Я рассказываю до хрипоты и, захлебываясь потоком слов, понимаю, сколько времени провела в одиночестве, пока ждала возвращения матери.

Коул накрывает мою руку своей, и я чувствую его беспокойство, когда заканчиваю происшествием в гримерке. О разговоре с Гудини не упоминаю – слишком личное, и я пока не знаю, как это воспринимать.

– Думаешь, твоя мать тоже любит Жака? – спрашивает Коул.

Я пожимаю плечом:

– Не знаю, способна ли она любить.

– Все способны любить, мисси, – раздается за моей спиной голос мистера Дарби.

Он берет мою нетронутую чашку и выливает чай в раковину, потом наполняет чайник водой и снова ставит на плиту. Как много о моих видениях он успел услышать? Впрочем, мне все равно.

– Твоя мать сделала все, что могла, с данными Богом талантом и красотой. Она одна растила ребенка и, вместо того, чтобы отказаться от тебя, держала при себе. Ты всю жизнь путешествовала, встречалась с новыми людьми и получала новые впечатления. – Я пытаюсь его перебить, но старик поднимает руку. – Да, не все увиденное из разряда приятного, случались и ужасные, тяжелые времена. Но жизнь полосатая. Иногда ты оставалась одна, испуганная, страдая от страха и голода. Многие чувствуют себя точно так же.

Я молча слушаю. Хочется поспорить, но я слишком устала, чтобы говорить связно.

Чайник свистит, и мистер Дарби наливает мне чашку свежезаваренного чая. И только теперь я замечаю, что в раковине гора тарелок, а на столе крошки.

– Сегодня горничная не пришла, – поясняет сосед, увидев, что я разглядываю беспорядок. – Так трудно найти хорошую прислугу. А теперь выпей, сразу почувствуешь себя лучше.

Я пью без возражений.

– Не хочу на тебя давить. Твоя мать – холодная женщина. Но готов поспорить, что о тех путешествиях у тебя остались и хорошие воспоминания.

Я вспоминаю о Швайнгарде, Кэме Ли и всех тех, кто со мной подружился и научил выживать, и неохотно киваю. Иногда наши переезды были чудесными.

– Вот я о чем, – самодовольно бормочет мистер Дарби.

– Ну и что? – Я раздражена, устала и ненавижу признавать свою неправоту. И это у меня от матери.

– Думаю, он имеет в виду, что приходится принимать и хорошее, и плохое, потому что нет выбора. Такова жизнь. – Коул осторожно сжимает мою руку, и я чувствую его грусть.

Интересно, подразумевает ли он войну или гибель отца? Неудивительно, что Коул так серьезно относится к жизни. Я сжимаю его ладонь в ответ.

Мистер Дарби кивает:

– Вопрос в том, мисси, что собираешься делать сейчас? Ты уже взрослая или скоро таковой станешь. Никто не ждет, что ты будешь выступать с матерью до конца своих дней. Похоже, она в любом случае выталкивает тебя из гнезда. У нее есть работа и любимый мужчина. Ей не о чем волноваться. А как ты?

Я невольно смотрю на Коула: его черные глаза спокойны и невозмутимы, как в первую нашу встречу. Я отвожу взгляд, не желая, чтобы он заметил мое смятение.

«А что я?» – размышляю по пути наверх в обществе Коула. На сей раз он не просто поддерживает меня рукой, а, к моему изумлению, привлекает к себе. Я прижимаюсь головой к его груди и чувствую размеренный стук сердца. Затем ощущаю колебания того самого щита, которым Коул прикрывается, когда я рядом.

– Анна, – шепчет он, осторожно выводя круги у меня на спине.

Внезапно внутри него словно открывается шлюз, и меня омывает море тепла. В замешательстве я откидываю голову назад и... Глаза Коула горят так, как я никогда прежде не видела. Он склоняется и нежно прикасается своими губами к моим. Я дрожу и прижимаюсь к нему, позволяя нашим чувствам обвивать нас, соединяя и смешивая вместе, создавая нечто совершенно новое. Коул отстраняется слишком быстро.

– Поспи, у тебя был трудный день, – нежно шепчет он. – Мы завтра еще поговорим, мне надо кое-что тебе рассказать.

Губы все еще горят, хотя поцелуй был таким мимолетным…

– Что рассказать?

Коул улыбается и чмокает меня в лоб:

– Завтра.

Он ждет, пока я в целости и сохранности захожу в квартиру и запираю дверь, а потом спускается по лестнице.

Здесь темно и холодно после тепла кухни мистера Дарби. Я включаю свет и обогреватель, беру покрывало и сворачиваюсь калачиком на диване.

Что мне теперь делать? Я точно знаю, что мама почему-то против моего участия в шоу, особенно после сегодняшнего.

Но чего мне хочется?

Многие годы я желала иметь нормальный дом – обычный, респектабельный, с уважаемой семьей без чудачеств. Вот такой, как этот. Моя мечта сбылась, но теперь я хвостом хожу за Гарри Гудини, словно заблудившийся ребенок. Интересно, как его занесло на представление? Обычно он не трогает выступающих на сцене менталистов, считая их безвредными фокусниками, а вот сеансы ненавидит. Если бы я только сумела убедить маму их прекратить! В любом случае я больше не буду участвовать в сеансах. Может, я и не понимаю, чего мне хочется, но точно знаю, чего не потерплю. Если мы опять окажемся в стесненных обстоятельствах, я сделаю то же, что другие нуждающиеся…

Найду работу.

Но раз великий маг не собирался вывести мадам на чистую воду, то зачем приходил? Из-за меня?

Пульс частит, стоит вспомнить, как он уточнил, знала ли я об их с мамой знакомстве.

Что, если она не соврала? Что, если Гарри Гудини в самом деле мой отец, и способности я унаследовала от него?

Я сажусь, крепче заворачиваюсь в одеяло и размышляю. Что изменится, если это правда? Стану ли я другой? Гудини никогда меня не признает, он слишком предан жене. Так какая разница?

Никакой.

Независимо от того, отец мне Гудини или нет, любит меня мать или нет, я остаюсь самой собой. Девушкой со странными способностями, которая обожает магию. Мне не быть нормальной, но, может, это не так уж плохо.

Размышления о способностях напоминают о Коуле, и я устраиваюсь на подушках, снова переживая наш поцелуй. Засыпая, я сознаю, что могла бы в него влюбиться. Мое тело расслабляется, и я погружаюсь в сон.

* * *

Видение. Я знаю, что происходящее нереально, но не в силах его остановить. Меня смывает океан искаженных образов. Мама. В ужасе. Ее страх набегает на меня волнами паники. Мое тело сломлено, я чувствую теплую липкую кровь на лице. Он идет за мной. Я такая беспомощная. Мама кричит.

«Прости, мама».

Видение меняется, и я опять в воде, легкие горят от недостатка воздуха. Вижу лицо матери с огромными глазами, полными страха и горя.

Она считает меня мертвой. В этот момент я сознаю, как сильно она меня любит…

И просыпаюсь с рвущимся из горла криком. Вскочив, несколько раз моргаю, не понимая, где нахожусь. Я жду, когда мама спросит, что случилось, но ничего не слышу. Сердце болезненно бьется в груди. Этого не должно было случиться. Миссис Линдсей больше не угроза, поэтому нет смысла в еще одном видении, но я только что его пережила.

– Мама?

Сердце уходит в пятки, стоит осознать, что я все еще одна.

Сбрасываю покрывало и неуклюже иду по коридору в мамину спальню, чувствуя, как тело затекло после ночи на диване.

– Мама?

Ее комната пуста, кровать не расстелена.

Вдруг кто-то стучит в дверь, и я прижимаюсь к стене, уверенная, что за мной явились похитители.

– Анна?

От облегчения колени подгибаются.

– Коул?

Я спешу к двери, в ушах колотится сердце. Быстро отпираю замок и оказываюсь в объятиях Коула.

– Что такое? Ты в порядке?

– Да, нет, моя мама… кое-что произошло.

Он разглядывает прихожую, будто ожидая, что слету разберется в случившемся.

– Нет. – Я втаскиваю его в квартиру и закрываю дверь. – Мама не вернулась домой прошлой ночью, и у меня было видение.

Коул хмурит брови:

– Она же встречалась с Жаком, верно? Возможно, она все еще с ним.

Он говорит так высокопарно, что, если бы не страх, я бы рассмеялась. Будто Коула шокирует опрометчивое поведение моей матери.

Он толкает меня к телефону:

– Звони Жаку, а я приготовлю кофе.