– Привет.

– Привет.

– Это я.

– Отлично.

– Ну, у меня все в порядке.

– У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет.

Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе, скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу – у нас не было точно установленных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы разобраться, что к чему.

– У тебя есть пластинка Beatles шестьдесят пятого года? – спрашивали меня из Москвы.

«Что бы это значило? – думал я. – О пластинке речь – может быть, хотят мне ее подарить? Или здесь дело в цифрах?»

– Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? – переспрашивал я.

– Да, шестьдесят пятого, – отвечали подпольщики из столицы.

Ага, все ясно. Шестьдесят пять рублей обещали нам за концерт. Теперь нужно выяснить – каждому или 65 на двоих.

– Да, – говорил я, – я ее очень люблю, но у меня, к сожалению, нет ее в коллекции. А у тебя их случайно не две?

– Две, – говорили мне.

Отлично! Значит – каждому.

– Вообще-то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от XTC года так восьмидесятого – восемьдесят первого… – начинал я сражаться за процветание нашего коллектива. – И у меня уже есть две штуки, и я хотел бы еще две. – Восемьдесят каждому! Вот чего я хотел!

– Я не люблю новую волну, – холодно говорил менеджер из Москвы. – Расцвет рока – это все-таки семьдесят пятый год.

– Пожалуй, – соглашался я. Пусть будет семьдесят пять мне и семьдесят пять Витьке, по тем временам это было очень много.

Но такое случалось нечасто. Обычно нам платили от тридцати до шестидесяти рублей каждому и иногда покупали обратные билеты, а иногда – нет. Кое-какие деньги приносила также торговля лентами с записями нашего первого альбома, которую я наладил в Москве довольно лихо, – мы привозили лент по десять и продавали что-то такое рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это было от случая к случаю: иногда в ленинградских магазинах пропадала пленка, и это подрывало наше благосостояние.

После нескольких удачных экспериментов нам очень понравилось ездить в Москву, и мы уже были всегда готовы сорваться туда по первому требованию.

Останавливались мы в основном у Липницкого – это был наилучший вариант. С Александром мы быстро подружились, с ним было интересно, и он был крайне ответствен и пунктуален и не позволял себе сильно расслабляться, как многие наши общие знакомые. Например, однажды мы поехали в одно место, где нас звали на ночлег, но хозяин так готовился к приему гостей, что когда мы позвонили в дверь, то долго слушали приближающееся шарканье – хозяин, видимо, с трудом передвигался, хотя был молод и хорош собой. Когда шарканье приблизилось вплотную, мы услышали громкий удар в дверь где-то на уровне лба, потом кто-то, мыча и стеная, медленно сполз вниз, царапая дверь ногтями и тем самым пытаясь предотвратить падение. Все было ясно, и мы пошли прочь, но, выйдя из парадного на улицу, услышали из «гостеприимной» квартиры грохот рояля – по клавишам, вероятно, лупили кулаками или головой – и хриплые сдавленные крики: «Восьмиклассница!.. Восьмиклассница…» Судя по всему, хозяин очнулся и все еще ждал нас в гости, но мы не стали второй раз искушать судьбу и отправились к Липницкому.

У Александра дома стоял видеомагнитофон, и мы за сезон 82–83-го года просмотрели у него огромное количество самой разной музыки – ночевали в гостиной, где находилось это чудо техники, засыпали и просыпались под концерты Talking Heads, Rolling Stones или, в крайнем случае, под Вудсток. Все это продолжалось до тех пор, пока Витька не увидел впервые фильмы Брюса Ли – в 82-м году это была довольно редкая штука. Видеоиндустрии в Союзе еще не было, и такой экзотики никто, за небольшим исключением владельцев – пионеров видеотехники, практически, не видел.

Увидев же это чудо кино-карате, Витька перестал смотреть музыку и просто заболел – стал повсюду махать руками и ногами, изображая из себя «Виктора Ли», наделал себе нунчаков и развесил дома по стенам. Теперь он регулярно стал травмировать себя, обучаясь тонкому искусству восточного единоборства.

Марьяша ездила с нами и помогала кое-чем, кроме грима и костюмов, – стояла, например, на стреме во время концертов; как-то раз нам пришлось просто бегом бежать из подвала, где мы успели, правда, отыграть всю программу, и я успел даже вырвать деньги на бегу из рук мчавшегося бок о бок с нами менеджера. Бежали мы не от разгневанных зрителей – те-то были в восторге и сначала вовсе не хотели нас отпускать, а теперь вот сами бежали в другую сторону, как им было приказано, отвлекая на себя следопытов КГБ, приехавших познакомиться поближе с группой «Кино».

Случались и спокойные, солидные концерты в МИФИ, с «Центром» в первом отделении, например. Вообще в МИФИ мы играли несколько раз, и это было, пожалуй, любимым нашим местом. Артем Троицкий раздухарился и устроил нам выступление в пресс-центре ТАСС, где мы опять-таки всем понравились… Мы очень полюбили московскую публику – она была прямо полярна ленинградской. Если в Ленинграде все всё подряд критикуют (как вы могли заметить по мне и по моей повести), то в Москве почему-то все всем восторгались. И это было нам очень приятно – стоило нам оказаться в столице, как из начинающей малоизвестной рок-клубовской команды мы превращались в рок-звезд, известных всей андеграундной московской рок-аудитории. Мы продолжали работать вдвоем, Петр Трощенков выбрался с нами только раз или два – работа в «Аквариуме» отнимала у него много времени, и мы оставались дуэтом.

В Ленинграде тем временем не дремал и наш первый официальный фан – Владик Шебашов. Однажды он несколько дней не брал в рот ничего спиртного, отключил телефон, сидел дома и о чем-то думал. Результатом этой беспримерной в истории ленинградского рок-движения акции явился грандиозный домашний концерт «Кино» в Шувалове-Озерках.

Шувалово-Озерки в то время были чудесным районом Ленинграда – ни в одной из квартир огромных многоэтажных домов не было ни одного телефона, и добираться туда автобусом от конечной станции метро «Удельная» было очень неудобно, долго и противно. Выбираться оттуда, соответственно, тоже было проблематично, и поэтому Владик полюбил это место: здесь можно было спокойно по нескольку дней пребывать в гостях у знакомых без всякой связи с цивилизацией – и выпивать-закусывать безо всякой надежды выбраться домой раньше чем дня через три.

Здесь жила подружка Владика Оля, с которой он вместе учился в Институте культуры и которая хозяйничала в большой и абсолютно пустой двухкомнатной квартире. Вернее, в одной, маленькой комнатке стояла кое-какая мебель – кровать там, шкаф, то да се, а гостиная же была совершенно пуста, и лучшего места для квартирника было просто не найти. Соседом Оли был некий Паша Краев – оказывается, я знал его еще по втузу. Паша обожал рок западный и рок восточный одинаково, и вскоре уже не в Олиной, а в Пашиной квартире играли и «Кино», и Рыженко, и Майк, и Кинчев… Но это было чуть позже, а пока мы открывали эту свежую площадку.

Входная плата на концерт «Кино» у Оли была для квартирника непомерно высокой – пять рублей с человека. Так решил Владик. Но он ничего не брал себе – он был настоящим фаном нашей группы и всю сумму пустил в различные кайфы – по два пятьдесят с каждой пятерки отдавал нам, а на остальные два пятьдесят покупались две бутылки сухого и два плавленых сырка – для нас и для гостей, чтобы все чувствовали себя уютно и спокойно. Деньги были собраны заранее, и поэтому, когда мы с Витькой вошли в комнату, которая должна была стать нашим залом и сценой одновременно, то искренне порадовались – вдоль одной стены сидело на полу человек тридцать слушателей, вдоль другой стояло бутылок шестьдесят сухого и высились сверкающие алюминием небоскребы из плавленых сырков. Владик сделал все, что мог, и, по-моему, всем угодил.