– Я переведу ее туда, нравится это ей или нет, дай мне Палмерса. Он перенесет ее туда тотчас же, как она будет готова. А ровно через час… – он посмотрел на часы, – я перезвоню.

– Что я скажу сержанту Палмерсу? – спросила Марчелла.

– Мы ему скажем, что она очень больна, что там у вас слишком влажно и мы опасаемся воспаления легких.

– Что нам делать, когда приедет новый майор?

– Марчелла… не думай об этом. Дай мне Палмерса, хочу поговорить с ним. А ты отправляйся к Сирине и приготовь ее.

– Да, майор. – Марчелла чмокнула его в трубку. – Я люблю вас, майор. Если она не выйдет за вас замуж, то я – с удовольствием.

Брэд рассмеялся:

– Марчелла, ты бесподобна!

Теперь он знал, как должен поступить. Сирина причиняла вред не только ему, но и самой себе, а он не собирался позволять ей вредить им обоим. Отдавая приказания Палмерсу, Брэд был настроен самым решительным образом. И если не удастся убедить ее по телефону, то он сам отправится в Рим, даже если ему не дадут разрешения. Но прежде чем идти на такие крайние меры, час спустя он позвонил на телефонную станцию, и его соединили с Римом. До этого он договорился с Палмерсом, что тот перенесет телефон в гостевую комнату, и когда прозвучал звонок, то первым ответил Палмерс, затем Брэд услышал какой-то шум, приглушенные голоса, хлопанье двери и, наконец, едва различимый, почти как шепот, ее слабый голос:

– Брэд? Что случилось? Они перенесли меня из моей комнаты.

– Отлично. Именно это я и приказал им сделать. А теперь я хочу, чтобы ты меня выслушала, Сирина. Я больше не намерен тебя слушать. Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Своим упрямством ты убиваешь нас обоих. Ты хочешь умереть, а я, уехав из Рима, чувствую себя так, словно уже умер. Это глупо… глупо, ты меня слышишь? Я люблю тебя. Теперь, во имя всего святого, придешь ли ты в себя и приедешь ли в Париж, чтобы выйти за меня замуж, или же мне придется вернуться назад и вытащить тебя оттуда?

В трубке повисла тишина. Он словно видел, как она размышляет. Чего он не мог видеть – это того, что Сирина откинулась на подушки, слезы струились из ее глаз, руки, державшие телефонную трубку, дрожали, а сама она силилась сдержать себя и не сказать того, что само рвалось с языка. Внезапно с большим усилием она проговорила:

– Да…

Ее ответ прозвучал едва слышно, как шепот, и он не был уверен, правильно ли расслышал то, что она сказала.

– Что ты сказала? – Он затаил дыхание.

– Я сказала, что выйду за тебя замуж, майор.

– Черт подери, вот это верно! – Он пытался сказать это уверенным тоном, но руки его дрожали сильнее, чем у нее, внезапно к горлу подкатил ком, мешавший говорить. – Прямо сейчас займусь документами, дорогая, и постараюсь вытащить тебя сюда как можно быстрее.

«Боже мой! Боже мой, – подумал он, – она сказала «да»! Она все-таки сказала!» Ему хотелось переспросить еще раз, но он не осмелился. Брэд не собирался давать ей шанс передумать. Не сейчас…

– Я люблю тебя всем сердцем, дорогая.

Утром в день отъезда из Рима Сирина долгое время стояла в саду под своей ивой, плотно запахнув жакет. Солнце только взошло, и было холодно. Она посмотрела на далекие холмы, затем перевела взгляд на мраморный фасад дома, который она покидала во второй раз. Сирина вспомнила, как уезжала отсюда в прошлый раз вместе с бабушкой в Венецию. Тогда они выезжали поспешно, а окружавшая атмосфера пугала своей суровостью. Накануне она потеряла родителей и, выбегая по мраморным ступеням из дворца, спрашивала себя, вернется ли когда-нибудь обратно. Теперь она поймала себя на мысли, что опять задает себе тот же вопрос. Она выходит замуж и на этот раз чувствует себя готовой уехать, в конце концов, дворец больше не принадлежал ей и никогда не будет ее. Глупо делать вид, будто это по-прежнему ее дом. Лишь небольшие комнатушки, которые она делила с Марчеллой, были ее, но и они предоставлялись до тех пор, пока она будет вытирать пыль и надраивать полы. Сирина, тихо вздохнув, подняла глаза и взглянула на окна рабочего кабинета Брэда, затем взгляд переместился на небольшой балкончик и окна спальни матери…

– Прощай… – прошептал ветер, пролетавший мимо.

Последние мгновения перед отъездом оказались самыми напряженными и болезненными. Последнее объятие плачущей Марчеллы, хотя обе они одновременно смеялись сквозь слезы. Марчелла отказалась от предложения Сирины поехать вместе с ней. Рим был для нее родным домом, к тому же она знала, что о ее принцессе теперь будет кому заботиться. Сирина пообещала часто писать и не сомневалась, что найдется кто-нибудь, кто прочтет Марчелле ее письма, а если Брэд сумеет устроить, то она позвонит ей. Через несколько минут автомобиль уже мчал Сирину к вокзалу. Мимо пролетали знакомые места. Мелькнул фонтан ди Треви, Испанские ступени, площадь Навона. Наконец она на вокзале, в толпе людей, спешащих на поезда, несущих чемоданы, сумки, преисполненных надеждой, некоторые казались усталыми или взволнованными, как и Сирина. Она попрощалась с провожавшим ее ординарцем и поднялась в вагон.

– Спасибо, – улыбнулась она на прощание.

Слезы, которые она пролила вместе с Марчеллой, давно высохли, и теперь Сирина думала только о Брэде. Она не чувствовала, что уезжает, – ей казалось, что она возвращается домой.

– Прощай… – чуть слышно прошептала она, когда поезд тронулся и начал медленно набирать скорость. Знакомые очертания города постепенно отступали и пропадали вдали. В ее глазах не было слез, она думала о Париже и о том, что ждет ее там.

Поезд прибыл в Париж чуть позже полудня. Подъезжая к городу, Сирина увидела Эйфелеву башню, памятники, о которых она ничего не знала, затем поезд медленно вполз в Лионский вокзал. Сирина, поднявшись, прижалась лицом к вагонному стеклу, стараясь отыскать среди встречающих Брэда. Тут и там виднелись небольшие группы встречавших людей, но его нигде не было видно, и Сирина начала волноваться, что не сможет его найти. Вокзал был огромный, и внезапно она почувствовала себя ужасно одинокой. Когда поезд наконец остановился, Сирина взяла чемодан, небольшую корзинку с продуктами, приготовленную Марчеллой, и вместе с другими пассажирами нерешительно ступила на перрон. Она огляделась по сторонам, взгляд ее скользил по длинной платформе, пробегая по незнакомым лицам, а сердце бешено и гулко колотилось в груди. Она знала, что Брэд не мог забыть о ее приезде. Знала она и как его отыскать, если по какой-либо причине они не встретятся на вокзале, и тем не менее она сильно разволновалась.

– Думаешь, он забыл о тебе?

Молодой человек, с которым Сирина познакомилась в поезде, посмотрел на нее с дружеской улыбкой, и не успела она кивнуть, как ее юный попутчик вытянулся в струнку и отдал честь кому-то у нее за спиной. Девушка повернулась и оказалась лицом к лицу с Брэдом. Ее прекрасные зеленые глаза широко раскрылись, лицо вспыхнуло от возбуждения, ей хотелось радостно кричать, смеяться, но прежде чем она успела вымолвить хоть единое слово, подполковник Брэдфорд Джервис Фуллертон, стиснув ее в своих объятиях, поднял в воздух. Юный солдат-американец исчез, пожав плечами и улыбнувшись.

В то утро в честь приезда Сирины Париж облачился в свои самые чудесные краски. Над головой раскинулось голубое небо, яркая зелень мелькала там и тут, проносились фасады зданий, отделанных белым мрамором и золотом, богатые дворцы. Люди повсюду были счастливы и радостны: в вязаных шапочках, красных шарфах, с раскрасневшимися на морозном воздухе лицами, глаза их сияли. Приближалось Рождество, и это Рождество было первым после окончания войны, впервые за шесть лет парижане могли отметить его с настоящей радостью.

Сидя в штабной служебной машине и держась за руки, влюбленные катили по широким бульварам, по узким улочкам, миновали Нотр-Дам, поднялись к Елисейским Полям, обогнули Триумфальную арку, влились в поток машин, двигавшихся вокруг площади Звезды, представляющей собой удивительный перекресток, на который выходят двенадцать главных улиц, соединяющихся под Триумфальной аркой, и который водители с сумасшедшей скоростью стремятся проскочить, выезжая на бульвар. Пока Сирина смотрела по сторонам, широко раскрыв глаза, они подъехали к авеню Гочи, где в элегантном «Отель Партикульер» остановился Брэд. До войны это здание, похожее на особняк, принадлежало одному из известнейших во Франции винопроизводителей. В суровые дни войны, как раз перед самой оккупацией Парижа, винопроизводитель решил отправиться в Женеву к сестре, оставив дом на попечение слуг. Немцы завладели им и пользовались все годы войны, однако проживавший в нем офицер оказался цивилизованным человеком, и потому дом не понес существенных разрушений. В настоящее время домовладелец серьезно болел и не мог вернуться в свой дом. Американцы взяли здание в аренду сроком на год. И вот теперь в нем разместился Брэд Фуллертон. Это были не столь роскошные апартаменты, как во дворце Тибальдо, но довольно сносные. Прислуживала ему пожилая супружеская пара.