Только день прошел, Не годы — Белой стала голова. Двадцати двух лет от роду — Миши Птицына вдова. Мы ее не утешаем, Мы сейчас молчать должны… Фотография большая — Смотрит летчик со стены. – Небо – трудная работа… — Молвил кто-то из ребят. – Не вернулся из полета… — Так об этом говорят. Ночь сиреневою шторой Занавесила окно. Как всегда, ревут стартеры, И уходит ввысь звено. 1982 В гостинице, сидя на кровати железной, Пили мы спирт, говорят, полезный. Его называют у нас «гидрашкой», Выпьешь – и по спине мурашки! Старлей молодой Был у нас тамадой. Он из Афгана Вернулся недавно. Мы все вопросы: – Как там, за речкой? Спирт разливает, в ответ – ни словечка. Мы пристаем: – Расскажи про войну! — Скрипнул протез, разорвал тишину. …В гостинице, сидя на кровати железной, Пили мы спирт, говорят, полезный. Старлей молодой Был у нас тамадой. 1983 Монолог лейтенанта в гостинице «Интурист» Вы не сомневайтесь, деньги – честные! Одолжила мне их впрок война… За вино и баб плачу я чеками — Кровью расплачусь потом сполна. Отпуск мой подходит к завершению, Деньги мне в Кабуле не нужны… Завтра – самолет и возвращение В жаркие объятия войны. А пока – официанты крутятся: Счет оплачен щедрою рукой… Но опять в упор стреляет улица В мой висок, подстриженный такой. За дувалом, словно в бухгалтерии Счетами грохочет счетовод — Выдает зарплату инфантерии, Не скупясь, душманский пулемет. Я врагов тогда накрыл гранатою, Потому сегодня ем и пью… — Лейтенант склонил невиноватую Буйную головушку свою: – Вы не сомневайтесь, деньги – честные… 1982 Из книги «Нашла душа нечаянный приют» «Твоя любовь, как шутка злая…»
Твоя любовь, как шутка злая, Не от души, а от ума. Не рассмешишь, не обижая И не обидевшись сама. Не пожалеешь без укора И не похвалишь, чтоб всерьез… Смеемся мы с тобой до ссоры, А после миримся до слез. 1986 Воплощенье самых тайных страхов — В дом вошел и выхватил мой взгляд, Как чужую мятую рубаху, Обнял рукавами твой халат. Вот и все. И никакой надежды Нет на то, что это – сон дурной… В этом доме даже и одежда Не принадлежит себе самой. 1985 «Я сижу на своих поминках…» Я сижу на своих поминках, И не лезет закуска в рот. Вот жена моя в черной косынке, Вот Алеша и Ваня – вот. А народу-то набежало (Хоть не принято говорить…). Ешьте, пейте – вина не жалко. Раз собрались, так будем пить. Тамада – или кто он? – старший Произносит печальную речь, Что не стало меж нами Саши… — И гора, между прочим, с плеч! Опрокинули пару стопок — И печаль разом – шмыг за дверь. Затевает уж песню кто-то, Кто-то лезет уже к вдове. Утешает. А сам меж делом, Норовит – посильней прижать… Это все меня так задело — Передумалось умирать! И, не знаю, на радость или На потеху толпе хмельной Я поднялся, живой и в силе, И уселся рядом с женой! Крепко, в губы, – не целовался Так никто еще на миру! Коль не умер, когда собрался, Я до смерти теперь не умру. 1988 «Кто одиночеством храним…» Кто одиночеством храним И впрок потерями испытан В любви, не отягченной бытом, Но порожденной все же им — Тот знает: праздники нечасты, Как всплески звездного весла, Которым ночь гребла и к счастью Или к несчастью нас несла, Презрев и знанье, и незнанье Всех прошлых и иных веков… И было тишины звучанье, Как предвкушение стихов. И этот миг соединим Казался в лунности разлитой С любовью, порожденной бытом, Но не отягощенной им. 1994 |
