две ампулы с маркаином, шансы на то, что его ампулу используют именно в этот день, значительно повышались. В графике работы на большой доске объявлений были указаны две операции с применением эпидуральной анестезии. Естественно, нельзя гарантировать, что в обоих случаях это будет именно маркаин, а не какой-нибудь другой препарат, но шансы все равно были высокие. Первым в графе значилось удаление грыжи, затем была эндоскопия брюшной полости. Не в первом, так во втором случае его бомба точно сработает. Трент надеялся, что это будет эндоскопия брюшной полости. Лучшего просто желать нельзя, судя по списку медперсонала, анестезию делает этот недоносок Дохерти.

Трент неспешно вернулся в раздевалку и спрятал нормальную ампулу с маркаином. Закрыв шкафчик на ключ, он вспомнил о Гэйл Шаффер. Хотя все оказалось не так весело и приятно, как он ожидал, тем не менее Трент был благодарен судьбе за то, что еще раз испытал себя. Досадная оплошность, в результате которой Гэйл «вычислила» его, не должна теперь повториться. Он не имел права на халатность. Слишком много было поставлено на карту. Если только он накроется, то ответить придется за все. И еще Трент прекрасно знал: в этом случае власти будут представлять не самую главную угрозу его благополучию.

Будильник в радио был установлен на шесть сорок пять и точно сработал. Карен включила его не на всю мощность, чтобы иметь возможность спокойно проснуться. Наконец глаза ее заморгали и открылись.

Перекатившись на край кровати, она села, смутно ощущая слабость от лекарства, которое ей выписал доктор Силван. Она действительно проспала всю ночь.

— Ну что, проснулась? — спросила ее через закрытую дверь Марсия.

— Да. — Карен несмело встала на ноги. В это мгновение перед глазами у нее все поплыло и закружилось, но она схватилась за спинку кровати и удержалась. Придя в себя, Карен направилась в ванную.