Через свое окно я вижу вспышки на фоне темноты.

Я иду к своим родителям. Дверь открывается бесшумно, но они, должно быть, чувствуют поток воздуха из моей комнаты, так как оба поворачиваются ко мне.

Третий взрыв сотрясает пентхаус. Еще больше стаканов разбивается в кухне. Мама причитает.

Я не поддамся страху. Я сжимаю зубы. Мама выглядит нелепо. Не хочу быть на нее похожа.

Дым распространился повсюду.

— Весь город горит? — Я хочу подбежать к окну и выглянуть наружу, как будто это способ увидеть все ли в порядке с Уиллом и детьми. Вместо этого я стою, примерзнув к месту.

— Идиоты, — бормочет отец. — Те, кто поджигает и грабит. Они делают их положение еще хуже.

— Люди, которые жгут город, чего они хотят? — спрашиваю я. Я думаю о спрятанных под плащами людях и беспокойстве Эллиота о том, что кто-то может захватить власть над городом, опередив его.

Отец предпочитает интерпретировать мой вопрос так, словно я совсем мелкая. Невежественная, какой была неделю назад.

— Они хотят изменить свои жизни. Бедность и отчаяние — состояние, в котором они вынуждены жить. Отчаяние и апатия — все, что у нас осталось... — отца обрывает череда отрывистых взрывов. — Иногда я мечтаю, чтобы порох не был изобретен вовсе, — говорит он.

Я смотрю на него, потрясенная. И это человек, который живет наукой. Человек, который существует для открытий.

Я падаю на диван между родителями, и мы сидим в угнетающей тишине, пока не восходит солнце. Мать задыхается каждый раз, когда пол начинает трястись. Я держу ноги прижатыми к полу, а руки — к обивке дивана.

— Какой была бы наша жизнь, если бы чума не пришла к нам? — как только я произношу эти слова, мне безумно хочется забрать их назад.

Мама быстро отвечает:

— Ты ходила бы в школу. Мы бы путешествовали. Твой отец имел бы хорошую работу в университете. Ты и...

— Не существует «если бы чума не пришла к нам», — прерывает отец. — Она пришла. И все.

Мы сидим тихие и испуганные.

— Отец, — наконец выдавливаю я. — Можешь рассказать мне о масках? Как ты их делаешь?

Он дарит мне долгий взгляд. Он может подумать, что я хочу знать только то, что маска не может быть общей даже для близнецов. Но отец не жесток. Даже если подобное и вертится в его голове, он сохранит это в себе.

— Я не должен говорить об этом, — произносит он. — Принц грозил отрезать мне язык...

Мать причитает, а отец отворачивается, как если бы был ею огорчен. Или может виной всему шок на моем лице.

Я знаю, что мой отец живет в опасном месте, что он использовал свою популярность в народе для того, чтобы остаться здесь, вдалеке от тюрьмы принца, игнорируя при этом гнев принца из-за того, что его переиграли. Но я никогда не слышала о наказаниях принца. Кража планов для Эллиота может расстроить баланс сил, благодаря которому мы остались здесь.

Во время завтрака прибывают слуги, перепуганные, пахнущие дымом. Они рисковали собой, чтобы прийти на работу. Устроиться на работу тяжело теперь. Наш курьер приходит позднее остальных, и маска его перекосилась. Тогда отец провожает его в лабораторию, чтобы исправить маску, а я следую за ними и слушаю.

— Как это случилось? — спрашивает отец, изучая маску.

— Люди жгут и грабят, — голос курьера падает, и мне приходится напрячься, чтобы его расслышать. — Если я заболею, пожалуйста, присмотрите за моей дочерью, — его голос прерывается снова.

— Тебе не о чем волноваться, — дружелюбно говорит отец, отдавая маску обратно. Но свою сохраняет строго на месте.

С восходом солнца вспышки больше не видны. Через свое окно я прослеживаю русло реки. Мы с Уиллом не пересекали никакого моста, когда возвращались ко мне, потому он должен жить по эту сторону реки. Я сканирую нижний город на наличие дыма, говоря себе, что все должно быть в порядке.

Город расположен близко. Верхний город приподнят, и гавань находится близко. Нижний город граничит с заросшим заливом в месте, где болото встречается с океаном. Река вьется вокруг самой низкой части города, а остатки улиц обрамляют все это, создавая сетку, которую я могу увидеть, когда смотрю вниз, хотя там, где раньше были улицы, все еще есть деревья и трава.

Сегодня я не узнаю мир с нашей высоты, и комната, которую я занимаю в стерильных апартаментах, также совершенно мне незнакома. Если бы Эйприл была здесь, она могла бы посмеяться и предложить мне выпить. Мы бы выпили за что-то банальное. Мы не говорили бы о том, какими наши жизни могли бы быть. Но мы бы знали.

Я отворачиваюсь от окна, шагаю туда и обратно. Без Эйприл и ее паровой кареты я заперта здесь.

Часы пробегают мимо. В обеденное время повариха уверяет меня, что она отправила пакет с едой в нижний город по адресу, который я ей дала. После обеда мама играет на фортепиано. Так она забывается.

Вместо того, чтобы работать в лаборатории, отец сидит на диване и смотрит в окно. Если он не покинет апартаменты, я не смогу обыскать его лабораторию.

Убеждение, что я не смогу украсть у отца, наполняет меня ощущением облегчения. Но оно быстро проходит, сметенное чувством вины за собственную трусость.

— Мать дала мне денег, — говорю я ему. — Я хочу купить маску детского размера.

Отец пишет инструкцию на клочке бумаги и затем подписывает ее.

Наш курьер возвращается на пост в холле. Как и большинство людей нашего социального статуса, мы на самом деле не обязаны покидать здание. Мы платим ему за то, что он осмеливается взять на себя бактерии и насилие. Но я хочу выходить наружу. Стены на меня давят. В отсутствие Эйприл мне разрешено покидать здание только с отцом. И раз я не могу выйти в клуб — не смогу увидеть Уилла.

Я мягко инструктирую курьера. Он пожилой человек, лысый и худой. Я вспоминаю, как мама сказала мне вчера, что его отправили осматривать тела. Я вздрагиваю, так как он искал Эйприл, и потому что он вынужден был смотреть, трогать... Я пытаюсь отогнать эти мысли.

— У вас есть дети? — спрашиваю я, припоминая полуподслушанный их с отцом разговор.

— Дочь, — отвечает он.

— У нее есть маска?

— Еще нет. Она недостаточно взрослая для школы. Мы копим...

Я перечеркиваю то, что написал отец и аккуратно переписываю заказ на две маски детского размера, вместо одной.

— Мадам? — он смотрит на записку.

— Мои родители в состоянии себе это позволить, — говорю я.

Он осторожно складывает бумагу и кладет ее во внутренний карман, прежде чем направиться к лестнице — курьерам не разрешается пользоваться лифтом. Я представляю, что бегу за ним, вместе с ним, к заводу. Как и женщина на улице... он не получает столько денег, сколько стражи. Это было бы несправедливо по отношению к нему. Я возвращаюсь в апартаменты.

Я почти сталкиваюсь с отцом в фойе. Он хлопает меня по руке.

— Ты так выросла. Я всегда хотел заказать портрет. Это одно из моих самых великих сожалений. Я ждал, пока не стало слишком поздно.

Я не спрашиваю о том ли он, что я слишком взрослая, или о том, что хотел портрет обоих своих детей.

— Я собираюсь спуститься вниз и осведомиться об ущербе, — говорит отец. Его голос приятный и не очень понятный. Возможно, он думает, что мама его слушает.

Как только он уходит, я проскальзываю в его лабораторию. Пробирки наполнены какими-то яркими жидкостями, булькающими над источниками управляемого пламени, не сильно отличающимися от того, на котором Уилл готовил завтрак для Генри и Элис. В правой части комнаты размещены полки, заполненные баночками с мертвыми насекомыми, по большей части сверчками.

Заметки отца разбросаны повсюду, кроме большого деревянного стола, который девственно чист. Я делаю один шаг через порог, затем еще один. Отец не останется внизу надолго. Я пересекаю комнату, направляясь к столу. Первый ящик пуст. Ни чернил, ни перьев, ни одного инструмента, который мог бы храниться в столе. Второй ящик также пуст.

Третий наполнен бумагами. Я хватаю сложенный лист из конца стопки. Это, кажется, должна быть схема какого-то ... воздушного корабля? На самом верху отец написал «Невозможно. Скажите мальчику, что это никогда не полетит».