Джеримайя, казавшийся сильно постаревшим, с трудом поднялся с кресла. Медленно протянув руку, он взял письмо, подошел к камину и бросил его в огонь.
Два друга смотрели, как бумага превращается в пепел.
Погода была прекрасной, дул горячий, но бодрый ветер, и «Летучий дракон» великолепно показал себя, стремительно пройдя через Южно-Китайское море в Сиамский залив. Команда клипера тоже вела себя безупречно, благодаря устрашающему присутствию на борту Сары Эплгейт. Эта миниатюрная женщина с острым языком напоминала морякам их матерей и бабушек, и кроме того, она вполне приемлемо разбиралась в навигации и охотно критиковала неряшливость и ошибки.
Как заметил Чарльз Бойнтон, команда никогда не работала так хорошо.
Джонатан отдал свою каюту Лайцзе-лу и Саре, а его помощники уступили свою Сун Чжао, и все три капитана спали в кают-компании, спешно убирая ее, когда она служила столовой. Не в силах подавить желание покрасоваться перед Лайцзе-лу, весь путь Джонатан продолжал идти на полных парусах.
Девушка прекрасно понимала, что он делает, но все равно ее поразила грация клипера и непостижимая скорость, которую он мог развить. И не случайно каждый раз, когда Джонатан был на вахте, она находила возможность появиться на палубе и стояла у перил, глядя на него с немым восхищением.
Во время вахты ему было трудно беседовать с ней столько, сколько ему бы хотелось. Рядом работали члены команды, и он считал, что, если бы стал при всех ухаживать за Лайцзе-лу, это было бы оскорбительно для нее. Он только совершенно не понимал, что и ее, и его чувства были очевидны для всех находившихся на корабле.
Ему было достаточно уже и того, что девушка довольно улыбалась, когда клипер шел по ветру или менял курс, что она радостно хлопала в ладоши, когда сильный ветер подгонял корабль, скользящий по чистым зелено-голубым водам со скоростью, превышающей любую, которую когда-либо человеку приходилось наблюдать на море.
Чжао, очевидно, провел беседу с дочерью о ее зарождающемся чувстве к молодому американцу, потому что она была так же застенчива, как и Джонатан. За столом в присутствии других она редко обращалась к нему и смотрела в его сторону, лишь когда думала, что за ней никто не наблюдает.
Джонатан был счастлив этими немногими моментами. Все оставшиеся годы жизни он будет вспоминать, как она выглядела, стоя на палубе: ветер развевал ее длинные волосы и туго натягивал шелк платья на ее бесподобной фигуре. Он вновь и вновь думал, что Лайцзе-лу теперь всегда будет незримо присутствовать на борту «Летучего дракона».
Она уходила лишь тогда, когда Джонатан, освободившись от вахты, практиковался с кинжалами на корме. Сара, явно одобрявшая его занятия, иногда приходила посмотреть на него, как и Сун Чжао. Но Лайцзе-лу, ненавидевшая насилие, предпочитала проводить этот час за чтением в каюте.
Для Джонатана путешествие, продолжавшееся всего несколько дней, показалось слишком коротким. Радовало лишь то, что клипер достиг цели за незначительную долю того времени, которое потребовалось бы джонке на этот же путь.
Клипер вошел в широкое устье реки Менам-Чао-Прая, затем двадцать пять миль шел в напряженном речном потоке. Там, на восточном берегу, лежала густонаселенная метрополия, которая вместе с окрестностями была известна как Бангкок.
Три другие крупные реки и множество мелких потоков встречались здесь и образовывали единственные улицы города помимо тех дорог, что были в районе, известном как королевский доминион, где находился обширный дворец короля Рамы III. Даже Джонатан, Чарльз и Гримшоу, побывавшие в Венеции, никогда не видели ничего подобного Бангкоку.
По обе стороны каждого водного пути стояли дома на сваях, и повсюду, где место было чуть-чуть повыше, поднимался буддистский храм. Бесчисленные лодки привозили продукцию сельских районов в город, а многие и многие тысячи жителей Бангкока были «лодочными людьми». Они рождались, жили и умирали на тесных сампанах. Различные конторы и всевозможные магазины располагались на деревянных настилах, как и публичные дома, а также больницы и школы.
Чиновники в свободных рубашках и мешковатых штанах из материала наподобие марли поднялись на борт «Летучего дракона», и Сун Чжао взял на себя выполнение всех формальностей. К удивлению Джонатана, чиновники говорили на мандаринском наречии, и он узнал, что примерно половина населения города была китайского происхождения. Клиперу разрешили бросить якорь, и Чжао сошел вместе с чиновниками в лодку, в которой было десять низкорослых гребцов в форме сиамских матросов.
Никому из белых, включая Сару, нельзя было сходить на берег, а Лайцзе-лу просто не хотела никуда идти одна. Все на борту изнывали от тропической жары, и неудобства жизни в Бангкоке проявились очень скоро. Вокруг клипера сгрудились лодки торговцев, предлагая прибывшим еду, мебель, одежду, дешевые безделушки, свежую рыбу и девушек. Зловоние канала, в котором плавали мусор и отбросы, было просто невыносимо.
Появляясь на палубе, Лайцзе-лу и Сара каждый раз прижимали к носу надушенные платки. Жуткие запахи немедленно прогоняли их с палубы, но стояла такая жара, что они были вынуждены снова покидать каюту.
Джонатан отказался покупать какие-либо продукты и не хотел покупать и бочонки с якобы свежей питьевой водой, решив, что лучше подождать, пока вернется Сун Чжао и посоветует, как поступить. Это ожидание затянулось на тридцать шесть часов, и к тому времени, когда торговца доставили на лодке к клиперу, многие были раздражены.
Однако сам Сун пребывал в отличном расположении духа. Он продал партию шелка за исключительно хорошую цену и договорился о покупке партии сиамского риса, зерно которого было продолговатым и пользовалось огромным спросом в Гуандуне. И что еще важнее, он вел переговоры с министрами сиамского правительства и тем же вечером должен был предстать перед королем Рамой III, чтобы заключить долгосрочное соглашение о торговле. Его дочь тоже была приглашена, и было дано разрешение Саре и владельцу и капитану «Летучего дракона» сопровождать их.
Лайцзе-лу знала, что от нее требуется, и одевшись в чонсам из тончайшего желтого шелка, она выглядела потрясающе. В качестве особого украшения она приколола к волосам огромную белую гардению.
Сара тоже была в чонсаме, а Чжао выглядел очень нарядным в костюме, на котором серебряной ниткой были вышиты львы и фениксы. Несмотря на жару, Джонатан надел форменный китель с оловянными пуговицами и сразу же пожалел об этом.
За гостями прибыла сиамская барка. Чжао остановил Джонатана, уже собиравшегося сходить.
— Оставьте шпагу и кинжалы, — сказал он. — Любому человеку, имеющему оружие в присутствии его августейшего величества, сразу отрубают голову.
С огромной неохотой Джонатан оставил оружие.
На корме барки, которой гребли матросы, находилось помещение для отдыха, где горой лежали подушки из шелка. Гостей пригласили там передохнуть. Лайцзе-лу и Чжао сразу же приняли приглашение, и даже Сара чувствовала себя свободно. А вот Джонатан лишь надеялся на то, что он не выглядит так же нелепо, как он себя чувствовал.
Женщины с обнаженной грудью, одетые лишь в юбки длиной по щиколотку, принесли гостям чашки из чистого золота, наполненные густым напитком, в котором плавали лепестки роз. Насколько мог определить Джонатан, содержимое чашки представляло собой крепкий медовый напиток. Ради вежливости он сделал один глоток.
Барка обогнула выступ реки, и впереди, за высокой стеной, тянувшейся насколько хватало глаз, располагался комплекс зданий, стоявших выше самых больших храмов в городе. Это был королевский дворец и нервный центр абсолютной монархии. Солдаты в белых туниках и алых панталонах, некоторые с топориками, имевшими два лезвия, другие с луками и стрелами, встретили прибывших, а два чиновника проводили их к красивой карете европейского образца, запряженной парой горячих коней одной масти.
Они ехали через сады, которым, казалось, не будет конца, проезжали здание за зданием, и Джонатан прежде всего заметил, что воздух здесь был чистым и свежим. Наконец он мог вздохнуть свободно. Карета остановилась перед мраморным павильоном, крыша которого покоилась на огромных колоннах в два ряда. Это здание, окруженное чуть ли не полком солдат, было открыто со всех сторон и освещалось связками горящих факелов.
