И Сергей отошел назад. Всего лишь на полшага, но тем не менее. Он поднял голову, кудри упали ему на лоб, и гордый нос сморщился, и на одну короткую секунду мне стало интересно, как, черт возьми, мама Кристофа — она должна быть человеком — никогда не замечала, что он выглядел совершенно чужим. Особенно когда зарычал, губа поднялась и клыки удлинились, верхние клыки касались подбородка, и шипение заполнило его грудь.

Заскрипела дверь. Я оттянула назад Грейвса, пальцы скользили в крови, в поте и в том, что еще покрывало его. Он напряженно наклонился вперед, но не избавился от меня. Тонкие завитки крови, которые сбегали по его спине, выглядели черными в неопределенном свете, и лампа качнулась, когда я дотянулась до нее. Я не видела, где заканчивался шнур, и если бы я выдернула его из стены, то мы бы остались здесь.

С Сергеем.

В темноте.

Дверь распахнулась, ее петли заскрипели, что принадлежало плохим фильмам второй категории. Тем не менее было облегчение, потому что снаружи, в коридоре, горел яркий электрический свет. Он пронзил меня копьем, как вилка, погружающаяся в желе, но я увидела тень. Дар звенел, как гонг, внутри головы, и я знала, кто это был.

— Ты согласился, — сказал тихо Леон. Забавно. Он был все таким же: саркастическим, вежливо грубым и совершенно нормальным.

— Леон? — его имя выскользнуло. Я ничего не могла с собой поделать. — Леон, пожалуйста...

Голова Сергея повернулась, и он уставился на дверь. Грейвс все еще рычал, и его нездоровая лихорадка опалила мои пальцы. Я яростно моргнула, с трудом заглатывая жажду крови, ее скрежет был как кошкин язык в глубине моего горла. Голод корчился внутри вен, ища выход, я запихнула его вниз и захлопнула сверху крышкой.

Или, по крайней мере, попыталась достаточно сильно захлопнуть крышкой, чтобы тонкие ручейки на спине Грейвса не пахли так чертовски хорошо.

Леон смотрел, стоя возле двери. Теперь, когда мои глаза приспособились, я видела, что даже если его голос казался нормальным, выглядел он как ад. Синяки окружили его глаза, прекрасные тонкие волосы спутались, и он был в той же одежде, что и тогда, когда провальсировал в мою комнату и начал убеждать меня прыгнуть в эту ловушку. Один рукав его футболки был порван, и темная фигня красовалась на джинсах.

Выглядело как засохшая кровь.

— Наше соглашение, — сказал Сергей, точно выговаривая, но немного шепелявя из-за клыков, — было временным.

Леон улыбнулся. Это была довольно нежная улыбка, и она обнажила его собственные клыки. Он не смотрел на Сергея. Он смотрел непосредственно на меня, глаза — скорбящие дыры. Они потемнели даже при том, что он трансформировался, и рычание Грейвса понизилось еще на октаву, когда его плечи сгорбились передо мной. Больше крови стекало по его спине, и по тому, как его трясло, я могла сказать, что в нем пробудили большие чувства.

— Я доставил ее, — руки Леона сжались в кулаки.

— Любой эфиальт сделал бы то же самое, — прошипел Сергей.

— Есть только одна проблема, — Леон смотрел на меня, как будто хотел, чтобы я поняла что-то. Мои пальцы погрузились в кожу Грейвса, колючки вдоль пальцев и жесткая боль в запястьях сказала мне, что когти свободно скользнули. Я не хотела, чтобы он истекал кровью еще больше, но была не в силах остановить это.

— Проблема? — Сергей засмеялся. Это был ужасный звук, неправильно музыкальный, лепечущий чистую ненависть. — Я не вижу проблему, Леонтус Юлиус. Я вижу все, как и должно быть, непослушные дети подчиняются.

Продолжай разговаривать с ним, ради Бога, продолжай разговаривать с ним! Я пробежалась по всему, что возможно сделать в этой ситуации, не придумала ничего, что бы не включала мою собственную ужасную смерть. Попыталась снова.

— Кроме Рейнарда, — улыбка Леона расширилась немного.

Лицо Сергея побагровело. Искажение и цвет поднимались от его шеи — уродливый румянец. Полагаю, вампиры могут краснеть; вы бы подумали, что то, как гемоглобин отделяется из крови, устранило бы это. Возможно, поэтому он выглядел багровым, а не красным.

Это было чертовски уродливо.

Дар покалывал внутри головы. Новая волна жажды крови натянула все мои вены, и сердце забавно подпрыгнуло перед тем, как начало колотиться. Фиолетовый цвет Сергея углубился, если это вообще было возможно, и он начал задыхаться.

— О, Элеанор, — прошептал Леон. — Прости меня!

И он прыгнул прямо на меня.

Все спуталось.

Я помню, как дергался свет лампы, металл завизжал, когда мои пальцы сжались достаточно сильно, чтобы согнуть ее. Вилка отлетела от стены с хлопком, полились искры, и лампа осыпалась, когда внезапное движение свободно разорвало тень. Фотовспышка, потом прыгающие тени. Лампа практически засвистела, когда я развернула ее, послышался звук, похожий на тот, который издает поезд на расстоянии — водянистость сквозь прозрачную, вязкую жидкость, упрочняющуюся над миром.

Тяжелая, пылающая основа лампы ударила Леона прямо в лицо с тошнотворным хрустом. Я хотела крикнуть «Мне жаль!» И, возможно, я сделала это. Кто-то кричал, Грейвс взревел, Леон кинулся через комнату в замедленном движении, сворачиваясь, как жук, его тонкие волосы взлетели и на мгновение вспыхнули золотом. В тот быстрый момент золотой свет поразил стену — единственное чистое пятно цвета во всем мраке, и я пихнула Грейвса в сторону через уплотняющийся воздух. Пальцы скользнули по грязи на его кожи, ногти срезали на коже волосы, прямо как царапины от булавок на бабушкином кухонном столе. Основа лампы отлетела, описывая высокую, идеальную дугу, и тело Леона ударило Сергея справа, в середине прыжка со звуком, похожим на хороший, чистый удар на столе для пула. Лицо кровососа все еще было багровым и искаженным — маска усмехающейся ненависти, а я уже двигалась.

«Быстро, быстро, но точно!» — кричал голос Кристофа внутри головы. Моя хватка на подпоре лампы усилилась, электрический шнур отлетел с трескающимся звуком, также вытягиваясь и становясь странным, так как я двигалась слишком быстро.

Грейвс согнулся, катясь, и внезапно там оказалась Анна, подпрыгнув на кровати, как попрыгунчик. Она одна, казалось, двигалась с нормальной скоростью; она двигалась к Сергею — и прямо в мою линию атаки.

Моя левая рука резко метнулась вперед, чары строились и свободно стремились из пальцев голубой вспышкой, которая осветила всю комнату, как фотоаппарат, заморозивший время. Они ударили ее в солнечное сплетение, останавливая ее решимость, и она кучей свалилась на пол, что было бы забавно, если бы я не была так чертовски занята.

Земля ушла из-под моих ног, и лампа упала вниз, ударяясь о пол и поднимая еще больше голубых искр, когда сила чар восстановилась вдоль пальцев. Засов раскрутился, давая мне дополнительную подъемную силу, я чувствовала, как сгибался металл, когда прыгнула с шестом, и природное чутье, поглотившее меня, было чистым и холодным, как иногда взгляд в глаза Кристофа.

Я могла бы поклясться Богом, что услышала папин голос не в голове, а слева от меня, как если бы он присел, наблюдая: «У тебя есть только один выстрел, Дрю. Сделай соперника!»

Верхушка лампы отломалась, и теперь у меня было тонкое железное копье. Основа лампы ударилась в дальнюю стену, хрустя и сморщиваясь, когда сила ее воздействия согнула ее, и мне пришлось вовремя схватить наконечник, борясь с законами физики, а правильное время держало все остальное в комнате в своей прозрачной, стеклянной сети.

Еще одно разрушающее воздействие — и ноги ударились о пол. Трансформация пылала жаром, растрепав волосы, и голод дергал каждую вену и артерию, которыми я владела, как если бы собирался вытащить их всех в спутанной массе спагетти. У меня появилось быстрое, безумное, яркое видение Бенжамина, присевшего возле тарелки со спагетти и соусом, и мир ушел у меня из-под ног, как если бы был смазан маслом.

Нос Сергея почти коснулся моего. Поток горячей черноты мягко стучал по полу. Я заколола его: копье прошлось через его грудь и в стену позади него. Он дернулся, горячее дыхание коснулось моей щеки, и живот сошелся в сильном спазме.