Это означало откат новых властей от установления государственного контроля над армией и привело к усилению закрытости военного ведомства, упрочению его «кастовых» интересов, бурному развитию коррупции в высшем военном руководстве.

Военное ведомство, как и раньше, само себе определяло задачи в подготовке войск и само же контролировало их выполнение. Результаты большинства проверок в военных округах и на флотах в итоговых документах нередко подгонялись так, чтобы они устраивали министра и не слишком раздражали Верховного Главнокомандующего. Вот как отзывался о таком очковтирательстве бывший в ту пору начальником академии Генерального штаба Игорь Родионов:

— Министерство обороны, пользуясь отсутствием реального контроля со стороны государства за своей деятельностью (военная инспекция подчиняется министру обороны), вводит политическое руководство и общественность страны в заблуждение относительно боеготовности Вооруженных сил, состояния хода и качества их реформирования.

Слабый государственный контроль за состоянием Вооруженных сил приводил к серьезным деформациям в оценке боеготовности не только подразделений и частей, но и целых стратегических группировок. В документах МО и ГШ стали использоваться странные термины: «части недобоеготовы», «частично боеготовы», «боеготовы на 70%». Бывали случаи, когда оценку за боеготовность получали полки, укомплектованные на 40%, хотя по существующим правилам оцениваться могли лишь части, укомплектованные не ниже, чем на 70%.

А на Тихоокеанском флоте итоговая оценка соединению была выставлена однажды в зависимости от результатов стрельб всего лишь одного боевого корабля.

Было немало и других примеров очковтирательства и формализма. По итогам 1993 года Северный флот был признан лучшим в ВМФ России, хотя на нем были не боеготовы многие атомные подлодки.

Случалось, что первые лица в МО и ГШ в оценках положения дел в армии давали настолько противоречивые оценки, что даже в Кремле стали замечать липу.

Например, в директиве министра обороны об итогах подготовки Вооруженных сил в 1994 году и задачах на 1995 год говорилось, что произошел рост числа преступлений. А уже вскоре на закрытых слушаниях в Думе (7 апреля 1995 года) начальник Генерального штаба Михаил Колесников утверждал обратное: «У нас идет снижение преступлений и происшествий».

Часто сталкиваясь с подобными фактами, военные советники Ельцина убедили его в том, что необходимо возвратить ГВИ под крыло президента. Ельцин согласился. Осенью 1996 года появился указ о создании Государственной военной инспекции при Президенте России. Однако не успела новая структура встать на ноги, как последовала новая реформация: решением Верховного Главнокомандующего ГВИ вливалась в состав Совета безопасности и существенно сокращалась.

Тут уместно напомнить, что и на созданный по указу президента в 1996 году Совет обороны Ельцин возлагал большие надежды как на важный инструмент контроля за реформированием Вооруженных сил. Однако данная структура не просуществовала и года.

По этому поводу один из пентагоновских аналитиков писал:

За первые годы существования новой Российской армии система действенного демократического контроля над ней так и не была создана. Все это время мы наблюдали лишь попытки сформировать ее. Более того, часто случалось так, что государственные органы, призванные демонстрировать образцы истинно демократичного подхода к решению армейских проблем, выступать в роли гаранта обеспечения конституционных и правовых норм в военной области, сами не соблюдали или грубо нарушали их.

В течение семи лет президент так и не смог добиться, чтобы был принят Закон об альтернативной службе, хотя положение о ней закреплено в Конституции. Случалось, что Верховный принимал решения о назначении на высокие военные посты лиц, против которых выступала созданная при нем комиссия по высшим воинским званиям и должностям.

В откровенный кадровый произвол внес свою лепту и бывший секретарь Совета безопасности РФ Александр Лебедь, когда выявил в Минобороны и Генштабе «ГКЧП-3» и настоял на смещении с должностей генералов Виктора Барынькина, Анатолия Богданова, Дмитрия Харченко, Сергея Здорикова и других, хотя их вина в каких-либо противоправных деяниях так и осталась недоказанной.

Грачев обзвонил всех пострадавших и, по его словам, порекомендовал им обратиться в суд. Однако к такому предложению никто из погоревших членов его команды не прислушался: это могло лишить генералов шансов служить дальше. За такую смиренную позицию все они получили должности-синекуры — от Москвы до Сирии.

И все же ради объективности стоит сказать, что при Льве Рохлине и сменившем его на посту председателя Комитета Госдумы по обороне Романе Попковиче делалось немало попыток создать систему эффективного парламентского контроля над армией. Думский оборонный комитет в пределах предоставленных ему полномочий стал активно вторгаться в ранее плотно закрытую для Госдумы сферу кадровой политики в армии, в вопросы исполнения военного бюджета, разработки военной доктрины и военной реформы (был принят долгожданный закон о военной реформе). Министру обороны в своих реформаторских изысках приходилось все чаще оглядываться на Госдуму. Серьезную роль комитет ГД по обороне сыграл тогда, когда выступил против скороспелого намерения руководства военного ведомства реформировать систему управления Стратегическими ядерными силами. После этого авторитет председателя думского комитета по обороне Попковича в Генеральном штабе еще больше укрепился.

Сильно сдерживали реформирование армии и очень серьезные негативные процессы, которые развивались в военно-технической сфере. Парк танков, боевых бронированных машин, самолетов и вертолетов, кораблей, подлодок, артиллерийских систем сильно износился и устарел. Темпы поступления новой техники в войска и на флоты из года в год снижались. В 1994 году в армию поступил 1 боевой самолет, 1 боевой корабль, и 5 танков нового образца. Такое положение не изменилось и через 5 лет.

Не было денег не только на закупки, но и на восстановление вышедшей из строя старой боевой техники. По этой причине МО не могло выкупить сданную в ремонт технику, например, авиационные двигатели. Результат: в Военно-воздушных силах боеготовы около 50% самолетов…

Из документов Главного штаба ВВС РФ:

В 1995 году Минфин назначил российским ВВС 13% от заявленной суммы. Этой суммы едва хватает на денежное довольствие и горючее. В последние годы бюджетные ассигнования на закупку новой техники и вооружений, проведение НИОКР не превышают 35% от потребности. В прошлом году Минфин профинансировал госзаказ для ВВС всего на 45%. На 1 января 1995 года долг финансовой службы Главного штаба ВВС перед авиазаводами составлял 500 миллиардов рублей. На 1 июля 1995 года он составлял уже 765 миллиардов, а к концу года остался почти на том же уровне.

Из-за отсутствия денег на ремонт и запчасти доля исправных самолетов не превышает 50%. Практически каждый второй самолет третьего поколения уже давно пережил «пенсионный возраст». За 11 месяцев 1995 года Минфин задолжал ремонтным службам ВВС более 100 миллиардов рублей…

Стремление выжить и сохранить кадры заставляло руководителей предприятий ВВС обращаться в коммерческие банки. В погоне за спасительными кредитами заводы часто оказывались в долговой яме. Например, в 1994 году было получено кредитов на 6 миллиардов рублей, но из-за несвоевременных расчетов штрафы и пени составили 3,5 миллиарда рублей.