— Ты же знаешь, что она может силой мысли воспламенить твои волосы, — небрежно произнесла Кэми.

Папа пожал плечами.

— У чародеев есть магия, — сказала Кэми. — Никто не знает, как этому противостоять. Когда пытаешься...

Кэми вздохнула и подошла к столу. Она закатала оба рукава и, протянув руки через стол, показала отцу исцарапанную шипами кожу.

Папа взирал на них несколько мгновений, а потом со стуком отставил чашку с кофе. Он обошел стол и взял её за руки.

— Ох, девочка моя, — сказал папа. — Кто это сделал?

Кэми молча покачала головой, зарывшись лицом в его футболку. Она не позволит отцу быть убитым полисменом-чародеем, или любым другим чародеем.

Папа укачивал её с мгновение, чуть не сбив её с ног, и прижался губами к её волосам.

— Значит, ты согласна со своей мамой? Считаешь, что нам надо держаться в стороне?

— Я не могу, — сказала Кэми. — Я должна хоть что-нибудь делать.

Папа вздохнул.

— Знаешь, когда тебе было три года от роду, ты заблудилась в лесу и мы нашли тебя, уткнувшейся головой в лисью нору. Порой мне кажется, что с тех пор мало что изменилось. То есть я хочу сказать, ты могла бы вырасти и чуть повыше.

— Пап, короткие анекдоты что ли? Ты серьезно? — сказала Кэми в его футболку.

— Не знаю, что ты под этим подразумеваешь, учитывая, что во мне изобилует мужественность во все около ста семидесяти сантиметров с хвостиком, — ответил папа. — И что будем делать?

— Что ж, будем коварны, — сообщила Кэми. — Я узнала имена некоторых чародеев, так что мы знаем, с чем мы боремся. Еще я нашла чародея в Лондоне, который возможно поможет нам найти других. И я провожу расследование, хочу узнать, что случилось в 1485. Как-то раз наш предок спас город. И если я узнаю, как это у него вышло, то и у меня подучится.

— В 1485? — переспросил папа, и она почувствовала, как он расслабился от мысли, что его ребенок занимается только тем, что читает исторические записи. — Ну, эээ, я преклоняюсь перед твоим журналистским чутьем. Но, что я могу сделать? Как я могу помочь?

Кэми подумала: «Ты уже помогаешь», — и еще на какое-то мгновение оставила лицо спрятанным в его футболке. Она знала, что этот ответ не удовлетворит родителя. Поэтому она произнесла:

— Я дам тебе знать.

— Надеюсь на это, — сказал папа. — И, Кэми, пообещай мне быть осторожной.

— Я постараюсь, — сказала Кэми, и наконец отстранилась. Она подошла к другой стороне стола, чтобы схватить арахисовое масло. — Пап, — добавила она, — я вот тут подумала, когда все закончится, мне бы хотелось начать учить японский, если ты захочешь учить меня. Она оторвалась от размазывания арахисового масла по тосту, чтобы взглянуть на отца, который смотрел на неё.

— Ki o tsukete*, — сказал он. — Кэми, ga aishite iru**.

Кэми опустила подбородок на руку.

— Что это означает?

— Это означает, что я всегда хотел троих сыновей, — пояснил папа. — Вот правда, никогда не испытывал потребности иметь дочь. Вообще. Три сына заставили бы меня чувствовать себя чрезвычайно мужественным.

— О, понятно, — сказала Кэми и улыбнулась: её японского хватало, чтобы понять, что её папа сказал совсем не это.

— Пойду-ка я, удостоверюсь, что то жалкое количество сыновей, которое у меня есть, оделось, — сказал папа, направляясь к двери. И прежде чем он открыл дверь, он оглянулся и сказал: — Аригато.

Кэми прекрасно знала, что по-японски это означает «спасибо», но она все равно вопросительно приподняла брови.

— Что означает «мотай отсюда», — объяснил он.

Кэми украла чашку с кофе у своего отца, и улыбнувшись в край чашки, сказала:

— Я так и подумала.

Эш проснулся в утро понедельника от громкого стука и был уверен, что за окном бушевала гроза. Он ворочался в постели, пытаясь отключиться от грохота, но звук не умолкал. Наконец он со стоном заставил вылезть себя из кровати и выйти из комнаты. Покачиваясь, он двинулся в направлении источника шума с намерением что-то с этим сделать. На лестнице он встретил свою мать. Она была в своем розовом палантине, волосы развивались, но она была достаточно хладнокровна, чтобы бросить презрительный взгляд на потрепанные пижамные штаны Эша, прежде чем плавно спуститься вниз. Эш закатил глаза и последовал за ней к входной двери.

Когда она открыла её, Джаред стоял на пороге. Через плечо у него была перекинута сумка с вещами.

— Вам нужно установить звонок, — заметил он.

— Установить звонок. В Ауримере? — спросила Лиллиан, голос которой прозвучал так, будто Джаред предложил осквернить безмолвные останки их предков Линбернов.

Джаред ухмыльнулся и сказал:

— Я могу войти?

Лиллиан, все еще не отошедшая от кошмарным видения Ауримера со звонками и лифтами, кивнула и повела Джареда в библиотеку. Она вошла и встала у окна, глядя на улицу, туже завернувшись в паланкин. Эш встал возле стеллажа, откуда мог видеть её лицо и попытался понять, что же она чувствует.

Джаред бросил свои пожитки в центр комнаты, а затем направился к камину. Прислонившись к нему он сказал:

— Я надумал переехать обратно. — Он сказал это так небрежно, как будто он не сомневался, что они будут рады ему, или будто это не имело значение для него будут они рады или нет.

— Конечно же ты можешь вернуться назад, — сказала Лиллиан. — Ты Линберн. Ауример твой дом, и его двери всегда открыты для тебя.

Джаред скептически оглядел библиотеку, резной камин и высокий стеллаж из черного дерева.

— Понятно, — сказал он, — но для меня эти слова не очень-то много значат. Это огромный, пугающий до усрачки дом, который должно быть сжирает тонну бабла за отопление. И я только этим летом познакомился с вами, народ, и вы были незнакомцами, высокомерные лбы, которые так пеклись о соблюдение традиций Линбернов. Которые как оказалось в основном были дебильными ни одну сотню лет. Кроме того, остались еще и записи, потому всем известно наше постыдное дерьмовое наследие. Что по правде говоря очень напоминает дешевое кино.

Эш отказался позволить себе улыбнуться. Он просто перевел взгляд со своей оскорбленной матери на ухмыляющегося кузена, а потом решил, что лучше уставиться на люстру. Это была вереница золотых шипов и маленьких блестящих огней, которые объединились, чтобы быть похожими на яркий терновый венец.

— Только, я вот подумал, что мне бы понравилось иметь что-то вроде семьи, — сообщил Джаред, и взглянул на мать Эша. — Чтобы рядом со мной были люди, которые важны для меня. Моя мать хотела оставить меня в Сан-Франциско, я это знаю. Но ты хотела забрать меня с собой. И ты пока мне не врала, тетя Лиллиан. К тому же, ты в какой-то мере ужасаешь, и мне это понятно. Я сам себя порой боюсь.

Выражение лица его мамы было настолько невыразительным, и Эш заподозрил, что она опешила.

— Эш, конечно же, лгал мне, но это вроде как его право и, я также понимаю, почему он ударил меня и сбросил с моста.

Джаред посмотрел на Эша, по-видимому, ожидая от него поддержки. Эш слегка взмахнул рукой в жесте, говорящим «возможно, его слова и правдивы, но, пожалуйста, не думайте, что я превратился в психа».

— И вам двоим не помешает компания. Тетя Лиллиан, ты слишком строга к Эшу, у него скоро начнется депрессия и он будет падать в обмороки.

— Ну, спасибо, — огрызнулся Эш, а Джаред улыбнулся ему.

— Ты не можешь все время быть грубой с ним. Я тоже иногда хочу быть таким с ним. Мы можем делать это посменно. Сомневаюсь, что мы сможем жить спокойно, — сказал Джаред. — Но мы можем надеяться друг на друга и знать, что не дадим в обиду другого. А также мы можем ссориться, не боясь, что кто-то убежит жить в таверну.

— Ты можешь быть уверен, Джаред, — сухо сказала Лиллиан, — у меня нет планов на счет побега в таверну. Иди разложи свои вещи в своей комнате и покончим уже с этим.

Это не было совсем уж трогательным воссоединением, на которое надеялся Эш. Но Джаред кивнул, поднял свою сумку с пола и вышел из комнаты. Эш услышал его шаги, когда тот подымался на верх по лестнице.