Но, с другой стороны, как она может промолчать?! Будет осуждать себя, винить, корить — опять?! Нет.

Душераздирающие внутренние стоны рвали ее сердце в клочья. Она терялась, падала, не находила… Ее терзали противоречия и нелогичности, несовпадения и прошлые ошибки. Оборачиваясь назад, она видела все, словно со стороны, а потому боялась совершить новые. Она боялась сделать все не так, как нужно, боялась опять ошибиться, а потом… потом вновь, как и девять лет назад, расплачиваться за них!

Нужно было сделать правильный выбор. Но сейчас все было слишком субъективно, слишком часто она еще вспоминала, не забыв, слишком часто болело сердце, слишком часто она была… не собой.

С решением этой проблемы неожиданно помогла Тамара. Ее персональный ангел-хранитель.

Казалось, она видит и замечает все, даже то, что другие заметить или увидеть были не в состоянии.

— Думаешь, сказать ему или нет? — будто читая ее мысли, поинтересовалась она у Лены, застав.

Лена удивленно вскинула на нее покрасневшие глаза. Тут же потупилась, смущенно покраснев.

— Да я же вижу, — без злобы проговорила подруга. — Я ж такое тоже пережила, у самой вон дочка без отца растет. Я-то своему сказала тогда, а что толку? — Тамара равнодушно и как-то беспечно пожала плечами. — А ему-то что? Что было, что не было. Лишние проблемы на голову. А я тогда и решила, что сама буду воспитывать, — она нахмурилась. — Только сложно это. Да и неправильно. У ребенка отец должен быть в равной степени, как и мать. Не дело это, когда девка, а уж тем более, пацан без отца растет! Не дело. Я тогда своему сказала, так он рукой помахал и только открытки на дни рождения и присылал, пока и про них не забыл… — она замолчала, а потом вдруг спросила: — А твой что? Так же отреагирует?

Даже, наверное, хуже…

— Он не хотел детей, — тихо проговорила девушка.

— Нуу, не хотел, — протянула женщина, — а, может, он из тех, кто их боится просто? Вон, как у Динки, я тебе не рассказывала? — и Лена отрицательно покачала головой. — У Динки муж был… то есть как был, он у нее и сейчас есть. Сын у них сейчас растет и дочка, — поведала Тамара. — Муж ее, Вовка, такой весь из себя гусак, главарь, лидер, и все у него ладится, и все получается. А детей не хотел, — заявила Тамара. — А Динка хотела, очень хотела. Ну, мало ли что он не хочет, подумала она. Не хочет — заставим, как говорится! — рассмеялась Тамара. — Ну, вот она забеременела, без спроса мужа, думала, что тот привыкнет, смирится, да и все образуется у них. Ан нет, не образовалось. Вовка-то как узнал о том, что папашкой станет, так чуть ее со свету не сжил. И грозил, и ругался, и предательницей называл, и лгуньей. Даже аборт предложил делать, — поморщилась женщина. — А Динка ни в какую! Какой аборт, ей уже за тридцатник тогда было! Она отказалась, а Вовка от нее и смотался, — присвистнула Тамара. — Ну, Динка попереживала, погрустила, на развод даже подала, а когда сына-то родила… Вовка к ней с цветами, прости, помилуй, был не прав. Но Динка у нас баба умная и гордая, она сразу не сдалась. Пришлось Вовке ее поуламывать. Ну, ничего, сдалась. Кто перед ним устоит? — хихикнула она. — Вот сына теперь растят, а через два года она ему еще и девчонку подарила, так тот рад, себя не помнит. А когда-то детей не хотел! — хлопнула она глазами. — Так что, если есть возможность, нужно сообщить. А то момент упустишь и все… Поезда, они, знаешь, не всегда на место отправления возвращаются. В одну сторону, да и все. Ищи ветра в поле.

Лена долго думала над словами подруги. Слишком много сути было в них, правды, истинности. Но и страх будто сковал ее поперек так, что не вырваться, скрутил прутьями и удерживал в своих тисках.

Сообщить Максиму о малыше. Но как?… Какие слова подобрать? Что он скажет? Как отреагирует? Да и как заговорить? После почти двух месяцев глухого молчания?!

Сообщить новость и просто… исчезнуть? Ведь она была еще не готова к тому, чтобы вернуться — нет! И к тому, чтобы просто встретиться с ним, тоже была не готова. А он будет настаивать, умолять, просить…

А ей останется только сдаться? Вернуться лишь для того, чтобы потом сломаться?! Погибнуть окончательно? Нет. Не сейчас. Она еще не сильна духом, не выросла, не окрепла, слабая и безвольная. Выращенная в парнике орхидея еще не готова была встретиться с холодом морозных зим.

Но и молчание было неправильным решением проблемы. Он должен был знать, Тамара права. Не только она должна принимать решение, но и он тоже. Она должна хотя бы сказать ему, чтобы он был осведомлен. Ей необязательно с ним видеться, встречаться, долго разговаривать или слушать его уговоры вернуться или же упреки и новые обвинения. Она может просто позвонить ему, сказать новость и… исчезнуть вновь.

Подло, неправильно, мерзко? Но не ему рассуждать о подлости и мерзости в ее сторону!

И она решилась. Неожиданно, спонтанно, твердо. Дрожащими руками набрала его номер.

Сердце разрывалось от собственного биения в такт каждому короткому гудку телефона.

Поднял не сразу, а она дрожала, стискивая зубы и глубоко вдыхая теплый воздух, пропитанный испугом и ожиданием.

— Да? — голос, от которого ее всегда бросало в дрожь. Она не слышала его почти два месяца!.. Такой знакомый, родной, но вместе с тем… будто чужой, какой-то отстраненный, не свой…

А она молчала. Заранее заготовленные слова вдруг ушли, оставив место одинокой немой пустоте.

— Вам что заниматься нечем?! — рычит Максим в трубку, не сдерживаясь. А у нее сильнее стучит сердце.

Злится. Она до сих пор помнит, как он злится… И, как дышит, тоже помнит, и как говорит…

Дрожит все, даже душа, надорванная и брошенная к ногам.

— Максим… — выдавила из себя она, наконец, и, тяжело вздохнула, — это я… Лена.

Он так и не узнал, где она. Воркутов не давал ответов. Почти два месяца без нее. Пятьдесят два дня без нее, превратившиеся в вереницу слившихся в одно вечное монотонное мгновение минут и секунд. Немое, мрачное давление на его психику и нервы от потерянности, неизбежности рока, бессмысленности своего существования и желтой болезни в его душе. Без права переиграть, повторить или удержаться на плаву.

Без права начать мечтать или просто подумать о том, что все еще может… повториться или стать иным.

Когда Воркутов, после почти двух месяцев поисков сказал, что круг сужается, Максиму показалось, что это был его круг, и сужался он вокруг него, именно его завербовывая в свой капкан, в свои сети и путы.

— Надежды нет? — сухими губами, ощущая горечь на языке, спросил он детектива.

— Есть. Но очень слабая, — ответил тот. — Продолжать поиски?

— Да, — коротко и лаконично.

— Это потребует дополнительных затрат…

— Хорошо. Я оплачу, — перебил Максим, заглядывая мужчине в глаза. — Если вы обещаете, что найдете ее.

Прямой пристальный взгляд впился в него уколом острой боли.

— Найду.

Максим коротко кивнул, отворачиваясь к окну. Значит, так тому и быть.

Как долго еще продлится его персональная пытка? Как много времени отвел ему некто свыше, чтобы понять, принять, смириться, вытерпеть… и не сойти с ума?… Есть ли у него хоть малый, хоть ничтожный шанс на то, что у них с Леной есть будущее? Расплывчатое, неопределенное, не выстроенное и не понятое еще ими двоими, но есть?… Каков шанс на то, что она простит его, а он простит сам себя?…

Время способно было расставить все по своим местам. Но время сейчас играло не за него, а против.

Он почти с ума сходил от неизвестности, потерянности, едкой безнадежности. Он не находил себе места в квартире, он часами разъезжал по городу, не желая возвращаться в пустую одиночную камеру с личным надзирателем. Воспоминаниями и размышлениями. Они сводили его с ума, делали почти безумным.

Как он мог допустить, чтобы это случилось с ними? Этот разрыв, крах, полное уничтожение?

А делал ли он хоть что-то для того, чтобы сохранить то, что между ними было?!