Я тебе распахнула бы сердце И была бы нежна, мягка… У мужчины, чтоб опереться, Быть пожестче должна рука. Я бы простынью белой-белой Застелила тебе кровать… У мужчины должно быть дело, Чтоб к нему его ревновать. Все обиды бы я простила И от счастья бы – без ума… Быть должна у мужчины сила Чуть добрее, чем я сама. Я всегда бы была терпимой И довольной своей судьбой… Быть мужчина должен любимым, Чтоб могла я остаться собой. 1988 «Женщины влюбляются в поэтов…» Женщины влюбляются в поэтов, Им прощая гонор и грехи. Что-то есть волнующее в этом — Вдохновлять поэтов на стихи. Чтобы луч божественного света Вдруг коснулся самых грустных лиц… Женщины влюбляются в поэтов, Ну, а выбирают их убийц. 1993 «По сердца горестным заметам…» По сердца горестным заметам Гадая, словно по судьбе, На стыке осени и лета Не доверяю сам себе. И пусть еще теплом согрета Дней золотая благодать, На стыке осени и лета Тебе мне страшно доверять. Уже зимы дыханье где-то Маячит холодом в дому… На стыке осени и лета Легко не верить никому. 1992 Из книги «Междометия» Стареет мама… Грусти не тая, Целую ее сморщенные руки… Пока жива она — Мальчишка я, И время остается для науки Любить и жить… Но с каждой встречей мы Все чаще разговор ведем о вечном. В преддверье приближающейся тьмы, Венчающей стремленья человечьи. Ах, мама, мама, Ну зачем, скажи, Мне знать, где рушники, Где креп для гроба?.. Передвигая горя рубежи, Заранее с тобой горюем оба. Ах, мама, я предвижу твой ответ… Боюсь лишь сроки угадать случайно… Все надо знать. Но объясненья нет Тому, что только в молодости тайна. Ах, мама, мама, я боюсь того, Что разговоры не напрасны эти. Ведь без тебя не будет никого Родней и ближе мне на белом свете. И потому сержусь сам на себя, Что, тем беседам нашим потакая, Как будто раньше хороню тебя И сам свое сиротство предрекаю. Ах, мама, погоди, я не готов Остаться без тебя у края бездны… Стареет мама. И не сыщешь слов, Когда слова бывают бесполезны. 1995 «А березки как побелены стоят…»
А березки как побелены стоят Вдоль дороги, по которой мчится поезд. Почернели все они по пояс. «Штукатурка облетела…» – говорят. Я смотрю в окно, свои дела Вороша, как будто бомж окурки… Жизнь моя – березово-светла, И черна, где нету штукатурки. Я и ею волен дорожить Иль не дорожить, назло привычке… Надо жить! Пока что – надо жить, Хоть к окурку не хватает спички. Надо жить… Искать с судьбою лад, Ни о чем ином не беспокоясь… А березки как побелены стоят Вдоль дороги, по которой мчится поезд. 1995 «Здравствуй, красивая женщина…» Здравствуй, красивая женщина! Здравствуй, как будто прощай… Все, что тобою обещано, Ты позабыть обещай. Встречи под стать расставаниям Сам позабыть я хочу. Видно, не все испытания Нашей любви по плечу. Пропастью кажется трещина, Ядом представился чай… Все, что мной было обещано, Ты позабыть обещай. Чтобы в грядущем нечаянном, Нашем ином бытии Не обернулись отчаяньем Клятвы твои и мои… Чтобы порой предрассветною, Там, друг от друга вдали, Нам вспоминалось заветное, То, что сберечь не смогли. 1995 «Я с детства яд по капле пью…» Я с детства яд по капле пью, Чтоб эту чашу выпить сразу. Приняв смиренно горечь фразы: – Прости, тебя я не люблю… Знать, надо многое узнать, Чтоб ядом сердце укрепилось. Чтоб и такой ответ, как милость, Без озлобления принять. Чтоб этой отповеди миг Не смог твой образ затуманить, Я помню: яд, он не обманет, Когда ты пить его привык… 1995 |
