Мы уже публиковали интервью с Виктором Цоем, когда группа «Кино» гастролировала в Перми («МГ» от 28 апреля). Но по ряду причин тогда оно не увидело свет полностью. Что ж, пришло время отдавать долги, поэтому сейчас мы и прокручиваем эту затертую кассету. Кассету с голосом Цоя. Части вопросов из-за треска и шороха почти не слышно, их приходится восстанавливать по памяти. Прокручиваем мысленно и «видеоряд»: посреди комнаты кресло, в нем спиной к темному окну Виктор, чуть сбоку отдыхают Каспарян, Густав, на столе – гитара.

Виктор, говорят, ты решил променять «Кино» на кино? Это так?

Ничего подобного. Моя жизнь – это группа «Кино». Мы неразделимы.

Голос звучит глухо. В паузах между фраз слышны невнятные реплики: в комнате много народу – музыканты, администраторы, охрана.

Ты чувствуешь родство с землей своих предков?

Не знаю. Может быть. Но родиной считаю Ленинград.

Интересуешься ли ты политикой, в частности тем, что творится в Корее?

Ты знаешь, политика в последнее время стала мне скучна. Что же касается Кореи, то, по-моему, происходящее там уму непостижимо. Додуматься объединить две Кореи – два государства, несовместимые, как вода и огонь! Впрочем, это забота Ким Ир Сена и его дорогого сыночка. И хватит об этом.

Хорошо. Увлекаешься ли ты спортом?

Постольку поскольку. Сразу же отвечу и на следующий вопрос: восточными единоборствами уже не занимаюсь, бросил.

Виктор немногословен. Слова будто выдавливает из себя. То ли из-за того, что общение с журналистами ему в тягость, то ли характер такой.

Известно, что ты неплохо относишься к Кинчеву, уважаешь Б. Г. А нравится тебе «Наутилус»? Бутусов, например, признается, что его любимая группа – «Кино».

Мне нравятся отдельные композиции «Нау».

Ты не считаешь их творчество повторением «Кино»?

Нет, я так не считаю.

Часто пишут, что Цой – шаман. Использует колдовские приемы воздействия на публику.

Чушь пишут!

Твой любимый цвет – черный. Это символ жизни для тебя?

Нет, это просто мой любимый цвет. И все.

Ты долгое время занимался изобразительным искусством. Кого из художников ты наиболее ценишь?

Георгия Гурьянова.

Виктор, сколько лет ты себе отводишь еще для работы на сцене?

Я же сказал, что я не шаман и гаданием не занимаюсь.

Есть ли какие-нибудь планы?

Планы есть всегда.

Правда ли, что ты собираешься уехать в Японию?

Да, я хочу сделать там несколько песен.

Вдруг запись резко оборвалась. Конец интервью. Тишина. Слышно лишь шуршание пленки. Через минуту-другую – песни «Кино», записанные тогда же, прямо на концерте.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

И неожиданно мы ловим себя на банальнейшем сравнении: вот так внезапно оборвалась жизнь Цоя, но не умерли песни и память о нем. Впрочем, сколько бы ни избито было сравнение, но так оно и есть. И от этого никуда не деться…

Что ж, остается поставить точку в этом последнем материале, посвященном Виктору Цою. Последнем, ибо, думаю, следует прислушаться к просьбе Артема Троицкого не поминать имя Виктора всуе… Он этого не любил. Да и ни к чему.

ВСТУПЛЕНИЕ:

15 августа прошлого года трагически погиб поэт, певец, композитор, киноартист – Виктор Цой. Виктор Цой торопился жить и очень любил жизнь, хотя мало кому признавался, – образ «черного рыцаря» не позволял этого. Он всегда был таким угрюмым, каким его привыкли видеть в черно-белом ящике телевизора. Никогда не расставался с черным костюмом и гитарой-шестистрункой. С ним трудно было разговаривать. Он не любил говорить – он любил петь. По опросам всяческих хит-парадов он сам и его группа «Кино» занимали только первые места. Он был тем самым «последним героем», который нарисовал на рукаве группу крови и отправился в бой, потому что «тем, кто ложится спать, спокойного сна» и «мы хотели пить, но не было воды», и тогда он сказал, что «дальше действовать будем мы». Мы – это и беспечная восьмиклассница, и угрюмый бездельник, и ты, которая «так любишь эти фильмы». «Костер» печатает одно из последних интервью Виктора Цоя, которое он дал нашему корреспонденту Александру Игудину.

Виктор, что изменилось в твоей жизни за прошедший год?

Хвастаться нечем – все как обычно. Разве что жить стало труднее и опаснее. Я просыпаюсь утром и не знаю, что будет завтра, сегодня, чего мне ждать от жизни.

Чем вызвано такое беспокойство?

Состоянием нашего общества, которое я расцениваю как очень опасное. Вот уже четыре года, как вместо дел почти все занимаются болтовней, вместо перемен – тишина, вместо свободы – неизвестность. У меня такое впечатление, что мы все больны СПИДом, что скоро может случиться неповторимое.

А если говорить о музыке?

Здесь все взаимосвязано: дефицит мыла и дети, умирающие от СПИДа, национальные конфликты и запреты на творчество…

Что такое в твоем представлении популярность?

Трудно определить. Скорее всего, это то состояние, когда тебя не только обожают и превозносят, но и уважают как творческую личность…

У твоего подъезда дежурят поклонники…

К сожалению, да. Из-за них я стал домоседом, хотя раньше никогда им не был. Я не могу погулять по городу, не могу сходить в гости, к друзьям, потому что в меня все тыкают пальцем: «Смотри, Цой пошел».

Но может быть, дежурство у твоего подъезда – это единственная возможность для многих взглянуть в твои глаза, заглянуть в душу, узнать, чем ты живешь?

Моя душа – в моих песнях. А живу я надеждой на лучшее время.

Интервью с Виктором Цоем в перерыве одного из концертов в Питере весной 1990 года.

К какому музыкальному направлению относит себя рок-группа «Кино»?

Ни к какому. Я вообще против термина «рок» и не занимаюсь этим. Просто играю музыку, которая мне нравится.

И тем не менее в нашей стране действительно возникает очень много проблем. Вам никогда не хотелось эмигрировать?

Нет, никогда. Я считаю, что надо здесь жить. Конечно, гораздо труднее, но, побывав несколько раз за границей, я понял, что мне там будет скучнее. Говорю это не из каких-то там патриотических соображений, просто отношусь к этому вопросу несколько иначе. Я считаю, что человек живет на планете, а не в государстве.

Как вы относитесь к политике?

Политика – очень широкое понятие… Я считаю, что любое мало-мальски заметное явление уже каким-то боком принимает участие в политике. А так, чтобы специально заниматься политической деятельностью, – это не для меня. Я не одержим идеей воспитания масс.

Было ли когда-нибудь желание все бросить, обрубить концы, «начать сначала»?