– Прости.

– Это ты прости. Мне жаль, что тебе пришлось пережить такое.

Затем он улыбнулся про себя, вспомнив историю о том, будто она племянница Марчеллы. Это с трудом укладывалось в «потерянный мир прекрасных дам и великолепных мужчин». Он долго всматривался в утонченные черты ее лица, страстно желая узнать, кто же она на самом деле, однако само по себе это имело для него мало значения и, возможно, никогда не будет иметь. Она была необыкновенной и одинокой, он же желал ее сильнее, чем кого бы то ни было, сильнее женщины, с которой был помолвлен. Фуллертон совершенно не понимал, почему это происходило, но это было так. Его душа рвалась сказать, что он ее любит, но рассудок отлично понимал, что это настоящее сумасшествие. Как можно любить девушку, которую едва знаешь? И тем не менее он знал, что это именно так. И, чувствуя его руки вокруг себя, Сирина тоже это знала. Он опять поцеловал ее – долго, крепко, страстно и с жадностью. Затем, ничего не говоря, поднял девушку, поцеловал еще раз и медленно повел к задней двери дворца. Он не осмеливался произнести ни слова. Сирина долго смотрела на него, прежде чем скрылась в помещении для прислуги, которое она делила с Марчеллой, и тихо прикрыла за собой дверь.

Следующие несколько дней майор Фуллертон был сам не свой. Он бездумно исполнял свои обязанности, ничего не замечая. Сирина тоже двигалась как во сне. Она не понимала, что произошло между ней и майором, и вовсе не была уверена, что хочет, чтобы все повторилось еще раз. Многие годы ненавидела она войну, солдат, мундиры, любую армию – и тем не менее совершенно внезапно оказалась в объятиях майора, не думая ни о ком, кроме него. Чего же он хотел от нее? Она знала ответ на этот вопрос, или думала, будто знает, но расстраивалась всякий раз, когда вспоминала о фотографии, стоявшей на столике в его спальне. Просто ему хотелось переспать со своей итальянской служанкой – вот и все. Обычная история военных лет. Тем не менее она вспоминала о его прикосновениях и поцелуях под ивой и понимала, что хочет от него большего. Трудно сказать, кто из них двоих выглядел более несчастным, пока каждый исполнял свои обязанности. Их мучения видели все, но понимали лишь двое. Ординарец майора Чарли Крокмен два дня назад обменялся понимающим взглядом с Марчеллой, но и эти двое предпочитали молчать. Майор рвал и метал, потеряв два дела с важными приказами, но, слава богу, потом, когда уже вдоволь набушевался, снова отыскал их. Сирина полировала одну и ту же створку двери на протяжении почти четырех часов, а затем ушла, оставив все свои тряпки и щетки у входной двери. Она смотрела сквозь Марчеллу и легла спать, не притронувшись к ужину.

С той ночи под ивой они не говорили друг с другом. На следующее утро Сирина поняла, что это бесполезно и что майора снедают одновременно и вина, и страх. Он не сомневался, что Сирина невинна во всех отношениях и, несомненно, девственница. Девушка и без того пережила достаточно, так что незачем добавлять к этому еще и боль военного романа. К тому же у него есть невеста. Но проблема заключалась в том, что каждое утро, каждый вечер и каждую минуту его мысли занимала далеко не Пэтти. Каждое мгновение перед его глазами стояла Сирина. Так продолжалось до воскресного утра, когда он увидел ее, работавшую в огороде Марчеллы. Он понял, что больше не в силах терпеть и должен немедленно поговорить с ней, по крайней мере попытаться объяснить положение вещей, прежде чем окончательно потеряет рассудок.

Так он и появился перед ней – в брюках цвета хаки и легком синем свитере, засунув руки в карманы. Она поднялась, с удивлением глядя на него, убирая с лица волосы.

– Да, майор?

На мгновение ему показалось, что в ее тоне прозвучало обвинение, но через миг она уже улыбнулась. Фуллертон тоже просиял и понял, что чертовски рад ее видеть. Ему необходимо было поговорить с ней. Пытаясь уклониться от встреч с ней, он довел себя чуть ли не до безумия.

– Мне хотелось бы поговорить с тобой, Сирина, – начал он, затем смущенно добавил: – Ты очень занята?

– Ну… да.

Она показалась ему какой-то повзрослевшей, когда отложила в сторону инструменты и выпрямилась, ее зеленые глаза встретились с его серыми.

– Впрочем, не так чтобы очень. Не хотите ли присесть вон там?

Она указала на небольшую металлическую скамейку, изрядно проржавевшую, но все еще симпатичную, оставшуюся от лучших времен. Сирина тоже хотела поговорить с ним сейчас, тем более что вокруг не было никого, кто мог бы их видеть. Все порученцы отдыхали по случаю выходного дня, Марчелла отправилась в церковь, а потом собиралась зайти к подруге. Сирина осталась дома поработать в саду. Она с утра сходила в церковь, и Марчелла даже и не пыталась зазвать ее в гости к своей старой подруге. На улице, как обычно, несли службу два часовых, кроме них, во дворе никого больше не было.

Майор молча прошел следом за ней до маленькой скамейки, и они присели. Он закурил и уставился вдаль на холмы.

– Сирина, прости меня. Думаю, что я вел себя не лучшим образом на прошлой неделе. Наверное, я сошел с ума.

Его взгляд был искренним и открытым, и она медленно кивнула:

– Я тоже. Не понимаю, что случилось.

– Ты расстроилась?

Этим вопросом он мучился уже четыре дня. Или же она испугалась? Он понимал, что испугался и сам, но не знал почему.

– Иногда расстраивалась, – она медленно улыбнулась, а затем вздохнула, – иногда нет. Я испугалась… мне было неловко… и…

Она посмотрела на него, ничего больше не говоря, и вновь он испытал всепоглощающее желание заключить ее в объятия, прикоснуться к ней, и еще большее желание – овладеть ею здесь же, прямо под этим деревом, под лучами осеннего солнца, прямо на этой траве. Он закрыл глаза, словно от боли. Сирина коснулась его руки.

– В чем дело, майор?

– Во всем. – Он медленно открыл глаза. – Не понимаю, что чувствую… что происходит. – Затем внезапно всем своим существом он понял, что не в силах больше бороться с охватившим его чувством. – Я люблю тебя. О господи… – Он привлек ее к себе. – Я люблю тебя!

Когда его губы отыскали ее, она почувствовала, как в ней вспыхнуло желание, но и еще нечто гораздо большее. Ей захотелось стать его частью, чтобы обрести цельность. Случилось так, словно здесь, в родительском доме, в их старом саду, она нашла свое будущее, словно она принадлежала этому белокурому американскому майору с самого начала, словно он был рожден для нее.

– Я тоже люблю тебя… – Эти слова она произнесла шепотом и, произнося их, улыбалась, хотя в ее глазах стояли слезы.

– Ты пойдешь со мной?

Она понимала, что он имеет в виду, понимала, что он не хочет принуждать ее. Он хотел, чтобы она понимала, что делает, чтобы ей тоже хотелось этого.

Она медленно кивнула, повернув лицо к нему. Он торжественно взял ее за руку, и они пошли через сад. Сирина чувствовала себя так необычно… словно они только что поженились… Берешь ли ты его, этого мужчину?.. Да… Она чувствовала, как ее голос прозвучал из самых глубин души, когда они вместе поднялись по ступеням крыльца, когда он закрыл за ними дверь. Они неторопливо поднимались по лестнице, его рука лежала у нее на талии, они направлялись в спальню, принадлежавшую когда-то ее матери. Но когда она оказалась на пороге, ее внезапно охватила дрожь, глаза расширились от страха и воспоминаний.

– Я… я… не могу…

Она говорила едва слышным голосом, и он согласно кивнул. Если она не может, он не станет заставлять ее. Ему хотелось лишь держать ее в своих объятиях, чувствовать ее близость, прикасаться к ней, скользить губами по ее восхитительному телу.

– Любимая моя… Я никогда не стану заставлять тебя… я люблю тебя…

Слова падали и запутывались в ее восхитительных волосах, в то время как его губы скользили по ее шее, груди. Губами он осторожно расстегнул темное хлопковое платье, страстно мечтая о каждой клеточке ее тела, вкушая ее, словно нектар, блуждая языком по ее нежной коже. Она начала тихонько постанывать.