«Зеленый змий – что еростат, – сказал однажды Артем Троицкий, – голову отрубишь, две вырастет…» Мне кажется, что эти стихотворные строки применимы не только к собственно зеленому змию, а и к внутренней политике нашей страны. После смерти любимого Леонида Ильича, портреты которого в той или иной форме имелись едва ли не в каждой из битнических квартир, высокий пост главы государства занял крепенький гриб-боровик Юрий Владимирович, и только мы начали привыкать к его причудам, как его сменил совсем уже старичок-лесовичок Константин Устинович. В моей памяти два этих лидера слились воедино, и я вспоминаю те годы как время правления двух господ одновременно. Собственно, со сменой одного на другого ничего особенно не менялось, разве что при Андропове появился новой сорт дешевой водки – андроповки, если кто помнит, да и хватать людей на улицах начали уже просто средь бела дня.

– Почему не на работе? – грозно спрашивали дружинники болтающихся по улицам битников. Обычно я отвечал, что работаю во вторую смену, и хотя я к тому времени нигде не работал, дружинники оставляли меня в покое – они довольно халатно относились к своим обязанностям, как и все работающие на государство советские люди, и не проверяли полученную от меня информацию. Вообще, время было чрезвычайно мрачное, и я думаю, что публицисты, ныне кормящиеся на описаниях сталинских репрессий, могут быть спокойны: когда эта тема себя исчерпает, то их ждет еще непаханое поле восьмидесятых – время тихого террора Андропова – Черненко. И на фоне всеобщей тупости и беспредельного маразма, в который окончательно и бесповоротно, решительно и, как всегда, очертя голову, погрузилась наша великая держава, отдельные выродки, как сказал какой-то милиционер, беседуя с очередным задержанным битником, не шли вместе со всеми по широкой ровной дороге, а искали узкие кривые тропинки, ведущие в сторону…

Заходили иногда вялые и беспочвенные разговоры об эмиграции – реально нам эмигрировать было практически невозможно, хотя многие и хотели, и все кончалось в результате уверениями друг друга в том, что: «Я вот сейчас, в домашних тапочках и футболке готов рвануть в Америку…» Но это, повторяю, были по тем временам несбыточные проекты. Можно, конечно, было жениться на ком-нибудь из враждебного капиталистического лагеря, но как-то с кандидатурами невест дело было довольно туго.

И мы жили в своем, отдельном мире, в другом измерении. Это не был мир иллюзий – иллюзией, скорее, было все окружающее, весь народ, который дважды в году раскрашивал себя в красный цвет и пер на демонстрации, а остальные 363 дня старался выглядеть как можно более неброско и неприметно. Мы же находились хоть и в маленьком, но реальном мире, читали литературу, написанную на нормальном языке, а не на советском «нью-спике» – книги Набокова, Аксенова, Орвелла; слушали хорошую музыку; жили по простым человеческим законам, а не по законам социалистического общежития. Рок-н-ролл оставался для нас единственной областью приложения своих сил и способностей, и мы играли в игры: одни – в рок-звезд, другие – в рок-фанов. Было совершенно очевидно, что как музыканты большинство «рок-звезд» абсолютно несостоятельны, но играть было интересно, и некоторые продолжают заниматься этим и по сей день.

Мы продолжали бурную концертную деятельность в Москве и не только, чаще и чаще случались концертики в родном городе. Как-то раз мы играли для иностранных друзей, не владеющих русским языком, и, как ни странно, им тоже понравилась наша программа. Этот концертик для девушек из Гамбурга, а также для всех наших друзей проходил дома у Ливерпульца, с которым как-то нас познакомил Борис. Ливерпульца прозвали так за то, что в бытность свою студентом университета он был отправлен со всей своей группой на стажировку в Англию и один семестр обучался английскому языку на родине Beatles. Вернулся он оттуда совершенно другим человеком и начал вести такой образ жизни, про который можно смело сказать словами одного из героев известного фильма «Асса»: «Я был нетрезв, и мое поведение недостойно советского офицера…» Дома у Алексиса-Ливерпульца было довольно миленько: он тащил к себе все, что только возможно и что плохо лежало, – тут стояли и висели чучела диких зверей и птиц, повсюду сверкали таблички – «Не стой под стрелой», «Пьянству – бой», к которой была сделана приписка «Пьянству – герл», «Не работай» и так далее. Из Англии наш приятель привез массу пластинок и книг, и у него можно было провести время приятно и не без пользы.

Новый, 1983 год мы встречали у подружки Гены Зайцева Гали. Пригласил нас Гена, который тоже уже был поклонником группы «Кино» да и просто нашим другом. У Гали намечался этакий большой светский раут, и каждый приглашенный должен был принести с собой или бутылку шампанского, или водки, или коньяку. Но Гена, приглашая гостей, иногда упускал слово «или», и поэтому ряд приглашенных принесли по полному комплекту, так что празднество затянулось аж на три дня. У Гали была потрясающая коллекция пластинок – оказывается, все ее друзья детства давно жили за океаном и без конца слали ей огромные посылки, и мы три дня наслаждались редкими для Ленинграда записями группы Free, ранними песнями Боуи, а также шампанским, коньяком и всем остальным.

Но праздник праздником, и, как это всегда бывает, он закончился, и жизнь вернулась на круги своя.

В феврале планировалось провести очередной концерт в рок-клубе, на этот раз должны были играть только две группы – в первом отделении «Кино», во втором – «Аквариум», как бы группы-побратимы.

Неотвратимо уже встала перед нами необходимость расширения состава группы – музыка, которую теперь писал Витька, могла звучать только в электричестве, с полным составом. Во всяком случае, на рок-клубовский концерт музыканты нам были нужны в обязательном порядке – прибегать опять к помощи «Аквариума» мы не хотели: в глазах публики мы бы утратили свое лицо, тем более что «Аквариум» работал в том же концерте.

Перед тем как уйти в армию, Олег – наш «Гиперболоид» – работал в одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах, вечеринках – подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была некоммерческой направленности: вокалист обожал Джона Леннона, гитарист торчал от Creedence – со вкусом у ребят было все в порядке. Я тогда познакомился с этой группой и теперь решил попытать счастья и созвонился с басистом – Максом. Выслушав мои предложения и условия, Макс согласился поиграть с «Кино» в качестве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему, он тоже жил в Купчине, недалеко от меня, и репетировать с ним Витькин материал.

Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей – они снимали квартиру где-то на Гражданке – и особенно не утруждал себя поездками к новому басисту и репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом чтобы мы вместе приехали, и Витька «примет работу». И я готовил Макса к этому экзамену и успел подружиться с ним. Мы встречались с его приятелем – гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок-н-роллы и Витькины песни, беседовали о роке, пили чай, слушали музыку – рок-н-роллы Creedence и Beatles, которые обожал Юрка.

Однажды я ехал к Витьке на Гражданку, вышел из метро «Площадь Ленина» и ждал троллейбуса, на котором нужно было проехать еще с полчаса, чтобы добраться до Витькиного нового дома.

– Привет, – услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса с бас-гитарой в чехле, а рядом с ним – Юрку. Юрка тоже был с гитарой в руках – они, как выяснилось, ехали домой с какой-то очередной то ли халтуры, то ли репетиции, то ли еще чего-то.

– Вы сейчас свободны? – спросил я Макса и Юрку.

– Свободны.

– Поехали к Витьке. Я сейчас как раз к нему на репетицию. Макс, ты уже можешь показать, что ты там напридумывал, может быть, Юра, и ты что-нибудь поиграешь – хотите? Можно попробовать.

– С удовольствием, – ответили продрогшие уже музыканты.

Когда мы приехали к Витьке и я представил ему кандидатов в концертный состав «Кино», Витька увел меня на кухню и неожиданно устроил мне небольшой нагоняй – впервые за все время нашей дружбы и совместной работы. Он был страшно недоволен тем, что я привел к нему в дом незнакомого ему человека – Каспаряна.