Есть войны, которые генералы начинают исходя не из объективной военно-стратегической целесообразности, а только потому, чтобы лишний раз продемонстрировать верность «государю».

11 декабря 1994 года, утвердив время «Ч», подневольный генерал Грачев, конечно, не мог и догадываться, что, по указанию Верховного бросая танки к границам непокорной республики, он, по сути, начал операцию по разрушению целостности России.

Роковой приказ министр получил в Кремле…

Было холодно, но мерзнуть на морозе все же было легче, чем сидеть в теплом помещении среди плачущих или отупело-молчаливых женщин с красными опухшими глазами.

— Товарищ полковник, не желаете ли для сугреву отведать пайку с кандидатами в покойнички? — так сказал мне уже заметно захмелевший офицер без знаков различия, протягивая полупустую бутылку с водкой.

И хотя это заманчивое предложение портил грубый армейский цинизм, отказаться не хватило сил: морозный аэродромный ветер прожигал до костей.

Я взял бутылку и приложился. Офицер подал мне надгрызанный соленый огурец и ломоть черного армейского хлеба. Похорошело. Траурные мысли стали потихоньку линять…

Мне было интересно в компании этих людей, называвших себя «челноками». Некоторые уже по второму, а то и по третьему разу улетали на войну. Туда везли здоровых людей, оттуда привозили калек и трупы.

В громких хмельных разговорах «челноков» то и дело мелькали названия чеченских населенных пунктов, наших полков и дивизий. Их темпераментные монологи, густо разукрашенные матюгами, чем-то очень напоминали речи прожженных фронтовиков.

Вдоль и поперек компания крестила начальников, которые отправляли солдат на войну даже без жетонов с личными номерами. Я вспомнил Афганистан, 40-ю армию, командующий которой, Борис Громов, строго-настрого приказывал командирам частей, чтобы их подчиненные всегда имели при себе жетоны. Солдаты делали их из кусков снарядной меди или патронных гильз.

— Ни хрена нас Афган не научил, — громко и зло говорил майор с авиационной кокардой-»капустой» на шапке, зубами открывая очередную бутылку водки.

В разговоре раз за разом звучали названия «горячих точек», где еще до Чечни побывали в смертельных заварухах эти люди в пятнистых камуфляжных бушлатах.

Очередная война для них начиналась здесь, на авиабазе.

Для тех, кого опознавали в ангаре, она уже закончилась.

Отцу погибшего солдата откуда-то из Сибири или Алтая офицеры тоже дали хлебнуть «из горла». Он хмуро и медленно всосал в себя водку и сразу завыл нечеловеческим, страшным воем, присев, обхватив голову руками и причитая:

— Нет больше сыночка моего!!!

Офицеры стояли в растерянности.

Не выходили из зала ожидания только те, кто уже не был способен передвигаться ввиду полного опьянения (тетка с хитрыми и уродливо накрашенными глазами балдела в торговой палатке от радости: ее водочный бизнес сказочно процветал). Крепко набравшись на морозе, офицеры в «переломанном» виде возвращались с холода в теплое помещение. Некоторые шли, держась за стены, как малыши. Рухнув на лавки, засыпали, развалившись в безобразных позах и громко храпя рядом с ревущими женщинами в черных платках.

А те, которые просыпались, снова уходили похмеляться. И здесь все шло по кругу…

Провожающие и встречающие своих начальников холеные штабные генералы и полковники в лаковых туфлях, в фуражках с уродливо задранными тульями и в ладных шинелях, от которых веяло дорогим одеколоном, не обращали внимания на то, что никто из одетых в зимнюю полевую форму командировочных офицеров (и даже солдат) не отдавал им честь, что от них за версту разило густым алкогольным «палом», не обращали внимания и на тех, кто с трудом держались на ногах. «Кандидатам в покойнички» все прощалось.

Дежурный солдат широкой деревянной лопатой соскребал со ступенек зала ожидания блевотину, которую отфонтанировал бравый капитан, безмятежно спящий на заснеженной лавке, — остряки уже успели прозвать ее «вытрезвителем». Он в сонном забытье высоко задрал голову и заливисто храпел. Шапка упала в снег, и я возвратил ее на положенное место. При этом капитан даже не шевельнулся. Мне показалось, что я водрузил шапку на закоченевший труп…

…В тот день прилетел из Чечни мой сослуживец полковник Владимир Бекетов. Он первым из офицеров нашего управления побывал на чеченской войне. Володя был компанейским и веселым человеком. А из Чечни возвратился замкнутым и угрюмым. Мне его с большим трудом удалось разговорить. Бекетов первым передал из-под Грозного в Москву весть о гибели спецкора «Красной звезды» полковника Владимира Житаренко. И его жене пришлось надеть черный платок…

А сколько их, таких же черных платков еще ждало страшных свиданий по городам и весям России?

Черные платки — символ горя.

Уже который год не останавливается конвейер смерти. Приднестровье, Осетия, Таджикистан, Абхазия, Карабах, Чечня, а теперь вот и Дагестан…

Однажды мой друг и духовный наставник отставной полковник Дроздов сказал:

— По-моему, на Государственном флаге России не хватает еще одного — черного цвета…

Мудрый Петрович обладал уникальным умением парой фраз затевать офицерские диспуты на политические темы. Вот и сейчас он вкатил в компанию свой пробный шар на счет государственного флага, и опять пошло-поехало. Было ли падение Союза неизбежностью или его к этому подтолкнули? Закономерны или стихийны войны, на которых мы уже положили не один полк своих солдат и офицеров? А гражданских людей — дивизии…

Слушая темпераментный офицерский треп, в котором то и дело мелькает слово «империя», я уже который раз ловлю себя на мысли, что все это много раз слышал. Петрович говорил: «Только умные политики умеют разрушать старое и созидать новое без крови».

…На лестничной площадке в старом здании Генштаба появился столик, покрытый куском красной материи. На нем — букет гвоздик и портрет симаптичного полковника в черной рамке. Первый генштабист, убитый на чеченской войне.

Счет открыт…

Кто-то позади меня негромко и страшно говорит:

— А я ему долг отдать так и не успел…

Полковник все долги отдал.

Полковник никому не должен…

…Когда начинался «парад суверенитетов» советских республик и только-только забрезжила мрачная перспектива раздела Вооруженных сил СССР, начальник Генштаба генерал армии Лобов в письменных и устных докладах не один раз предостерегал высшее руководство страны о большой вероятности резкого усиления военных межнациональных конфликтов. В сохранении единых Вооруженных сил он видел одно из условий того, чтобы радикальные политические изменения в государстве были застрахованы от вооруженных междуусобиц (и в этом позиция Лобова почти полностью совпадала с позицией Шапошникова).

Запах пороха и крови генералы и маршалы улавливают намного раньше президентов.

В архиве Генштаба до сих пор хранятся документы, подписанные Лобовым, в которых содержатся выводы о недопустимости «резких движений и экспромтов» в сфере обороны. Однажды Лобов сказал корреспонденту «Красной звезды»:

— Когда рушатся империи, расстояние между миром и войной почти исчезает…

Инициированный из Москвы роспуск СССР привел к тому, что некоторые бывшие советские республики, расхватав армейское оружие, стали яростно колошматить друг друга, вспоминая и обиды вековой давности, и «неправильно» поделенные земли предков. Ликвидация союзного Центра развязала руки тем, кто давно мечтал о кровной мести.

Страшной чередой пошли межнациональные вооруженные конфликты и гражданские войны. Подняли голову национализм, сепаратизм, ислам, ваххабизм…

Происходило то, о чем еще осенью 1991 года предупреждал Кремль не только генерал Лобов. Маршал Шапошников тоже абсолютно верно предвидел, что «дробление Вооруженных сил чревато переводом межреспубликанских, межнациональных противоречий в русло военной борьбы».

Наши генштабовские специалисты подсчитали, что еще до начала чеченской войны (декабрь 1994 года) «кровавый развод» обошелся примерно в 150 тысяч жизней. В последние годы я был на Кавказе, был и в Средней Азии. Там после 1991 года появилось много кладбищ, которые люди называют «новыми» или «военными»…