– Я пел в церковном хоре, – признался он.

– Я тоже пел в хоре и носил крест. И я выпью колы! Альфио, придумай, как мне выкупить долю, а я посмотрю. Только предупреждаю – денег у меня нет!

– Что-нибудь придумаем.

– Деньги будут непременно.

Он пристально посмотрел мне в лицо, не в силах отвести взгляд, и мягко добавил:

– Io lo credo[22].

Во мне забурлила сила, которой вряд ли стоит гордиться. Я открыл колу, запрокинул бутылку и посмотрел в глаза Марулло поверх коричневого ствола.

– Ты хороший парень, – повторил он, пожал мне руку и побрел прочь.

Повинуясь внезапному порыву, я крикнул ему вслед:

– Как твоя рука?

Марулло вздрогнул от неожиданности.

– Больше не болит, – сказал он и вышел, повторяя сам себе, – больше не болит.

Вдруг он вернулся и возбужденно выпалил:

– Бабло надо брать!

– Какое бабло?

– Пять процентов.

– Почему?

– Надо брать! Будешь понемногу выкупать свою долю, только соглашайся не на пять, а на шесть процентов.

– Нет.

– Что значит нет, если я сказал да?!

– Альфио, это не нужно. Было бы нужно, я согласился бы, а так – нет.

Он глубоко вздохнул.

После обеда покупателей было куда меньше, чем утром, но без дела я не сидел. С трех до четырех есть загадочный промежуток, в который поток клиентов всегда ослабевает – от двадцати минут до получаса. Потом он снова нарастает – люди идут с работы, жены закупаются для ужина на скорую руку.

В период относительного затишья заглянул Бейкер. Он постоял, разглядывая сыры и колбасы в холодильной камере, пока из магазина не вышли двое покупателей из разряда тех, что никогда не знают, зачем пришли и чего им нужно – они трогают то одно, то другое, надеясь, что товар сам вскочит им в руки и потребует, чтобы его купили.

Наконец они ушли.

– Итан, – сказал банкир, – знаешь ли ты, что Мэри сняла со счета тысячу долларов?

– Да, сэр. Она говорила, что собирается за деньгами.

– Ты знаешь зачем?

– Конечно, сэр. Она твердила об этом пару месяцев. Ох уж эти женщины! Мебель чуть поизносится, а им уже охота купить новую.

– Не думаешь ли ты, что тратить деньги сейчас на такую ерунду глупо? Я же вчера говорил, что скоро выпадет благоприятная возможность для вложения!

– Сэр, деньги-то ее.

– Итан, я говорил не про рискованное предприятие. Я имел в виду надежную инвестицию. С той тысячей она могла бы подождать годик, получить хорошие проценты, купить мебель и сохранить свою тысячу!

– Мистер Бейкер, не могу же я запретить ей тратить собственные деньги!

– Разве ты не можешь ее убедить, отговорить от трат?

– Мне как-то в голову не пришло.

– Итан, так сказал бы твой отец. Так сказал бы размазня! Я помогу тебе подняться на ноги, если ты не будешь размазней.

– Ладно, сэр.

– И не похоже, что она собирается их тратить в нашем городке. Нет, она намерена побродить по распродажам и заплатить наличными! И говорить не буду, что ей там всучат! Местные магазины хоть и берут дороже, зато в случае чего товар можно обменять. Ты должен настоять на своем, Итан! Уговори ее вернуть деньги на счет. Или пусть отдаст деньги мне в руки. Она ни разу не пожалеет!

– Сэр, деньги достались ей в наследство от брата.

– Знаю. Я пытался ей объяснить, когда она их снимала. Уставилась на меня своими голубенькими глазками и сказала, что хочет просто прицениться! Разве нельзя просто прицениться без тысячи долларов в кармане? Если она не понимает, ты-то должен проявить благоразумие!

– Сказывается недостаток практики, мистер Бейкер. С тех пор как мы поженились, денег у нас и не было.

– Что ж, так практикуйся скорее, не то будет поздно! Для некоторых женщин тяга к покупкам превращается в зависимость.

– У Мэри не было возможности ее развить, сэр.

– Значит, будет. Дай ей нюхнуть крови, и она превратится в убийцу!

– Мистер Бейкер, вряд ли вы говорите серьезно.

– Еще как серьезно!

– Так аккуратно с деньгами не обращается ни одна жена. Ей деваться некуда.

Как ни странно, он разбушевался еще сильнее.

– Итан, ты меня разочаровал! Хочешь чего-нибудь достигнуть в жизни – стань хозяином в своем доме! Уж отсрочить покупку новой мебели ты мог бы.

– Я бы мог, а она нет. – Мне пришло в голову, что банкиры способны просвечивать людей, как рентген, и прямо сейчас он видит конверт в моем кармане. – Я попытаюсь ее уговорить, мистер Бейкер.

– Если она их уже не потратила! Она сейчас дома?

– Сказала, собирается на автобус до Риджхэмптона.

– Господи, ты боже мой! Плакала тысяча баксов!

– Ну, у нее осталось кое-что на счете.

– Дело-то не в этом! Деньги – твой единственный путь наверх!

– Деньги делают деньги, – мягко напомнил я.

– Верно! Упустишь это из виду, и все кончено – останешься продавцом до конца своих дней!

– Мне жаль, что так вышло.

– Ты должен контролировать ситуацию.

– Женщины – странные существа, сэр. Вероятно, ваш вчерашний разговор о деньгах навел ее на мысль, что заработать их легче легкого.

– Тебе надо развеять ее заблуждения, иначе ничего не заработаешь.

– Хотите холодной колы, сэр?

– Да, пожалуй.

Из бутылки ему пить было не с руки. Пришлось достать упаковку бумажных стаканчиков для пикника, зато он немного остыл, лишь невнятно ворчал, как утихающий гром.

Зашли две негритянки с железнодорожного переезда, и мистеру Бейкеру пришлось проглотить и колу, и свой гнев.

– Поговори с женой! – грозно повторил он, вышел широким шагом и пересек улицу, направляясь к себе домой.

Я задумался, не заподозрил ли он чего и поэтому так разозлился. Вряд ли. Нет, думаю, он разозлился потому, что почувствовал – теряет хватку. Если твой совет не принимают – чем не повод для ярости?

Негритянки были милы. Возле переезда находится община цветных, все очень приятные люди. У нас они покупают редко, потому что там свой магазин, и лишь время от времени они заглядывают, чтобы сравнить цены и убедиться, что расовая солидарность не обходится им слишком дорого. Они больше приценивались, чем покупали, и я понимал почему… Хорошенькие женщины с длинными стройными ногами. Удивительно, как полуголодное детство отражается на человеческом теле, да и на духе тоже.

Перед закрытием я позвонил Мэри.

– Голубиная пушинка, я немного задержусь.

– Не забудь про ужин с Марджи в «Формачтере»!

– Я помню.

– Насколько задержишься?

– Минут на десять-пятнадцать. Хочу пройтись и посмотреть на земснаряд в гавани.

– Зачем?

– Подумываю его прикупить.

– Фи!

– Рыбки взять?

– Только если попадется хорошая камбала. Остальная рыба ушла.

– Ладно, пойду и я.

– Не очень-то прохлаждайся! Тебе еще купаться и переодеваться. Все-таки в ресторан идем!

– Не буду, моя прелестница, моя красавица! Мистер Бейкер устроил мне разнос за то, что позволил тебе потратить тысячу долларов.

– Вот же старый козел!

– Мэри-Мэри! И у стен есть уши.

– Пускай засунет свои наставления сам знаешь куда!

– Вряд ли у него получится. К тому же он считает тебя бестолочью.

– Кем-кем?

– А я – размазня, слюнтяй и все в таком духе.

Она звонко расхохоталась, и от удовольствия мое сердце пошло мурашками.

– Скорее домой, милый, – сказала она. – Скорее домой!

И каково это вынести мужчине?! Повесив трубку, я обмяк и взмок от счастья, если такое бывает одновременно. Я попытался вспомнить, как жил без Мэри, и не смог, попытался представить свою жизнь без нее и не смог этого даже вообразить, за исключением того, что мир окрасился бы в траурные тона. Наверное, всем случается сочинять себе эпитафию. Моя звучала бы так: «Прощай, простофиля».

Солнце село за холмы на западе, но в небе висело огромное рыхлое облако, рассеивало свет и отбрасывало на воды гавани и за волнорез, так что пенистые гребни волн зарделись, словно розы. Сваи в воде у городской пристани стоят по три, сверху стянуты железными обручами и стесаны в форме конуса, чтобы выдерживать давление зимнего льда. На каждой неподвижно застывшая чайка – как правило, самец с кипельно-белой грудкой и серыми крыльями. Хотел бы я знать, владеют ли они своими местами и могут ли по собственному усмотрению их продавать или сдавать внаем.