Согласно старым обычаям, старая женщина была дуэньей Марисоль, и хотя он редко выказывал уважение к людям, было уместно оказать внимание женщине.

Бабушка Марисоль кивнула.

– Да. Я взяла ее вещи. Вот они.

И, конечно, чемодан на колесиках стоял в дверном проеме в комнату.

Когда бабушка вернулась к собственной тарелке, он мог поклясться, что заметил легкую улыбку на ее губах.

– Я просто вымоталась. – Марисоль встала и взяла свою тарелку. – Кажется, я могу проспать целую вечность.

Обойдемся без подобных заявлений, подумал Эссейл, вставая.

Марисоль поцеловала бабушку в щеку, сказала что-то на родном языке, и он последовал за ней, положив тарелки в раковину, а потом подошел к чемодану. Он хотел обхватить Марисоль рукой. Но не сделал этого. Однако он взял багаж, когда она потянулась за вещами.

– Позволь мне, – сказал он.

Девушка легко уступила, что подсказало ему, что ее все еще мучила боль. И, вставая впереди, он вывел ее к лестнице. Было два пути: один вел вверх в его комнату, другой уходил вниз, в подвал, где располагалось пять спален.

Бабушка и кузены жили на нижнем уровне.

Посмотрев через его плечо, Марисоль молчала, ее глаза слипались, плечи обмякли от усталости, которая была более чем просто физической.

– Я отдам тебе свою комнату, – сказал он. – Она уединенная.

Он не останется с ней. Ведь ее бабушка в доме.

Хотя именно там он и хотел находиться.

– Спасибо, – пробормотала она.

Прежде чем он понял, что делает, Эссейл усилием мысли открыл укрепленную раздвижную дверь, открывая взгляду отполированную лестницу из черного и белого мрамора.

О... черт.

– Датчики движения, да, – пробормотала она, ничего не пропуская.

– Воистину.

Поднимаясь по ступенькам, Эссейл старался не следить за движениями ее тела. Это касалось проявлением неуважения... особенно потому, что она хромала.

Но, Дражайшая Дева-Летописеца, он хотел ее как никого в жизни.

Его покои занимали весь верхний этаж, восьмиугольное пространство предоставляло обзор на триста шестьдесят градусов на реку, центр Колдвелла вдалеке, леса на западе. Круглая кровать с резным изголовьем была установлена прямо в середине комнаты под зеркальным потолком. «Мебель» из ореха вся встроенная – боковые столики, бюро, стол – ничего не стояло на пути стеклянных стен.

Ударив по переключателю у двери, он запустил механизм, шторы вышли из потайных отделений, протяженной волной закрывая окна.

– Для сохранения благопристойности, – сказал он. – Ванна в той стороне.

Он потянулся к дверному косяку и щелкнул другим переключателем. Освещение спальни было в кремовых и миндальных тонах, и оно дублировалось расцветкой мраморных полов, стен и столиков в уборной. Забавно, он никогда не думал о декоре в таком ключе, но сейчас он был рад, что преобладали успокаивающие тона.

Марисоль заслужила покой, заработанный в тяжкой битве.

Она обошла ванную, ее пальцы скользили по прожилкам мрамора, будто она пыталась обрести почву под собой.

Она повернулась к нему лицом.

– Где ты спишь?

Никогда он не испытывал сомнений касательно своего положения, но сейчас был вынужден прокашляться.

– Внизу. В комнате для гостей.

Она скрестила руки на груди.

– Наверху нет еще одной кровати?

Он ощутил, как приподнимаются брови.

– Есть раскладная кровать.

– Ты можешь остаться? Пожалуйста.

Эссейл прокашлялся.

– Ты уверена, что это позволительно, ведь твоя бабушка рядом?

– Мне так страшно, я одна не смогу уснуть.

– Значит, я с удовольствием выполню твою просьбу.

Он просто убедится, что все, что он сделает – это...

– Хорошо. Спасибо. – Она округлила глаза, посмотрев на джакузи перед окном. – Выглядит изумительно.

– Позволь, я наполню ее для тебя. – Он прошел вперед и покрутил медные вентили, полилась кристально-чистая и в перспективе горячая вода. – Она очень глубокая.

Не то, чтобы он лично пробовал.

– Там есть небольшая кухня. – Он открыл потайную дверь, показывая низкий холодильник, компактную микроволновку и кофейник. – Если ты проголодаешься, то провизия в этих шкафах.

Воистину, сама очевидность, не так ли?

Неловкое молчание.

Он закрыл небольшой шкаф.

– Я подожду внизу, пока ты принимаешь...

Марисоль сорвалась без предупреждения, ее плечи сотрясались от рыданий, она уткнулась лицом в ладони, пытаясь заглушить звуки.

У Эссейла не было опыта в утешении женщин, но он тут же подошел к ней.

– Дорогая моя, – пробормотал он, притягивая ее к своей груди.

– Я не могу это сделать. Не получается... я не могу...

– Не можешь что? Поговори со мной.

Приглушенный его рубашкой, ее ответ все же был достаточно четким:

– Я не могу притвориться, что этого не было. – Она подняла голову, ее глаза блестели от слез. – Я вижу это каждый раз, закрывая глаза.

– Ш-ш... – Он заправил локон за ее ухо. – Все нормально.

– Это не...

Обхватив ее лицо руками, он почувствовал одновременно ярость и бессилие.

– Марисоль...

Вместо ответа она вцепилась в его запястья, сжимая... и в свете повисшего напряженного молчания, у него возникло предчувствие, что она просила его о чем-то.

Милостивый Боже, она хотела от него чего-то.

Это читалось в неподвижности ее тела, в безумном взгляде, ее хватке.

Эссейл быстро закрыл глаза. Может, он неверно понял ее, хотя вряд ли... но в свете последних событий не приходится полагать, что Марисоль руководствуется здравой логикой, учитывая, через что она прошла.

Он отступил назад.

– Ванна почти наполнена, – сказал он хрипло. – Я проверю, как устроилась твоя бабушка, хорошо? Позвони мне, если понадоблюсь.

Указав на внутренний телефон, он быстро направился в сторону выхода, закрывая за собой дверь. Припав к панели, хотелось пару раз удариться о дерево головой, но привлекать ее внимание к своим метаниям он не хотел.

Опустив руку, Эссейл собирался поправить эрекцию в социально приемлемом жесте... но прикоснувшись к себе, застонал, понимая, что должен что-то предпринять.

Он едва успел добраться до ванной в своем кабинете на первом этаже. Закрывшись изнутри, он уперся руками в мрамор раковины и опустил голову.

Он выдержал три удара сердца.

И расстегнул ремень так же быстро, как рвется ткань, застежки на брюках поддались также легко... а потом его член, каменно-твердый, пульсирующий член выступил из бедер.

Прикусив нижнюю губу, он обхватил себя ладонью и начал ласкать, всем весом опираясь на другую руку, наслаждение было таким интенсивным, что было почти больно.

Вырвавшийся стон грозился быть услышанным, но он ничего не мог поделать с этим. Он слишком глубоко забрался в кроличью нору, чтобы остановиться или изменить направление или свой отклик.

Быстрее, вверх-вниз... и закушенной губы стало мало: пришлось повернуть голову и вцепиться в бицепс, клыки вошли в мускулы сквозь свитер, рубашку.

Оргазм мощно ударил по нему, острые волны входили в него как ножи, семя выплескивалось на свободную ладонь, которой он прикрывал себя.

Даже на вершине наслаждения он проявил уважение к Марисоль: он намеренно держал все образы подальше от своих мыслей, делая акцент только на физическом удовольствии.

А после он не почувствовал облегчения, ни грамма.

Он чувствовал себя грязным, даже когда вымылся.

Бэт нашла сумочку с медикаментами на раковине в ванной. Обалдев от состояния, в котором пребывал бильярдный стол и все остальное, она поднялась наверх и сразу же направилась в ванную, чтобы принять душ... где она и обнаружила черный кожаный клатч на столике между ее раковиной и раковиной Рофа.

Поначалу она решила, что это упаковка для очков Рофа, но она была мягкой, а не плотной.

И когда Бэт протянула руку, чтобы взять коробку, по ней ударила первая волна.

Горячий, влажный воздух охватил ее тело, от спины до пят, от лица и горла до живота и вниз по ногам.